Подзываю Черникова к столу, усаживаю с собой рядом и тихо объясняю задачу. С четырнадцатью бойцами он останется в Благовещенском, когда мы снимемся с места. Будет прикрывать наш отход.
- Держитесь до последней возможности, а потом прорывайтесь вот сюда. - И мой карандаш снова скользит по карте к Неруссе.
- Будет выполнено!
Молча жму ему руку. Комиссар Захар Богатырь уводит политрука в другую комнату: им еще о многом надо поговорить.
- А теперь приглашайте подрывников, - сказал я начальнику штаба.
Один за другим в комнату входят партизаны. Здороваются, рассаживаются кто где. Их человек сорок. Бородачев начинает инструктаж.
- Вы пойдете на железные дороги. В мешках понесете стопятидесятимиллиметровые снаряды... Да, мин у нас пока мало. Этим людям придется выкрутить у снарядов боеголовки, вместо них вставить специальные взрыватели и тащить за спиной двухпудовый груз десятки километров. С этим опасным грузом им предстоит прокрасться к железнодорожному полотну, подложить снаряд под рельс и взорвать его под вражеским эшелоном, А ведь дороги немцы сторожат во все глаза...
Но и этого мало. Начальник штаба ставит перед ними и другие задачи, пожалуй не менее трудные и опасные: по пути к месту диверсии подрывники должны раздобывать столь нужные нам разведданные, беседовать с жителями, поднимать людей на борьбу с врагом.
Многие привыкли видеть в подрывниках людей узкой специальности, или, как у нас иногда говорилось, "короткого замыкания": подложил, дескать, мину, и дело с концом. А на самом деле это были не только превосходные специалисты, но и организаторы, агитаторы и пропагандисты. Их деятельность не ограничивалась диверсиями. На них лежали и разведка, и работа среди населения, и организация новых партизанских сил. Сама жизнь предъявляла к этим много шагавшим и много видавшим людям все новые и новые требования.
Мы понимали, что чрезмерно перегружаем наших славных подрывников, но не было никакой возможности облегчить их участь, а сами они никогда не жаловались на трудности. Изо дня в день они отмеривали многие километры по занятой врагом земле со смертоносным грузом за плечами.
В группы подрывников подбирались самые проверенные, выносливые и грамотные партизаны. Грамотные - чтобы не ошиблись в расчетах при минировании, чтобы видели больше по пути, чтобы умели вести разговор с народом. Одно слово "подрывник" звучало для всех, кто знал партизанскую жизнь, как синоним мужества, находчивости и смекалки. Но мы никогда не противопоставляли этих славных ребят тем партизанам, которые не ходили на железные дороги и не взрывали вражеских эшелонов, но вели тяжелые неравные бои с войсками противника, отвлекая на себя его внимание, чем облегчали работу подрывникам.
И сейчас, когда враг все туже стягивает кольцо вокруг нас, он считает, что тем самым обеспечивает безопасность своих путей сообщения. Напрасные надежды! Вражеские эшелоны будут взлетать на воздух. Порукой тому - решимость и мастерство вот этих хлопцев. Они знают, как нужна их самоотверженная работа сейчас, когда немцы направляют к фронту все новые контингенты войск.
Командиры подрывных групп Блохин, Жарчиков, Эльмуратов, Сокоренко, Волчков, Кении и другие замечательные товарищи, сидевшие перед нами, хорошо понимали свою задачу, и, честно говоря, не было необходимости читать им наставления. Инструктаж был деловой и короткий.
Мы тепло простились с подрывниками. Они уходили на железные дороги Карачев - Курск и Курск - Бахмач. От души пожелали мы им счастливого пути и боевой удачи.
Собрался последний перед выступлением командирский совет.
Мы были в кольце. Но это нас не пугало. На оккупированной врагом территории партизаны так или иначе всегда находятся во вражеском окружении. Тыл и фланги для нас понятия относительные: в любой момент они могут превратиться в передовую линию. Но мы научились и в такой обстановке удерживать инициативу в своих руках. За плечами почти каждого из тех, кто сейчас собрался в избе штаба, тяжелые испытания. Таких никакие опасности не устрашат.
Я опять вспоминаю бои под Киевом осенью 1941 года, батальон особого назначения, в котором я был комиссаром. Тысяча двести человек было в батальоне. А потом нас осталось девять. Остальные погибли. Никто не сдался в плен.
Девять чудом спасшихся людей сумели вырваться из огненного кольца. И сразу мы оказались на просторе: на дорогах и в населенных пунктах мы не встретили ни одного немца. Это и понятно. Как бы ни был силен враг, он не сможет наводнить огромную территорию своими войсками. Поэтому мы и сейчас были спокойны. Пусть враг концентрирует силы, собирает свои войска в один кулак. Пока он готовит удар, мы скрытно уйдем отсюда. А наши мелкие группы еще более усилят диверсии на путях продвижения противника. Врагу придется на борьбу с этими группами бросать все новые силы, расчленять свои части на мелкие подразделения и направлять их на проческу лесов. А когда гитлеровцы завязнут в лесу, сгонят сюда большую часть своих войск, мы снова выйдем на оперативный простор.
Обо всем этом я доложил на командирском совете. И чем подробнее я делился с товарищами своим замыслом, тем меньше оставалось у меня сомнений в успехе. Глядя на командиров отрядов, на Захара Богатыря, на Илью Бородачева, я подумал, до чего же удивительное у нас сложилось взаимопонимание. Конечно, не обошлось без споров, но смысл их сводился к одному - как лучше выполнить новую боевую задачу.
Силы свои временно расчленяем на три самостоятельные единицы. Отряд Таратуто и Клименко уйдет в Скрыпницкие болота и оттуда, действуя малыми группами, будет беспрестанно тревожить врага на дорогах.
Середино-будский отряд под командованием Ивана Филипповича Федорова отправится с этой же задачей в урочище Высокая Печь.
Отряды Ревы, Погорелова и Боровика, а вместе с ними и штаб соединения направляются в Герасимовские болота, раскинувшиеся вдоль берега Неруссы.
Поздним вечером из Середины-Буды поступили первые донесения о том, что войска противника двинулись в наступление. К тому времени в селе Благовещенском уже не осталось ни одного жителя - все эвакуировались в леса.
Нам же для сборов много времени не потребовалось, и наш план вступил в действие.
Всю ночь двигались через лесные деревни. Жители покинули их. Мы не встретили на своем пути ни одного человека, и только зловеще хлопали настежь раскрытые окна и двери, шальной ветер свободно гулял по этим поспешно брошенным и осиротевшим строениям да мелькали голубые точки кошачьих глаз. Даже собаки вроде бы потеряли голос.
Есть такое выражение: звучная тишина. И мы напряженно вслушивались в эту тишину: ведь в каждой деревне могли быть немцы. Они тоже научились устраивать скрытые засады...
Совсем недавно в этих деревнях наших партизан люди угощали кто чем мог, а главное, мы здесь всегда находили верные источники информации. А сейчас тишина. Щемящая, надсадная.
Мы шли, на ощупь выискивая дорогу, принимая все меры к тому, чтобы не сбиться. Особенно трудно нам пришлось, когда мы углубились в густой высокий лес. Но все же к рассвету, преодолев вброд разлившуюся реку, мы добрались до указанного планом места и расположились на полуострове среди огромного болота.
Вскоре сюда добирается политрук Черняков со своими людьми. Задачу они выполнили: удерживали окопы у Благовещенского несколько часов. Потом отошли, пока противник не окружил село. Потерь у них нет.
Тут бы дать пообсушиться насквозь промокшим и промерзшим людям, попотчевать их горячей пищей, чтобы хоть немного отогрелись и восстановили силы после тяжелого перехода. Но не тут-то было. Враг уже вклинился в лесной массив тремя полками, занял пустые деревни и повел оттуда шквальный артиллерийский огонь по всем лесным просекам. Появились и самолеты. Немецкие летчики не жалели бомб, и частые гулкие взрывы то и дело сотрясали землю. И хотя до нас ни один осколок не долетел, все же от костров пришлось отказаться. Но жалоб по этому поводу не было.
Хмурым, вовсе не радостным выдался нам первомайский праздник...
Утром командиры рот, взяв с собой по одному взводу, выбрались на другую сторону болота и оседлали все большие и малые дороги. Заложили мины ( в качестве их использовались мины батальонных минометов и артиллерийские снаряды), расставили засады.
Этим действиям мы придавали большое значение. Гитлеровцы не жалели боеприпасов, надеясь на их регулярный подвоз. А партизаны не пропускали ни одной машины, ни одной подводы. Даже кухня и та подорвалась на партизанской мине. А грабить фашистам было некого, тащить было нечего - деревни опустели. Все нужное для жизни жители успели вывезти, увели с собой и скот. Привыкшие к грабежам гитлеровцы не учли этого обстоятельства и уже даже своими желудками почувствовали беду.
Правда, и у нас было голодно. На болотах нас ожидал неприятнейший сюрприз: наши тайники с продуктами кем-то были опустошены. В результате у каждого партизана оказался очень скудный запас еды, легко умещавшийся на дне кармана.
