– Не знаю.
– Но как это могло быть? Это просто глупо!
– Не знаю. Я рассказываю лишь то, что видела. Потом они уехали в машине суперинтендента и отсутствовали два часа. Они говорили, что надо отыскать Чендлера. Когда они вернулись, то опять были ужасно взволнованы и велели какому-то человеку пройти по теннисной сетке. Хедли почти сразу снова уехал, но доктор Фелл, как раз пока мы с тобой беседовали по телефону, поднялся, чтобы поговорить со мной.
– Та-ак…
Бренда неуверенно посмотрела на Хью:
– Так, но он ни слова не сказал про убийство. В основном он говорил о себе. Когда он начинает улыбаться, смотреть на тебя, как на невиданное чудо и постепенно приходит в такое умиление, что на глазах у него выступают слезы, невольно начинаешь смеяться сама. Я думала, что он доктор медицины, как Ник, но, оказывается, он доктор философии. Он был школьным учителем, журналистом и еще бог весть кем. Он задавал мне бесконечные вопросы о том, чем мы все занимаемся, как проводим время и так далее. Его вопросы показались мне совершенно безобидными. Он перемежал их очень смешными (и абсолютно невероятными) историями. В разгар нашей беседы появился Ник с мрачным лицом и спросил, что смешного мы находим в убийстве Фрэнка. Уф!
Хью задумался.
– Тут дело нечисто, – заключил он и рассказал ей про Чендлера.
Его рассказ длился до той самой минуты, когда принесли кофе; Бренда уже не смеялась.
– Боюсь, что ты прав, – пробормотала она. – Ты думаешь, нам следует…
– Разыскать Чендлера! Этим мы сейчас и займемся. – Он понизил голос. – Мой старик ничего не знает, скорее всего, он попытался бы нас остановить. К несчастью, все источники сведений о Чендлере сегодня недоступны. Мы могли бы выйти на него через Мэдж Стерджес, для чего надо отправиться к ней в больницу, но на это уйдет слишком много времени. Первая возможность – телефон. В справочнике Чендлеры занимают три колонки, в их числе двадцать один А.Чендлер и пять Артуров. К тому же у нас нет оснований полагать, что его имя значится в справочнике; вероятнее всего, он живет в актерском общежитии. Но здесь брезжит хоть какая-то надежда.
Чендлер действительно не значился в телефонном справочнике, но там значились его родители. Втиснувшись в телефонную будку ресторана, наши сыщики впустую тратили монету за монетой, выслушивая отрицательные ответы, но, наконец, при четвертой попытке – этот Чендлер, как ни странно, был фотографом в Фулхэме – им ответил такой резкий женский голос, что трубка около уха Хью затрещала.
– Его нет, – сказал голос. – Кто говорит?
Хью кинул торжествующий взгляд на бледную и нервозную Бренду.
– Моя фамилия Стерджес. Я говорю по поручению моей сестры Мэдж. Не могли бы вы сказать мне, где он?
Телефон так долго молчал, что Хью подумал, не допустил ли он какой-нибудь непростительный промах.
– Если вы брат Мэдж, то как же вы не знаете, где он?
– Я этого не знаю, миссис Чендлер. Ведь вы его мать, не так ли?
По той или иной причине немудреная уловка Хью успокоила женщину.
– Извините, если что не так. Но сегодня его спрашивают уже в третий раз. Сперва звонили из полиции, потом какая-то женщина. В чем дело? У него опять неприятности?
– Надеюсь, нет, миссис Чендлер, но…
Телефон словно обезумел, в трубке затрещало и зарокотало еще громче.
– О Боже, одни только неприятности, неприятности, неприятности. А ведь он учился в прекрасной школе, куда его отправил отец, и даже в Кембридже, если угодно, а теперь только взгляните на него! Не мог удержаться даже на такой работе, в мюзик-холле, среди этой развязной размалеванной публики. Его уволили за то, что он вчера не явился, и приняли обратно только потому, что он, рухнув на колени, уверял, будто был с Мэдж, а это неправда: я не могу мириться с этим, не могу и не буду, так ему и передайте.
– Ладно, миссис Чендлер. Где он?
– Да все там же. В «Орфеуме». Репетирует новый номер. Передайте ему от меня, что если бы у его отца хватило упорства…
– Благодарю вас, миссис Чендлер. Я все передам, – успокоил ее Хью и повесил трубку.
– Это означает, – заявил он, когда они летели по Шафтсбери-авеню так быстро, что Бренда начала громко протестовать, – это означает: сто против одного, а Чендлер все-таки был на теннисном корте.
– Да. Но ты уверен, что мы поступаем правильно?
– Правильно? Что значит – правильно?
