Мне объявили, что меня назначают командующим 62‑й армией и поставили задачи.
Смысл установок сводился к следующему. Немцы решили любой ценой взять город. Отдать Сталинград фашистам невозможно, отступать дальше нельзя и некуда. Командарм 62‑й армии генерал Лопатин считает, что его армия город не удержит.
Наконец командующий фронтом спросил:
– Как вы, товарищ Чуйков, понимаете задачу? Я не ожидал, что мне придется отвечать на такой вопрос, но и раздумывать долго не приходилось: все было ясно, понятно самой собой. И тут же я ответил:
– Город мы отдать врагу не можем, он нам, всему советскому народу, очень дорог; сдача его подорвала бы моральный дух народа. Будут приняты вое меры, чтобы город не сдать. Сейчас ничего еще не прошу, но, изучив обстановку в городе, я обращусь к Военному совету с просьбой о помощи и прошу тогда мне помочь. Я приму все меры к удержанию города и клянусь, оттуда не уйду. Мы отстоим город или там погибнем.
Командующий и член Военного совета сказали, что задачу я понимаю правильно.
Мы распрощались. Хотелось поскорее остаться одному, чтобы продумать, не переоценил ли я себя, свои силы. Со всей остротой почувствовал всю тяжесть ответственности, которая на меня возлагалась. Задача была трудная, так как противник был уже на окраине города.
Выйдя из блиндажа Военного совета, я зашел к начальнику штаба фронта генералу Г. Ф. Захарову, узнал, где находится командный пункт штаба 62‑й армии.
Сборы недолги. Надо взять самое необходимое, чтобы не перегружать машину. Ординарцу Револьду приказываю остаться на левом берегу, найти управление тыла 62‑й армии и присоединиться к нему. Револьд смотрит на меня повлажневшими глазами, по глазам вижу, что он не понимает, что я ему говорю.
– В чем дело? – спросил я его.
Он не ответил. Все понятно. Я невольно вспомнил, как он попал ко мне в ординарцы.
Револьд, шестнадцатилетний паренек, был сыном подполковника коммуниста Тимофея Сидорина, которого я знал еще до войны как оперативного работника штаба Белорусского военного округа.
Во время войны я встретил Сидорина на Сталинградском фронте. Он работал начальником оперативного отдела штаба 64‑й армии. 26 июля 1942 года подполковник Сидорин был убит около переправы через Дон. Я несколько раз видел Сидорина старшего и его сына вместе, они были неразлучны и похожи друг на друга. Вечером 26 июля ко мне на командный пункт подошел этот юнец и доложил:
– Товарищ командующий, я привез тело убитого подполковника Сидорина.
Я знал, что Револьд – сын убитого, и поэтому не нашелся сразу, что ему ответить. Сидевший со мной рядом член Военного совета дивизионный комиссар Константин Кирикович Абрамов бросил ему через плечо:
– Передай тело коменданту штаба и скажи, чтобы подготовили могилу, оркестр и все другое для похорон.
Абрамов не знал раньше Револьда и, не поняв, что переживает этот юноша в такую минуту, ответил так сухо.
Выждав, пока Револьд отошел от нас, я сказал Абрамову:
– Ведь он родной сын подполковника Сидорина…
Абрамов посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
– Да ну?! – воскликнул он и побежал вслед за Револьдом.
Револьд Тимофеевич Сидорин, шестнадцатилетний парнишка, упросил отца взять его с собой на фронт. Отец зачислил его рядовым при роте охраны штаба армии. Револьд отличался смелостью, хорошо стрелял из автомата и всегда точно выполнял поручения.
Подполковника Сидорина похоронили в мое отсутствие. На следующее утро я собрался выехать на свой наблюдательный пункт и, уже садясь в машину, увидел Револьда. Он лежал на земле. Его плечи вздрагивали от рыданий. Не долго думая, я крикнул:
– Красноармеец Сидорин, сейчас же садись в машину, поедешь со мной! Захвати автомат и побольше патронов!
Револьд вскочил, отряхнулся, оправил гимнастерку и стрелой бросился выполнять приказание. Он быстро вернулся и спокойно сел в машину. По дороге разговорились, и я узнал, что мать Револьда где-то в эвакуации в Сибири. Я осторожно спросил, не хочет ли он поехать к ней. Его глаза наполнились слезами, и я понял, что совершил ошибку, разбередил рану. Он твердо ответил:
– Нет. Если прогоните от себя, все равно с фронта не уйду, буду мстить за отца и за других.
С тех пор Револьд Сидорин ни на минуту от меня не отлучался. Был спокоен, даже весел в бою, ничего не боялся, только по вечерам иногда всхлипывал, тайком плакал по отцу…
И сейчас, посмотрев ему в глаза, я снова взял его с собой в пылающий город.
Револьд Сидорин до сегодняшнего дня состоит в рядах Советских Вооруженных Сил в звании подполковника. Он прошел славный боевой путь в Великую Отечественную войну.
Мамаев курган
1
К вечеру 12 сентября мы подъехали к переправе в Красной Слободе. На моторный паром погружен танк Т-34, готовят к погрузке второй танк. Мою машину не пускают. Пришлось предъявить документы командующего 62‑й армией.
Мне представился заместитель командира танкового корпуса по технической части.
Я попросил его обрисовать обстановку в его части.
– Вчера к вечеру, – доложил он, – в корпусе было около сорока танков, из них только половина на ходу, остальные подбиты, но используются в качестве неподвижных огневых точек.
Наш паром огибает с севера песчаную косу острова Голодный и направляется к центральной пристани. Изредка на воде рвутся снаряды. Огонь не прицельный. Не опасно. Приближаемся к берегу. Издали видно, как при подходе нашего парома пристань заполняется народом. Из щелей, воронок и укрытий выносят раненых, появляются люди с узлами и чемоданами. Все они до подхода парома спасались от огня в щелях, ямах, воронках от бомб.
На закопченных лицах засохшие полосы грязи – слезы смешались с пылью. Дети, измученные жаждой и голодом, тянутся ручонками к воде… Сердце сжимается, к горлу подступает комок горечи.
Наша машина соскользнула с парома. Мне сообщили в штабе фронта, что штаб 62‑й армии находится в балке реки Царица, неподалеку от ее устья.
Улицы города мертвы. Ни одной зеленой ветки на деревьях: все погибло в огне пожаров. От деревянных домов остались только кучи золы, торчат печные трубы. Многие каменные дома – обгорелые, без окон и дверей, с провалившимися перекрытиями. Изредка попадаются уцелевшие здания. В них копошатся люди: вытаскивают узлы, самовары, посуду, все несут к пристани.
Мы проехали по берегу Волги вдоль железной дороги до устья Царицы, затем по балке до Астраханского моста, но командного пункта не нашли. Темнело.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
