Армейский лейтенант, сидевший неподалеку от Дубровского, обратился к ней с просьбой:
— Светлана! Расскажите нам подробнее, как это было? Все притихли.
— Очень просто, — сказала она певучим грудным голосом. — В Миллерово комнату снять было нетрудно. Мой паспорт ни у кого не вызвал сомнений. Как-то вечером в кинотеатре познакомилась с одним подполковником, сказала, что вернулась из эвакуации и пока нигде не работаю. После кинофильма он вызвался провожать, попросился в гости. Я пококетничала для вида, но пустила его к себе.
— Он хоть красив был, этот русский? — прервал ее оберлейтенант, хозяин квартиры, сидевший с ней рядом.
Светлана жеманно передернула плечами.
— Ничего. Так себе. Он работал в штабе армии. Это меня очень обнадеживало. Он пообещал устроить меня на работу в строевой отдел. Правда, туда меня не допустили. Но по его просьбе взяли вольнонаемной в управление тыла армии, где я работала и заводила нужные знакомства.
— И продолжала встречаться с этим русским? — ревниво спросил все тот же оберлейтенант.
— А почему бы и нет? От него я узнала много интересного. Потом, когда собрала кое-какие сведения, угостила его этиловым спиртом и вернулась обратно.
Дубровский сидел не шелохнувшись, у него пересохло в горле. Ненависть закипала в груди, но он продолжал улыбаться. Теперь он окончательно понял, по какому поводу чествуют Светлану немцы из разведотдела армейского корпуса.
По ее плохому произношению, по тому, как с трудом подбирала она немецкие слова, не трудно было догадаться, что она даже не фольксдейче, а русская. Дубровский невольно вспомнил Татьяну Михайлову — юную сталинградку, которая и на втором допросе отказалась отвечать Рунцхаймеру. А когда тот, рассвирепев, начал избивать ее плеткой, швырнула ему в лицо брошюрку с названием «В подвалах НКВД».
После этого ее с диким садизмом истязал фельдфебель Вальтер Митке, но Татьяна так и не выдала тайны, хотя знала совсем немного. Ее расстреляли на рассвете вместе с теми семью «подозрительными», задержанными на вокзале во время облавы.
«Да! Та была наша. Простая советская девчонка. А эта? Откуда берутся такие?…» — подумал Дубровский и неожиданно для себя, обращаясь к Светлане по-русски, спросил:
— Чем же вас наградили за этот подвиг?
— Сегодня наш генерал вручил Светлане орден служащих восточных народов второго класса с мечами! — торжественно произнес обер-лейтенант на ломаном русском языке.
— А главное, генерал преподнес мне целую коробку французских вин. И еще сказал: «Госпожа Попова, я обещаю вам такой же орден первого класса в золоте, когда вы вернетесь в следующий раз», — хвастливо заявила она тоже на русском. Язык ее был безупречен.
Дубровский встал с бокалом в руке и торжественно произнес на немецком языке:
— Господа, если позволите, я хотел бы поднять тост за новые успехи нашей очаровательной Светланы! Имея такую привлекательную внешность, можно добиться многого. Откровенно говоря, я и сам бы не устоял перед ее красотой. Итак, господа, за ее новые успехи, за скорейшее возвращение! За орден первого класса в золоте!
Он залпом осушил бокал и под общие аплодисменты опустился на свое место. Макс Борог, сидевший рядом, взял со стола большую бутылку бургундского и вновь наполнил его бокал кроваво-красным вином.
— Молодец! Хорошо сказал, — проговорил он. — Такая женщина стоит целой дивизии. Но не вздумай за ней ухаживать. Обер-лейтенант — мой друг. Он безумно ревнив. Ради Светланы готов бросить жену и детей. Правда, она не арийка. И вряд ли он осмелится связать с ней свою судьбу. У немцев на это особый взгляд.
— А я не задумываясь женился бы на ней, — прикидываясь хмельным, изрек Дубровский. — Женщин, таких женщин любить не возбраняется. И вообще, грудью женщины вскормлено человечество.
— Но человечество неоднородно. Мне, чеху, или тебе, белорусу, можно позволить смешение крови. А чистокровному арийцу это не к лицу. Я все сказал.
— Я вас понял.
— Ты молодчина. Ты все понимаешь с полуслова. Поэтому ты мне симпатичен. Не то что этот холуй Алекс. Его все зовут Алексом, а тебя — господином Дубровским. А я буду называть тебя по имени, просто Леонид. И ты можешь звать меня Максом. Мы подружимся. Верно я говорю? Мы с тобой будем друзьями. Только не доверяй этому Алексу.
Захмелев, Макс Борог продолжал изливать свою душу, но Дубровский не слушал его. Склонившись к Максу и делая вид, что внимательно слушает его болтовню, он изучающе поглядывал на Светлану, стараясь нарисовать ее словесный портрет. «Среднего роста. Блондинка. Волосы длинные, до плеч. Лицо чуть вытянуто. Глаза голубые. Рот маленький. Губы припухлые. Белые, ровные зубы. Большой открытый лоб. Небольшой римский нос. Работала вольнонаемной в штабе тыла армии в Миллерово».
Он медленно повторил несколько раз эти приметы и представил себе, как Потапов обрадуется этому донесению, как сотни доверенных ему людей будут прочесывать населенные пункты в прифронтовой полосе, пока не обнаружат Светлану Попову.
Наконец до его сознания дошел смысл слов, которые продолжал нашептывать ему Макс Борог:
— Вначале тебя проверяли… Рунцхаймер ко всем новым сотрудникам относится с недоверием. И меня проверяли в свое время. Поэтому нет у меня от тебя никаких тайн. Ведь мы не арийцы, но тоже люди. Правильно я говорю?
Дубровский не знал, что ответить. И хотя признание Макса Ворога в том, что по приказу Рунцхаймера его проверяли, говорило о многом, он все же боялся провокации. Поэтому, немного помолчав, он сказал:
— Немцы — великая нация, но без нас им трудно навести новый порядок. По мере сил мы должны помогать им в этом.
— Да, да. Ты прав, Леонид. Без нас им не обойтись. И мы делаем все, что в наших силах. Но я хочу знать, оценят ли они нас по достоинству.
— Думаю, что по достоинству оценят. Как видишь, Светлане Поповой пожаловали орден служащих восточных народов, да еще и с мечами.
— Это мой друг позаботился, а так бы генерал о ней и не вспомнил. Я это знаю точно. В прошлом году она к нам в ГФП попала, оказалась сговорчивой. Мы ее и завербовали. А теперь ей ордена, а нам даже спасибо никто не скажет. Рунцхаймер, конечно, свое получит, но не мы.
— Вы что, совещаться сюда пришли? — крикнул через стол обер-лейтенант, обращаясь к Максу Ворогу и Дубровскому. — Я предлагаю выпить за наших друзей из гехаймфельдполицай, за тех, кто без устали охраняет тылы нашей армии, за тех, кто ведет беспощадную борьбу с партизанами, евреями и коммунистами, за вас, наши боевые товарищи…
Его поддержали все. А когда звон бокалов утих, Макс Борог, поблагодарив обер-лейтенанта за внимание, попрощался и направился к выходу. Леонид Дубровский подошел к обер-лейтенанту, щелкнул каблуками, сказал:
