Люди обжили руины. Как могли, отремонтировали разбитые квартиры, построили деревянные лестницы. По утрам мимо окон проходила колонна военнопленных. Они восстанавливали разрушенное своими руками. Рядом работали артели девчат. Данилова поразило, что они делятся своим скудным пайком с бывшими врагами. Таково уж свойство характера русского: беспощадность к врагу и гуманизм к побежденному. Недаром издревле существовал обычай - лежачего не бьют.
Город весь оделся лесами. Воздух пах смолой, кипящим гудроном и краской.
Весна в этом году была скорой и ранней.
Уже несколько дней они жили в этом городе. Ежедневно его люди бывали в пивной на Красноармейской. Данилов сам зашел туда однажды. Пивная была разделена на два зала. В одном стояло восемь столов, покрытых липкой, потерявшей свой цвет клеенкой, на другой половине - туда вели четыре деревянные ступеньки - находилась бильярдная. Два стола со штопаным сукном, разбитые костяные шары, неизвестно откуда взявшиеся огромные керосиновые лампы освещали центр бильярдной. В углах навечно поселился настороженный полумрак. Там рассчитывались после игры, несмотря на грозную надпись: "Здесь на деньги не играют". Там же разливали по стаканам самогонку, и едкий дух ее, казалось, навечно впитался в дощатые стены с потрескавшейся штукатуркой.
- То место, - говорил о пивной начальник горугрозыска. И по тому, как он произносил слово "то", все становилось понятным без дополнительных комментариев. Пивная на Красноармейской была таким же порождением войны, как и Тишинка в Москве. Сюда со всего города собирались те, кого по тем или иным причинам выбросила из жизни война, или те немногие, навсегда отравленные тлетворным влиянием оккупации, с ее частным жульническим предпринимательством. Были и другие, у кого эти тяжелые четыре года отобрали семью, любимое дело, искалечили физически и морально. Город, бывший советским совсем недолгое время, чуть больше года, город, в котором люди жили по законам панской Польши, потом по страшным правилам фашистов, еще катился по инерции по заржавленной рельсовой колее прошлого. Заканчивалась эта колея тупиком, и нужно было приложить много сил, чтобы повернуть жизнь города на главную магистраль.
На городском базаре продавали настоянный на табаке местный самогон "бимбер", старую военную польскую форму, немецкие, венгерские, румынские, польские сигареты, конфеты поразительно яркого цвета и самодельный лимонад на сахарине.
Данилову было все это непривычно и странно. Иногда ему казалось, что время сделало скачок на двадцать лет назад и он опять попал в "развеселые" годы московского нэпа.
Сегодня Алтунин должен был идти в пивную. Перед этим два дня подряд там работала от семнадцати до девятнадцати часов специальная группа из шести человек во главе с Серебровским. Сергей немедленно освоился в пивной, он лихо играл на бильярде, пил с завсегдатаями вонючий самогон. Кто он такой, никто не спрашивал. Мало ли кого выбрасывали волны времени к этому острову! Завсегдатаи видели, что этот Сережка парень тертый.
- Ваня, - сказал Серебровский после очередного посещения пивной, - в доверие-то я кое к кому влез. Да люди-то пустячные, не те люди. О банде там не говорят вообще. Табу. Запретная тема. Боятся очень. Надо выпускать Алтунина, иначе ничего не выйдет.
Они долго прикидывали, как обеспечить полную безопасность операции. Сразу за пивной начинались развалины: несколько кварталов искореженных, разбитых домов. Два дня Данилов с Токмаковым лазили среди груд кирпича, остатков лестниц, перекрыть район силами наличного оперсостава было невозможно. Человек, хорошо ориентирующийся в этом нагромождении кирпича, мог спокойно уйти от преследования. Оставалось одно - блокировать район воинскими подразделениями. Но это предложение отпадало само собой, так как скрытно подвести солдат было просто невозможно.
На совещании решили перекрыть все выходы из пивной, посадить часть людей в развалинах, обеспечить максимальное количество служебных собак. Подготовительные мероприятия провели ночью. Люди заняли указанные места. Все выходы из города, улицы, дороги контролировались усиленными нарядами внутренних войск и милиции. Сегодня в семнадцать часов Алтунин с Никитиным должны выйти на явку.
АЛТУНИН
Его привезли в город ночью. Потом в закрытой машине он и Никитин были доставлены в этот старый дом на окраине города. Часть особняка была разбита, но вторая половина совершенно не пострадала. Их поселили в огромной круглой комнате с лепным бордюром и легкомысленными медальонами на потолке. Теперь над их головами розовощекие курносые амуры постоянно уносили куда-то томных женщин.
