Джоссерек впивал глазами простор.
— Но как ты их находишь? Я не вижу ни единого ориентира.
— Направление определяю по солнцу и звездам, раз у нас нет компаса. Расстояние — по скорости, с которой идем, по тому, сколько прошли за один раз. Потом, на каждом подворье весь день поддерживают дымовой маяк. В ясную тихую погоду дым виден над горизонтом за тридцать-сорок миль. — (Расстояние она называла в арваннетских мерах.) И нахмурилась. — Придется хозяевам погасить свои огни, если сюда придут солдаты… пока мы не избавимся от этой саранчи.
Джоссерека пробрало холодом, несмотря на теплый день. «Я считал себя жестким человеком, я убивал людей и не лишался после этого сна, но её тон, её взгляд… Неужели солдаты Империи для неё действительно паразиты, вредители, которых надо истребить, и она совсем не видит в них людей? Как совместить это с тем, что её народ ни разу за всю историю не начинал войн и не вторгся в чужие земли?»
Он прилежно трудился, собираясь с духом. И наконец решился.
— Дония…
Она подняла глаза на Джоссерека.
— Дония… с чего ты так взбесилась ночью? Ведь мы договорились, что будем шпионить и собирать сведения по крайней мере до Фульда.
Она уронила свое плетенье. Рот её так сжался, что на шее выступили жилы. Джоссереку послышался звук вроде тихого мяуканья.
— Прости, — прошептал он, пораженный. Она глубоко дышала, постепенно возвращая себе спокойствие, и её лицо и грудь вновь обретали краску. Но голос ещё звучал хрипло:
— Мне надо было убить Сидира. Я не смогла. Силы оставили меня. Да помогут они мне в следующий раз вырвать у него нутро.
— Но… но ведь вы с ним… Ты говорила, он тебе даже нравился…
— Это было до того, как он пошел на север. Когда он вторгся в Яир и Лено, я почувствовала — ясно почувствовала — первое дуновение Хервара. Если бы он привез меня туда… Но он сказал, что, если мы не станем носить имперский ошейник, он перебьет всю дичь… Можешь ты это понять? — взвыла вдруг она. — Если я столкну тебя со скалы, ты не сможешь не упасть, Я не смогла не вцепиться ему в глотку.
Она испустила хриплый вопль, вскочила как ошпаренная и умчалась.
Джоссерек остался сидеть. Он видел такое и раньше у некоторых воинственных дикарей: это ярость такой ураганной силы, что Дония должна её выбегать — иначе она кинулась бы на него, или растерзала какое-нибудь животное, или разнесла бы дом, будь он поблизости. Она с воем металась в высокой траве, воздев руки, словно желала сорвать солнце с неба.
Значит, рогавики действительно такие, как говорят южане, думал потрясенный киллимарайхиец. В лучшем случае — варвары. Они обучились кое-каким манерам, но рассудок, терпение, предвидение и самообладание им чужды. Джоссерек не знал, почему это так огорчает его. Или он разочарован? Как союзники они бесполезны — даже опасны, пока их не одолеешь или не уничтожишь, а они обречены на это из-за своей ущербности. Нет… «Я и не ожидал от них слишком многого ни в политическом, ни в военном смысле. Значит, дело в самой Доний. Она действовала так разумно, так трезво, проявляла такое знание, такой реализм, такой интерес… я не встречал ещё подобной женщины. И все это — только рябь на поверхности. Ее истинная суть таится в глубине: в ней больше от Акулы, чем от Дельфина».
Он вернулся к своей стряпне. Без помощи Доний ему пока не обойтись. Тем временем он будет продолжать свои наблюдения — авось пригодятся. Но при первом же случае он доберется до какого-нибудь рагидийского порта на западном побережье, вернется домой и скажет Мулвену Роа, что здесь Людям Моря не на что надеяться.
Дония пробежала круг длиной в три мили, вернулась и повалилась наземь, задыхаясь. Ее волосы потемнели и слиплись от пота, пот стекал по шее, струился между грудями. Его резкий дух медленно уступал место прежнему чистому запаху женщины. А глаза её вновь обрели осмысленное выражение.
— Тебе лучше? — отважился спросить Джоссерек.
— Да, намного, — кивнув, простонала она. — Они… не убьют… наши стада. Раньше они сами умрут. — И вдруг: — Ай-ай-ай-ай, как вкусно пахнет!
Приступ ярости прошел без следа.
Джоссерек брезговал есть яйца, в которых были птенцы, она же с удовольствием хрустела ими. Кролик был съедобен при наличии хорошего аппетита, но Джоссереку не хватало соли и специй.
— А ты не пей кровь, — посоветовала Дония, когда он пожаловался на это. — В пути мы будем лучше кормиться.
— Что, убьем крупную дичь? — скептически осведомился он.
— Можем и убить, если захотим, или поймать детеныша. Но не стоит утруждаться — ведь мы спешим. Я сделаю силок для птиц, и тут полно мелких зверюшек, не считая раков, мидий, лягушек, змей, улиток, трав, корней, грибов… Я говорила тебе — это щедрый край. Скоро сам узнаешь.
Она кончила есть и встала. Джоссерек, глядя на неё снизу, увидел её в сияющем ореоле и вспомнил, что «рогавики» означает «дети солнца». — Она сладко потянулась, с улыбкой глядя в обнимающий её простор.
— Сегодня будем готовиться в дорогу, — тихо и счастливо сказала она, так же слитая с настоящим, как одуванчик у её ног. — Особенно надрываться не станем. Надо и отдохнуть. Но прежде всего, Джоссерек, мы сольемся с тобой воедино.
Она манила его. Наплевать на варварство! Он бросился к ней.
Глава 10
За пять миль от Бычьей Крови они встретили тамошнюю жительницу. Она ехала на пегом мустанге проверять силки, по её словам, но, увидев незнакомцев, свернула к ним навстречу и проводила их до подворья.
Она была средних лет, высокая и худощавая, как большинство северян, с седыми волосами, заплетенными в косы, и всю её одежду составляли кожаные штаны. Украшениями служили медные браслеты, ожерелье из медвежьих когтей, фазаний хвост, заткнутый за головную повязку; кожу покрывал орнамент из ярких кругов. Седло под ней представляло собой нечто вроде подушки с петлями стремян, но сбруя была нарядная. Больше у неё с собой ничего не было, кроме спального мешка и ножа — последний явно служил инструментом, а не оружием.
А-хай! — крикнула она, натягивая поводья. — Добро пожаловать, путники! Меня зовут Эрроди, а живу я здесь.
— А я Дония из Хервара, живущая в Совином Крике на Жеребячьей реке. Мой спутник прибыл издалека, это Джоссерек Деррэн из страны под названием Киллимарайх, что за Мерцающими Водами.
— Тогда вы трижды желанные гости, — сказала всадница. — Вы устали? Может быть, кто-нибудь сядет на коня?
Джоссерек отметил, что её вежливость чисто формальна и она не проявляет наружно никаких чувств, если не считать её первого, безусловно, ритуального восклицания. Не то чтобы Эрроди держалась враждебно или безразлично: Дония говорила ему, что его особа будет интересовать здесь всех и каждого, Всадница просто вела себя сдержанно и настороженно, словно кошка. Это совпадало со всеми известными Джоссереку отзывами о рогавиках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
