В начале февраля я зашел к начальнику отдела, который сказался больным и находился у себя на квартире. Хозяев дома не было. В комнате начальника было накурено. На столе стояла четверть самогона, на газетке лежали нарезанные сало, хлеб, соленые огурцы, а около правой руки лежал «наган».
Видно было, что начальник крепко выпивши, и что он недавно плакал.
— Садись и пей, — сказал он.
Он налил чуть ли не полный стакан сизоватого самогона и придвинул ко мне.
— Пей. Чокаться не будем.
— Погиб кто-нибудь? — спросил я.
— Погиб. Пей за упокой его, — сказал начальник отдела.
Мы выпили. Закусили. Молча закурили.
— Ты кто такой? — глядя подозрительно на меня, спросил начальник.
— Как кто? Ваш сотрудник, каждый день вместе работаем, — несколько удивленно ответил я.
— Я тебя спрашиваю, ты человек или не человек? — хмуро пробасил начальник.
— Я - человек, — гордо сказал я.
— Смотри, человек, — начальник взял в руку «наган», — я тебя прямо здесь, у стола, положу, если только почувствую, что ты не человек, а гадина ползучая. Читай, — и он протянул мне листок бумаги.
На машинке было отпечатано циркулярное письмо ЦК РКП(б) о расказачивании, секретно. С казачеством вести беспощадную войну путем поголовного его истребления. Никакие компромиссы недопустимы. Приказывалось провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. Беспощадный массовый террор к тем казакам, кто хоть как-то боролся с Советской властью. Среднее казачество поставить в условия заочно приговоренных. Конфисковать хлеб и все продукты. Расстреливать всех, у кого будет найдено оружие. Оружие выдавать только иногородним. Казачьи земли заселить пришлыми и беднотой. Комиссарам проявлять максимальную твердость.
— Прочитал?
— Прочитал.
— Что скажешь?
— Ничего не скажу.
— Почему ничего не скажешь?
— Не хочу.
— Боишься меня?
— Боюсь.
— Налей еще по полстакана.
Налил. Выпили.
— Ты понимаешь, что я из казаков, — сказал особист. — Из зажиточных. С войны пошел с большевиками, а вся родня моя взяла нейтралитет, ни у красных и ни у белых не служить. И сейчас их всех под корень вырубят. Весь род. Кто я буду такой? Я буду палачом своей семьи. Скажи я что-то против, меня расстреляют здесь же, на месте, как скрывшего казачье происхождение и как врага революции. Что же делается? Что за звери пришли в нашу Россию и почему я им служу? Боже, за что ты меня наказал безумием? Сатана придет, тоже будет строить новую жизнь, сжигая старые храмы, отбирая семьи и давая взамен блудниц.
Я знаю, что ты не простой человек, поэтому и позвал тебя. Я видел тебя мельком на съезде учителей. Ты сидел среди учеников. Я тоже был учителем, имел своего ученика, но был определен в чекисты и моего ученика забрали. Я не знаю, кто твой учитель, где он, но знаю, что вы имеете право доносить наверх ваше видение ситуации. Доложи, что циркуляр ЦК бесчеловечен. Да что я говорю? Это документ, пришедший от Дьявола. Нельзя уничтожать русских в России. Нельзя! Помоги нам, а?
Я молчал.
— Я знаю, что тебе нельзя иметь свое мнение, но слова мои ты передашь своему учителю, — сказал начальник. — Помогите нам чем-нибудь, если сможете. Кстати, я там отписал тебе указание, что на тебя возлагается обязанность по оперативному поиску твоего учителя и тебя, его ученика. Срок поиска не ограничен. Пополняй изредка папочку бумагами, чтобы никто не заподозрил, что ты не выполняешь указание. Про этот циркуляр никому и ничего не говори. Я тебе ничего не показывал. Иди. Да пришли ко мне хозяйку.
Я ушел. Часа через два прибежала хозяйка дома и сообщила мне, что начальник отдела застрелился.
Расследование сделало вывод, что застрелился он по пьяному делу от тоски по семье. Дело закрыли.
Допрос хозяйки вел я. Она мне рассказала, что после моего ухода она больше часа лежала в постели с начальником, а потом он оделся в чистое белье и застрелился у себя в комнате. Все это в протокол я не вносил.
Глава 9
Секретариат действительно передал мне документ о розыске моего учителя, его приметы, возраст, возможные районы нахождения. Примет ученика не имеется, но он постоянно находится с учителем. Документ я подшил в картонную папочку, подписал просто «Учитель» и положил в железный ящик. Буду «искать».
