«Интернационал»; ушли в прошлое Коминтерн и КИМ (Коммунистический интернационал молодежи); ввели раздельное обучение мальчиков и девочек в школах, как это было в дореволюционнных гимназиях… В январе 1944 года произошло небольшое, но поистине ошеломляющее событие — сразу четырем городским объектам Ленинграда были возвращены названия, связанные с храмами. Тогда площадь Воровского стала, как и до 1923 года, Исаакиевской, площадь Плеханова — Казанской, проспект Нахимсона — Владимирским проспектом, улица Розы Люксембург — Введенской улицей. Наконец, тихо и бесславно почил Союз воинствующих безбожников (формально его упразднили в 1947-м). Казалось, страна возвращается к самой себе — истинной, подлинной.
Именно на этом радостном фоне Иван Михайлович Крестьянкин всё чаще и чаще вспоминал пророчество епископа Николая: окончишь школу, поработаешь, примешь сан, послужишь, а потом непременно будешь монахом… Ну что же, первые два пункта были им выполнены. Он был уже не юношей и даже не молодым человеком — 34 года… Совета, по обыкновению, спрашивал в молитве. А получил его во сне, как это уже бывало раньше.
Вернее, снов этих было два. Один он увидел еще в 1941-м — ладью с тремя крестами, и догадался, что число крестов — это годы, которые предстоит еще прожить в миру. А потом ему приснилась Оптина пустынь. Иван узнал преподобного Амвросия Оптинского — самого великого старца за всю историю Русской Церкви. Старец принимал паломников, но на Ивана не обращал никакого внимания. И вот когда ушел последний посетитель, старец подошел к Ивану, обнял его и, обратившись к послушнику, произнес: «Принеси два облачения, мы с ним вместе служить будем». И повел Ивана внутрь незнакомой старинной церкви. На этом сон и закончился. Был он настолько ярким, что Крестьянкин в полуяви начал было объяснять старцу, что не рукоположен и потому служить с ним не может… Тут-то и проснулся окончательно.
Стоял жаркий июль 1944-го. Москве этот месяц запомнился «парадом» пленных немцев, которых провели через город 17-го числа. Красная армия наступала в Латвии, Литве, завершила освобождение Белоруссии и, форсировав Буг, гнала оккупантов из Польши. Почти каждый вечер, а то и несколько раз за вечер гремели над Москвой победные салюты. 20 июля в Германии группа антинацистски настроенных генералов и офицеров совершила неудачное покушение на Гитлера. А в Москве в этот самый день скромный помощник главного бухгалтера Иван Михайлович Крестьянкин получал расчет на своем предприятии. Прощай, арифмометр «Феликс» и черные нарукавники, прощайте, милые женщины-сослуживицы!.. На душе было немного грустно, но и радостно. Радостно от того, что начиналась новая жизнь, та жизнь, к которой он стремился уже давно, к которой готовился, просиживая ночи над старыми книгами. Под праздник Казанской иконы Божией Матери Иван Крестьянкин был назначен псаломщиком в храм Рождества Христова в Измайлове.
