Николай I вступил на престол с твердым намерением предпринять меры, направленные в пользу крепостных. При нем заседало 9 секретных комитетов, рассматривавших «крестьянский вопрос». Но все мероприятия дали совершенно ничтожные результаты – помещики в большинстве своем противились отмене крепостного права, «Николай I встречал оппозицию даже среди приближенных к себе лиц»[272]. В сложившейся ситуации приходилось откладывать решение «до лучших времен», которые, как известно, в николаевское царствование так и не наступили.
Таким образом, учитывая наличие крепостного права в России, стоит вновь вернуться в триаде и еще раз рассмотреть третий ее компонент – «народность». Итак, по 10-й ревизии (1857) отношение численности помещичьих крестьян ко всей массе населения России составляло 37,5 %, причем почти 70 % крепостных находилось в 12 великороссийских нечерноземных, 7 великороссийских черноземных и 7 украинских губерниях. К тому времени «весь ход помещичьего хозяйства давал основание заключить о переходе крестьян в совершенное рабство, т. е. об ухудшении даже этого (т. е. существовавшего к тому времени. – С. Ф.) худого положения»[273]. К тому же «государственные финансы не могли окрепнуть при крепостном порядке. Главная доля всех прямых и косвенных налогов в России шла с крестьянского населения», но «государство получало с помещичьих крестьян лишь подушную подать, и львиная доля крестьянских платежей шла в карман помещика»[274].
В сложившейся ситуации, при росте задолженности дворянских имений перед казной[275], правительство как единственный активный элемент государства должно было решаться на кардинальную реформу. Таким толчком, необходимым для начала реформаторской деятельности, стала неудачная Крымская война. Империя вынуждена была сознаться в собственном бессилии и признать главной причиной позорного поражения внутренние непорядки.
Все это случилось в начале нового царствования – Александра II (1855–1881), манифестом 19 февраля 1861 г. отменившим, наконец, крепостное право. Старая идеология подверглась суровой критике, «стремление сеять добро силою» – осуждено[276]. Страна начала движение по пути социальных, экономических и политических реформ, появились возможности и для проведения реформ церковных. В новых условиях современники стали подводить итоги прошедшему царствованию, в том числе и критически оценивая состояние русского духовенства. Об этом писали как светские лица, так и клирики, иногда замечая, что в течение тридцати лет в отношении веры русский народ был предоставлен самому себе, не получая никакого религиозного воспитания[277] и даже не имея понятия «ни об чем духовном»[278].
Справедливо ли обвинение духовенства и возможно ли говорить о тотальной духовной непросвещенности русского народа?
Максимализм подобных утверждений имеет психологическое объяснение: время переживавшегося страной (после тридцатилетнего царствования Николая I) национального позора. Старая система ушла в историческое небытие, и надежды связывались с реформами. Разумеется, изменялось и отношение к народу, выходившему на новый путь своего исторического развития. Старое понятие «народности» должно было измениться, равно как и ее связь с православием и самодержавием. Николай I воспринимал «народность» патриархально, но вовсе не связывал ее с крепостным правом, как считали некоторые исследователи[279]. Противник крепостничества, он вошел в русскую историю с клеймом убежденного крепостника. Однако это клеймо так же несправедливо, как и обвинение русского духовенства в неумении религиозно воспитывать русский народ.
Действительно, православные клирики мало, редко и плохо учили (причем не только в середине XIX века, но и на заре XX)[280], однако из этого трудно сделать вывод о том, что простой народ не имел понятия «ни об чем духовном». Неправомерность приведенного вывода доказывается отношением православного народа к своим религиозным святыням. Даже советские историки признавали, что «сотни тысяч богомольцев, в массе состоявших из крестьян и мещан» посещали монастыри (по советской терминологии, «были постоянными поставщиками монастырских доходов»). Особенно много богомольцев посещало известные своими святынями Троице-Сергиеву и Киево-Печерскую лавры «(в конце 1850-х – начале 60-х годов в каждую лавру приходило богомольцев примерно не менее 300.000 человек ежегодно), в монастыри – Соловецкий, Задонский, Юрьев, Валаамский, Спасо-Евфимиев и др., в пустыни – Саровскую, Нилову, Коренную, Оптину, Седмиезерскую и др.»[281].
Эти богомольцы – лучшее доказательство того, что зависимость народного благочестия от состояния священства – нелинейная, что религиозная политика государства, подавляющего церковную независимость (правда, исходя из понимания своей конфессиональной пристрастности) не имеет прямого (и уж в любом случае решающего) влияния на религиозность его населения. В православной России XIX века были великие подвижники благочестия, окормлявшие приходивших к ним за духовной помощью верующих (преимущественно крестьян). Так, на первую треть XIX века приходится наибольшая известность жившего в Саровской пустыни св. Серафима (1854–1833). Старец, затворник, вершитель Иисусовой молитвы, св. Серафим Саровский почитался верующими всех сословий и состояний. Характерно, что именно с его именем связаны два апокрифических рассказа, в которых святой предстает как понимающий не только личные переживания приходивших к нему лиц, но и дела государственной важности. В данном случае, думается, последнее обстоятельство важнее истинности повествования.
Из рассказа мы узнаем о существовании легенды о посещении Александром I в 1824 (или в 1825) году старца Серафима. Беседа, якобы, длилась три часа, после чего подвижник, проводив императора до экипажа и поклонившись ему, сказал: «Сделай же, Государь, так, как я тебе говорил»[282]. Как известно, вскоре Александр умер, а вскоре в Сибири объявился некий старец Федор Кузьмич, в котором некоторые желали видеть бывшего императора, оставившего трон и удалившегося в мир. Посещение Александром св. Серафима и последовавший затем «уход» императора под именем неизвестного странника, таким образом, оказываются соединенными. Легенда пытается показать, что Александр I мог скрыться от света и отказаться от трона, так как не простил себе смерти отца императора Павла I, после совета с Саровским старцем.
Другая легенда уже непосредственно затрагивает время, предшествовавшее воцарению Николая I. Ее впервые рассказал в 1844 г. бывший послушник св. Серафима Гурий (в 1840-е гг. – игумен Георгий). «Он вспомнил, что к отцу Серафиму приехали “блестящие офицеры” и попросили его благословения. Он же отказался их благословлять и выгнал из своей келии. Они пришли на другой день и встали перед ним на колени, но старец прогневался еще сильнее, так что затопал ногами и велел им немедленно уйти. Опечаленные офицеры уехали». В ответ на вопрос послушника о причинах произошедшего, старец показал ему чистый родник, который вскоре помутнел. «Вот что они хотят сделать с Россией», – якобы сказал отец Серафим об офицерах[283]. Очевидна цель приведенного рассказа – показать святого предвидевшим восстание и не давшего благословения готовившим его офицерам, будущим декабристам. Повторюсь: достоверность приведенных рассказов невелика, но они весьма характерны, ибо позволяют увидеть, как затворник и молитвенник Саровской пустыни в восприятии благочестивых почитателей приобретал черты духовного провидца политических дел и советника царя.
Необыкновенная популярность св.