В Перми у меня закрутился такой роман, что я совершенно потерял голову и допустил ту ошибку, которую совершают один раз в жизни.
Я познакомился с ней на собрании комсомольской ячейки отряда ЧОН (часть Особого назначения), приданного Особому отделу для противодействия бандитским элементам в тылу действующих войск. Ее звали Татьяна.
В любом романе есть Татьяна, И для нее есть добрый гений,
Печальный демон без изъяна С известным именем Евгений.
У меня нет имени, а то, которое есть, конечно, не Евгений.
Мы сидели рядом, и я видел ее греческий профиль, вьющиеся волосы, подвязанные красной косынкой. Я сидел и никак не находил повода первым заговорить с ней и она поглядывала на меня, хотя одежду мою никак не назовешь щегольской. И имя ее я узнал от председателя собрания.
— Слово предоставляется комсомолке Лариной. Татьяне, — сказал он и улыбнулся.
Сочетание имени и фамилии ничьего внимания не привлекло, а на сцену уже выпорхнула Татьяна Ларина:
— Товарищи. Нашему отряду поставлена задача по обеспечению тылов действующей армии. Задача очень важная и мы все учимся военному делу, чтобы быть во всеоружии при встрече с нашим классовым врагом. Я вот, например, хорошо стреляю из нагана, а меня не берут на боевые задания. Как это называется? Это называется нарушением политики партии по эмансипации женщины. Женщина перестала быть рабыней и вместе с мужчинами имеет равные права. Поэтому я требую, то есть предлагаю, записать в протокол, чтобы девушек тоже брали на задания, потому что вдруг кого ранят, некому будет оказать квалифицированную помощь. Вот. Все у меня.
Татьяне достаточно активно поаплодировали.
Когда она села на свое место, я протянул ей руку и сказал:
— Молодец, Татьяна. Мужчины всегда храбрее ведут себя в присутствии женщины.
— Я это вижу, — отпарировала Татьяна. — А я вас знаю, вы работаете в Особом отделе, и все говорят, что вы геройский человек.
— Ну, уж и геройский человек, — заскромничал я, — а вот все сидел рядом и не мог набраться храбрости познакомиться с вами. Можно я вас провожу после собрания?
Щеки Татьяны слегка покраснели, и она согласно кивнула головой.
Несмотря на то, что в Перми стояли части Красной Армии, уровень преступности был нисколько не меньше, чем в то время, когда здесь были белогвардейцы. Любая война поднимает всю грязь, которая скапливается в обществе, и она, как пена выплывает на поверхность.
Налетчики, насильники, просто хулиганы нападали на советских служащих и военных в поисках денег и оружия. Этим пользовался враг. Да и мы не пренебрегали уголовным элементом. Иногда из уголовников получались неплохие работники, а от некоторых приходилось избавляться без бюрократических закорючек. Навсегда.
Наши отношения с Татьяной развивались очень быстро. Слово отношения нужно понимать в старомодном стиле, как дружеские, а не как интимные. Мы даже за руки не могли взяться, чтобы не вызвать каких-то кривотолков о двух комсомольцах.
Я рассказывал ей о Петрограде, об улицах, зданиях, о реке Неве. Она мне рассказывала о своей Самаре, иногда напевала: «ой, Самара городок, неспокойная я, неспокойная я, успокойте меня…» и это так получалось интересно и естественно, что ее хотелось взять на руки и крикнуть на всю улицу — смотрите, это я и моя невеста!
Однажды, когда мы вечером гуляли по берегу реки Камы, я почему-то рассказал о конференции учителей, на которой выступал тов. Л (У).
И вдруг:
— Так ты тот разыскиваемый учитель? Руки вверх! Два шага назад! Руки за голову! Иди вперед! Не оглядываться! При попытке бегства стрелять буду без предупреждения, стреляю я хорошо.
И я пошел вперед.
— Откуда ты взяла, что я какой-то учитель? — спросил я.
— Нам доводили ориентировку о его розыске, — просто сказала Татьяна.
Вот черт. Попал на агента. И чувствуется, что агента опытного и решительного, несмотря на молодость. Ориентировка находится у меня. Начальник отписал, чтобы ознакомили оперативных сотрудников и учли в проведении оперативно-розыскной работе. Сам ознакомил всех сотрудников отдела под роспись. Чей она агент? То ли я в разработке, то ли сейчас прокололся случайно. Танька, конечно, дура большая. Как плотвичка. Увидела наживку и сразу клюнула. Нет бы, доложила своему оперуполномоченному, оперу, о том, что слышала. Отличиться захотела. Сама вражину поймала, орден давайте на грудь.