Никитин, войдя, долго рассматривал их, что-то тихонечко насвистывал, потом вздохнул:
- Вот жизнь, а? Слышь, Вадим?
В стены комнаты были вделаны зеркала. Вернее, их остатки, и комната кусками отражалась в потрескавшейся амальгаме. При свете лампы предметы ломались и становились таинственно-непонятными.
- А что здесь раньше было? - поинтересовался Никитин у сопровождающего их оперативника.
- При панстве, говорят, публичный дом располагался.
Никитин присвистнул:
- Вот тебе и на.
После воссоединения дом этот хотели отдать под библиотеку и даже завезли книги. Часть их немцы спалили, но кое-что Алтунин на чердаке нашел. Особенно обрадовался он Джеку Лондону. Из дома ему выходить запрещалось, поэтому он целый день лежал и читал. С Никитиным он почти не общался. Днем тот спал, а вечером таинственно исчезал, оставляя вместо себя все того же оперативника из местного горотдела.
Алтунин читал "Морского волка" и уже дошел до сцены драки, когда в коридоре раздалось посвистывание и в комнату вошел Никитин. Он несколько минут рассматривал себя в треснувшем зеркале, потом подошел и плюхнулся к нему на кровать.
- Значит, читаешь? - неопределенно сказал Никитин.
Алтунин молча закрыл книгу.
- На, - Никитин достал из кармана пистолет ТТ, - владей. Данилов приказал снарядить тебя в лучшем виде.
- Сегодня пойдем? - Алтунин сел на кровати.
- Сегодня. Боишься?
- Нет.
- Ну и правильно. Чего бояться-то? Хива, она и есть хива. Вот ты, Вадим, скажи мне. Идешь ты на дело опасное. Ну я другой разговор, мне положено. А ты? Тебя же этот Крук вполне натурально шлепнуть может. А?
- Может.
- Странное дело, с одной стороны, тебя блатняки на ножи поставить могут, а если ты их повяжешь, то мне орден, а тебе опять трибунал. Неправильно это как-то.
- Мне лишь бы скорей.
- Это ты прав, - по-своему понял его Никитин, - раньше сядешь, раньше выйдешь. Ну, собирайся.
Алтунин встал, натянул сапоги, надел гимнастерку, туго перетянул ее ремнем, подошел к зеркалу и долго глядел в мутноватую треснувшую его поверхность. Свечи, горящие в комнате, и лампа-трехлинейка у кровати отражались в его полумраке, создавая иллюзию длинного коридора. "Он ведет в неизвестность", - подумал Алтунин.
- Ты чего к зеркалу прилип? - с недоумением спросил Никитин.
- Посмотри, видишь? - подозвал его Вадим.
Никитин подошел, несколько минут глядел в зеркало.
- Свечки как свечки, - сказал Никитин, - они мне знаешь как надоели...
Они вышли на улицу. Оба высокие, стройные, в кожаных регланах и летных фуражках. Несмотря на вечер, в городе было совсем тепло. Ни с чем не сравнимый пьянящий весенний дух заполнял улицы. Навстречу им шли люди в расстегнутых пальто, кое-кто нес шапки в руках. Проходными дворами, развалинами они вышли на Красноармейскую. Улица была пуста. Ничто даже отдаленно не напоминало, что улица эта полностью блокирована работниками уголовного розыска. Но Никитин знал, что этот грузовик с плотно закрытым кузовом, под которым лежал разгневанный шофер, не случайно сломался именно здесь. Он знал, что в его закрытом кузове сидят и ждут сигнала люди. Многое видел Никитин, безошибочно отличая работников ОББ от случайных прохожих. И все это делалось ради безопасности двух людей - его и Алтунина.
НИКИТИН
Ох и шумно было в пивной! Голоса людей смешивались со звоном стаканов, и все перекрывал аккордеонист, игравший какие-то мучительно тоскливые польские танго. Да, веселое место. Такие нравились Никитину. Он вообще любил в своей работе необычность и риск. Допросы утомляли его, он начинал быстро злиться, упускал главное - детали. Вот такое дело по нему. Горячее дело, рискованное.
Они сидели за столом, покрытым клеенкой, и пили пиво. Никитин покосился на Алтунина. Ничего сидит. Спокойный, руки не дрожат, бледности нет. Лихой он парень, Вадим. Отхлебывая пиво, он внимательно и цепко оглядывал людей. Ну и рожи!
Вон за столом у буфета трое красномордых, в пиджаках клетчатых с плечами подбитыми, сошлись лбами, шепчутся о чем-то. Куда только военкомат глядит? На них дивизионные пушки возить, а они в тылу самогонку с пивом жрут. А эти? Нет, эти, видать, крестьяне, после рынка продажу обмывают.
