– Так не было же у него глаз, – тонко улыбнулся вольноопределяющийся Сивцов, приданный команде Груднева в качестве телефониста, но волей обстоятельств оставшийся без работы.
Молодой, интеллигентного вида человек, казавшийся голубем, случайно залетевшим в стаю галок, сидел несколько поодаль от костра и кутался в шинель, спасаясь от ночной сырости. У него были слабые легкие, что он удачно скрыл на комиссии. Телефонист пытался читать при свете яркой луны какую-то книжку.
– Как не было? – опешил Седых.
– Да ведь он все время повторял: «Поднимите мне веки!»
– Ну, это… – смешался казак, несколько робевший перед ученым парнем, невесть как затесавшимся в отчаянную казачью ватагу, как ни крути, ученьем не слишком обремененную. – Может…
– Смотрите! – отчаянно завопил Васютка, указывая дрожащим пальцем через костер, куда-то за спины сидевших и вверх.
Казаки тут же похватали оружие и принялись озираться, а глядя на переполох, завозились и у остальных костров. Но ничего не происходило, и все, переругиваясь и позвякивая металлом, принялись рассаживаться на нагретые места.
– Чего тебе там приблазнилось? – напустился на оробевшего парня Саблин. – Вон сколько людей переполошил, орясина!
– Да он голову наклонил и нахмурился… – слабо оправдывался казак.
– Кто нахмурился?
– Памятник… Слова Васютки были встречены дружным хохотом.
– Ну ты учудил! – вытирая слезы, обильно выступившие на глазах от смеха, заявил Зыков. – Памятник у него наклонился. Ты ж, паря, спишь на ходу! Иди прикорни лучше.
– Пусть лучше топает Гайдукова сменить, – кипел Саблин, в суматохе уронивший в костер только что любовно свернутую «козью ножку». – Чтобы дурь всякая в башку не лезла.
– Ничего удивительного, – вступился за опростоволосившегося казачка вольноопределяющийся Сивцов. – В отсветах костра почудится и не такое. Опять же, столько времени в седле, усталость…
– Правду гуторит человек, – заступились за товарища казаки. – Самому, небось, в его годы, да по первому делу, не такое чудилось. Пусть дрыхнет идет. Не журись, малец!..
* * *
Алексей распахнул глаза и, лежа в темноте, попытался понять, был ли донесшийся с улицы винтовочный выстрел порождением сна или реальностью. Усиливающийся под окном шум доказывал второе, но больше никто не стрелял.
«Что там случилось? – сел на диване подъесаул, торопливо застегивая воротник и хватая со стула портупею. – Случайно кто-то нажал на курок или что-нибудь серьезное…»
На площади никто не спал. И, судя по тому, что многие были без шинелей, их тоже разбудил выстрел.
– Что произошло?
Вахмистр Саблин и урядник Зыков держали за плечи трясущегося молодого казака, а вольноопределяющийся Сивцов сжимал в руках карабин, видимо, у того отобранный.
«Василий Кропотов, предвоенный призыв…» – автоматически отметил Груднев.
– Да вот, вашбродь, почудилось парнишке спросонья невесть что… Взял да пальнул в болвана этого каменного. Хорошо хоть, самого рикошетом не зашибло…
– Отпустите его, – распорядился офицер. – Что тебе привиделось, Кропотов?
– Памятник… ожил… – едва смог выдавить казачок.
– Не слушайте вы его – городит невесть что! – снова встрял Саблин, боясь, кабы командир не посчитал чокнутым его подопечного, земляка к тому же. – Спросонья почудилось…
Офицер поднял глаза на статую, освещенную ярко пылающим костром, и без труда разглядел пулевую выбоину на каменной скуле.
– Метко стреляешь, – похвалил он Кропотова. – Молодец. Едва не в глаз угодил супостату.
Окружающие казаки, поняв, что грозы не будет, ответили дружным смехом.
– А он вообще молодцом, – расцвел Саблин. – Дельный казак будет!
– Не сомневаюсь, – серьезно кивнул командир.
– А кому это памятник, вашбродь? – спросил кто-то из толпы. – Робята бают, вроде кайзер ихний?
– Нет, – покачал головой Алексей. – Это канцлер Отто Бисмарк, объединитель Германской Империи…
– Значит, один хрен…
* * *
Выспаться подъесаулу все равно не удалось.
На рассвете на взмыленном коне прискакал казак с приказом срочно покинуть город, так как в его сторону выдвигается немецкая пехотная дивизия из 17-го корпуса генерала Франсуа.
Сотня Груднева приказ выполнила, взорвав напоследок станционную водокачку, чтобы вражеские паровозы нельзя было заправлять водой, и запалив полупустой железнодорожный пакгауз.
Уходили с тяжелым сердцем, поскольку на поверке не досчитались одного из казаков – того самого юного Василия Кропотова, учинившего ночью переполох. По словам товарищей, он под утро отошел куда-то, вроде как по малой нужде, а потом в суматохе сборов его не хватились. Поиски в близлежащих дворах ничего не дали – парнишка словно растворился в воздухе, а на серьезное прочесывание паутины узких извилистых улочек не было времени. Скрепя сердце Алексей повел сотню прочь.
Казак Кропотов, так и не успевший понюхать пороху, стал первой его потерей в начинающейся войне. А сколько еще было впереди…
Несколько часов спустя в Тейфелькирхен размеренным прусским шагом вступила колонна солдат в запыленных серо-зеленых мундирах и тяжелых рогатых касках, а улицы города, еще недавно пустынные, непостижимым образом ожили. Обыватели выбегали на улицы, радуясь войскам кайзера, словно пребывали под игом «ненавистных русских варваров» по меньшей мере год.
Майору Фридриху фон Зульце сообщили, что в одном из двориков близ городского магистрата обнаружен труп русского солдата, вероятно, забытый впопыхах отступающими.
Немецкий офицер стоял над юношей в защитной гимнастерке и темно-синих широких штанах с красными лампасами, заправленными в начищенные до блеска сапоги. Он разглядывал молодое скуластое лицо, залитое мертвенной бледностью настолько, что казалось вылепленным из воска.
Ни на теле, ни на одежде не обнаружили никаких повреждений, хотя труп был полностью обескровлен. Но самым удивительным казалось удивительное спокойствие, запечатлевшееся на лице молодого русского. Ни страха, ни застывшей гримасы яростной схватки… Майор фон Зульце на своем веку повидал немало смертей, но такую видел впервые. Конечно, следовало бы начать расследование, но, как говорят французы, a la guerre, come a la guerre…[20]
– Предайте земле этого солдата, как подобает павшему в бою, – распорядился он, поворачиваясь, чтобы уйти. – А оружие и документы его передайте в штаб корпуса, чтобы безутешные родители когда-нибудь, когда закончится эта война, могли узнать о судьбе своего сына.
Война, которую позже окрестят Первой мировой, только начиналась, и противники, еще не успевшие озлобиться до остервенения, пока были способны на рыцарские поступки. Пока…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