С 1935 года село Измайлово, когда-то бывшее вотчиной бояр Романовых, считалось районом Москвы, но этот район еще сохранял ярко выраженный деревенский уклад. Добираться до места службы из центра, как выяснилось, было довольно сложно. Можно было ехать автобусом от Преображенской заставы до начала большого рабочего поселка Калошино, расположенного вдоль Стромынского (с 1960 года — Щёлковского) шоссе, а оттуда пешком выходить к задам Измайловского кладбища; или доехать до конца Калошина, там пересесть на автобус, шедший вниз по булыжной Никитинской улице (старожилы еще звали ее Колдовкой), выйти через две остановки и идти пешком примерно метров триста. Был и более современный, хотя и более долгий путь: как раз недавно, в январе 1944-го, на Арбатско-Покровской линии открылась станция с длинным названием «Измайловский парк культуры и отдыха имени Сталина» (с 1947 года — просто «Измайловский парк», а с 2005-го — «Партизанская»). На ней нужно было выйти, немного проехать на трамвае 14-го или 22-го маршрута, шедших в сторону Поселка НКПС, а потом долго идти вверх — сначала берегом Серебряно-Виноградного пруда, а потом по улице Хохловке, окаймленной с обеих сторон сельскими избами, среди которых довоенное кирпичное, в четыре этажа, здание школы № 437 выглядело ошеломляюще современным. В конце Хохловки нужно было свернуть направо, на проложенную незадолго до войны Советскую улицу, и сразу опять налево, в безымянный проулок. Cейчас трасса улицы проходит левее, а тогда пешеход выходил прямо «в бок» Христорождественского храма. Если же продолжать идти по Советской вправо, то путник скоро упирался в Никитинскую, за которой Измайлово заканчивалось. Дальше высились лишь корпуса Измайловской прядильно-ткацкой фабрики, да еще в отдалении можно было рассмотреть одинокие дома вдоль трассы будущей Верхней Первомайской улицы, севернее которой вплоть до Стромынского шоссе простирался гигантский всхолмленный пустырь с редкими свалками и овощебазами колхоза «Красная Гряда» и совхоза «Измайлово». Облик современного Измайлова был сформирован позже, в конце 1950-х — начале 1960-х, и сейчас там можно увидеть и монументальные «сталинки», и «хрущёвки», и втиснутые между ними брежневские семнадцатиэтажки. Но Хохловка еще очень долго, до начала 1970-х, сохраняла свой деревенский вид.
Выдающийся русский искусствовед, без преувеличения великий знаток иконописи, автор неоднократно изданной в серии «ЖЗЛ» и за рубежом классической биографии «Анд- рей Рублев» Валерий Николаевич Сергеев (1940–2018), чье послевоенное детство прошло в Измайлове, в созданном специально для этой книги мемуарном очерке писал:
«Измайлово тех лет представляло собой типично деревенское захолустье, расположенное далеко за пределами тогдашней городской черты, с сельскими избами, но с прекрасной белой церковью Рождества Христова 1676 года, в которой меня, двухлетнего, в 1942 году крестили.
К северу и востоку от церкви располагается обширное кладбище с братской могилой погибших в войну летчиков, на которую в Пасхальные дни прихожане приносили многие сотни, а может быть и больше, яиц — христосовались с воинами, на поле брани живот свой положившими.
Тогда еще разрешалось духовенству служить на могилах краткие заказные панихиды с принятой таксой — дьякону 1 рубль, священнику — 3 (до реформы 1947 года это были сущие гроши).
К западу от церкви начинался пустырь с лежащим сразу за церковной оградой большим камнем-валуном».
Рождественский храм сразу показался новому псаломщику похожим на его родной Ильинский в Орле, но, приглядевшись, он понял, что московская церковь приземистей, крепче, тяжеловеснее орловской, да и Измайловское кладбище подступает к нему слева и сзади вплотную, чего нет в Орле. К тому же история Рождественского храма началась на век раньше, при юном царе Федоре Алексеевиче. Строился храм осенью 1676-го — летом 1677 года, а освящен он был Патриархом Московским и всея Руси Иоакимом в конце 1678-го или начале 1679-го.
Возводила Рождественскую церковь артель каменщиков Спиридона Харламова, состоявшая из крестьян села Рождествено (ныне Рождествено-Суворовское Мытищинского района Московской области). Храм пятиглавый, с тремя ярусами кокошников, с двумя приделами. Иконостас в 1678 году создал костромич Сергий Рошков. В 1744-м, при Елизавете Петровне, иконы поновили — эту работу выполнил иконописец Егор Иванович Грек; в 1761-м построили каменную колокольню. В середине XIX столетия иконостасы
