От Оахаки и Гуахуапана идут дороги к Остуте; здесь у речного брода эти дороги соединяются. На некотором расстоянии от брода расположена гасиенда Дель-Валле, откуда менее часа езды до гасиенды Сан-Карлос, лежащей на другом берегу реки. Арройо решил не оставить камня на камне и истребить все живое в гасиенде Дель-Валле, которую все еще защищал гарнизон под начальством каталонского поручика; с этою целью бандит и явился на берег Остуты. Его шайка, разделенная на две части, охраняла подступы к броду по обе стороны реки и, таким образом, могла действовать против обеих гасиенд.
Итак, было весьма возможно, что дон Сильва с Гертрудой, Корнелио со своими спутниками, наконец, дон Рафаэль, — почти все в одно и то же время встретятся на месте соединения дорог из Оахаки и Гуахуапана.
Отправимся к диким берегам Остуты, куда переносится место действия нашего повествования.
Ночь приближалась к концу. Благодатное светило, до восхода которого оставалось не более получаса, должно было озарить один из великолепнейших ландшафтов тропической Мексики.
В последний раз погружался тапир12 в темные воды Остута, собираясь отправиться в свое отдаленное логовище; робкая лань утоляла жажду в реке, готовясь с появлением утренней зари укрыться в непроходимых чащах сассафраса и папоротников.
А розовые фламинго и хитрые цапли, неподвижно стоявшие на одной ноге, ожидали первых лучей восходящего солнца, чтобы начать утреннюю ловлю рыбы. Хотя ночная темнота уже уступила место бледному, сероватому свету, однако человеческий глаз не мог разобрать среди тумана и пара, клубившегося над рекой, какого рода растительностью покрыта местность. Только верхушки пальм гордо возвышались над остальными своими собратьями.
Берега Остуты казались теперь — на четвертый день после сражения при Гуахуапане — совершенно пустынными, только зоркие глаза ночных птиц, покачивавшихся на вершинах пальм, могли различать то, чего не было видно ни тапиру, ни лани, ни фламинго, ни цаплям; по правую сторону реки сквозь густой туман едва просвечивали отдаленные огни костров, как бледные звезды на облачном небе. Только эти огни указывали на близкое присутствие людей, расположившихся биваком.
На левом берегу реки тоже мерцали костры.
Довольно далеко от костров между рекою и дорогой из Гуахуапана в гасиенду Дель-Валле можно было заметить группу из восьми всадников, которые, по-видимому, о чем-то совещались.
Ближе к реке, среди густой чащи, которая поистине могла назваться первобытным лесом, находился человек в довольно странном положении; он лежал на высоте более трех метров от земли, привязанный шелковым поясом между двух ветвей огромного красного дерева, и несмотря на неудобное положение, казалось, спал крепчайшим сном. Густая листва дерева, равно как и темнота ночи, скрывали его от посторонних взоров.
Читатель скоро узнает, кто были упомянутые выше восемь всадников; что же касается человека, спокойно спавшего в своей воздушной постели, то им был дон Рафаэль.
Бывают минуты, когда телесная усталость одерживает верх над опасениями духа; полковник находился именно в таком состоянии. Утомительное путешествие в течение трех последних дней заставило его несмотря на окружающие опасности и неудобное положение погрузиться в тот глубокий сон, каким спит усталый солдат накануне сражения.
Еще дальше в лесу около дороги из Оахаки, недалеко от реки Остута и таинственного, питаемого подземными водами озера того же названия, находились несколько путешественников. По-видимому, они были чем-то испуганы и спешили продолжить перед рассветом свой путь. Двое, как бы испугавшись внезапной опасности, тушили остатки костра, который мог выдать их присутствие; двое других поспешно седлали лошадей для всего отряда, еще один, полуоткрыв занавеску носилок, казалось, старался успокоить молодую даму, находившуюся в носилках. В последних двух лицах мы узнаем дона Сильву и его дочь.
В уединении пустыни бывают в течение дня два момента, которые приветствуют все голоса природы. Первый из этих моментов должен был вот-вот наступить.
Свежий ветерок зашелестел в листве и покрыл рябью поверхность вод. Завеса ночного тумана начала раздираться. Восток заалел, и тысячи птичьих голосов разом приветствовали первые лучи восходящего солнца.
Хриплый вой койотов замер вдали; дикие крики сов замолкли; лань и тапир скрылись в лесной чаще. На горизонте появились облака, розовые, как крылья фламинго, вскоре они окрасились в пурпур и золото, и величественный диск солнца отразился в воде. Черные деревья с кистями золотистых цветов, бакаутовые и драконовые деревья, благовонные копаловые деревья со своими мрачными пирамидами, акажу и пальмы гордо простирали свою густую листву среди исполинских папоротников и цветущих лиан. Таков был вид берегов Остуты в великолепное утро.
Костры по берегам реки, погасшие с наступлением утра, были зажжены в лагере Арройо. Около сотни всадников по обоим берегам реки хлопотали возле своих коней. Одни заставляли лошадей войти в реку, чтобы напоить и освежить их; другие довольствовались тем, что поили коней с берега. В некотором расстоянии от берега лежали седла среди разрезанных тюков, которые, без сомнения, были добычей, отнятой у какого-нибудь несчастного погонщика мулов.
На правом берегу реки возвышалась грубо сделанная из равендука13 палатка. Двое вооруженных с ног до головы часовых ходили взад и вперед перед палаткой, где помещались предводители шайки Арройо и Бокардо. Оба они сидели на бизоньих черепах, заменявших стулья, и курили длинные сигаретки из маисовых листьев. Судя по выражению лиц обоих разбойников, хитрый Бокардо подбивал своего свирепого, но тяжелого на подъем товарища на какое-то очередное мерзкое дело.
— Подумайте, — говорил Бокардо, — богатства гасиенды да выкуп, который этот Фернандо даст за жену.
— Mil demonios!14 Так ты хочешь, разграбить не одну гасиенду! — воскликнул Арройо.
— Хозяин — испанец! — коротко отвечал Бокардо, как будто бы двумя словами было сказано решительно все.
— Caramba! Этот испанец такой же революционер, как и мы. Он доставил нам лошадей и съестные припасы.
— Да, из боязни! Ты только пойми, что с кучей мешков, наполненных пиастрами, и с сундуками серебряной посуды никогда нельзя сделаться хорошим бунтовщиком, — возразил Бокардо.
— Мы добьемся наконец, — заметил Арройо с нерешительным видом, невольно поддаваясь отвратительным советам сообщника, — что нас всюду станут преследовать, как хищных зверей.
— У нас есть полтораста надежных ребят, которые не побоятся и самого черта!