– Если Чендлер в мюзик-холле, – пояснила Бренда, – значит, полиция где-то поблизости. Разве твой отец тебе не советовал держаться от полицейских подальше? Предположим, что мы одновременно столкнемся и с Чендлером, и с Хедли, – что мы им скажем?
– Не знаю, – громовым голосом ответил Хью. – Какое это имеет значение? Я знаю одно: больше всего на свете я хочу сейчас поговорить с Чендлером. И если я его найду…
И они его нашли.
«Орфеум» на Черинг-Кросс-роуд к северу от Кембридж-Серкус – реликт времен короля Эдуарда, которые отличались куда большим размахом, чем нынешние. Это – очень большое и поразительно зловещее здание. Объявления на стеклянных дверях фойе извещали о том, что мюзик-холл откроется в понедельник, 12 августа, новой программой, в которой примут участие Летающие Мефистофели, Шлоссер и Визл, Текс Ланниган, Герти Фоллестон и другие, чьи имена ничего не говорили Хью. Он было подумал, что придется пробираться через служебный вход, но стеклянные двери фойе были распахнуты, и им оставалось только войти.
Внутри царил полумрак и стоял густой театральный запах, смешанный с запахом сырости. Было тихо: только откуда-то спереди доносился приглушенный гул. Никто их не остановил, вокруг было пусто. Но когда они толкнули дверь, перед которой оказались, до них донеслись нестройные звуки.
– Ш-ш, – произнес чей-то голос.
В первых рядах партера стояли и ходили вразвалку человек двадцать. Ряды кресел, покрытые белыми чехлами, тянулись из конца зала к пустой, освещенной сцене. Кто-то сыграл три ноты на саксофоне. Послышался приглушенный топот ног чечеточников. Из-за кулис появлялись и тут же исчезали чьи-то лица. Тяжелые позолоченные купидоны и нимфы на арке просцениума и тяжелые позолоченные светильники по бокам лож дрожали под эти звуки, словно хрупкое стекло.
– Оп!
Акробаты, мертвенно-бледные и призрачные, несмотря на красные трико, выстроили на сцене пирамиду, которая тут же распалась, как карточный домик. С колосников, поскрипывая, опустились четыре трапеции квадратной формы. Четыре Летающих Мефистофеля, двое мужчин и две женщины, бросились вверх по серебристым лестницам, которые держали два других акробата. Они проворно скользнули на перекладины трапеции. Оркестр сыграл куплет, предшествующий вступлению хора; затем под бряцание тарелок один из акробатов взвился в воздух.
О-о-о! Грянули тарелки.
Летал на трапеции в воздухе он
В темноте партера Бренда шепнула:
– Который из них Чендлер? Ты не знаешь?
– По-моему, вот тот худощавый, с рыжеватыми волосами, на трапеции, что ближе к нам. Он тоньше и немного выше других. Почти все они похожи на итальянцев!
– Если мы сядем, нас не выставят отсюда? Как ты думаешь? Ох!
Она слегка вздрогнула. По застланному красным ковром проходу к ним приближалась высокая худощавая фигура. Вскоре они разглядели мужчину в белой широкополой шляпе, даже более высокого, чем казалось на первый взгляд. На плечах его был обычный пиджак, правда перетянутый крест-накрест двумя ремнями, на которых висела кобура револьвера 45-го калибра с перламутровой рукояткой. Но снизу он был облачен в кожаные ковбойские штаны и сапоги на высоких каблуках со шпорами. В правой руке он держал длинный, тяжелый хлыст из змеиной кожи. Он мог бы нагнать страху своим лошадиным лицом почти такого же цвета, как его кожаные штаны, если бы не удивительно добрые и нежные глаза, которые теперь внимательно смотрели на Бренду и Хью.
– Привет, – сказало видение. – Пришли взглянуть на это-хм шоу?
От улыбки, которой одарила его Бренда, у него буквально волосы встали дыбом.
– Боюсь, что не совсем. Но как вы думаете, они будут не очень возражать, если мы посидим здесь минуту?
Хью знал, какое впечатление производит ее улыбка. Вновь прибывший сорвал с головы шляпу. Он едва не дрожал от переполнявших его чувств, и его длинные руки и ноги выделывали нечто невообразимое.
– Шно! – воскликнул он. – Шно! – Он не пытался произнести слово «конечно», а всего лишь издавал восклицание, долженствующее выразить удивление и уверенность. – Леди, – почтительно добавил он, – что касается меня, то ваше желание – закон. Вы хотите сесть?
– Да, пожалуйста.
– Шно! – сказал вновь прибывший. Его рука дернулась назад, и длинный хлыст раскрутился с треском, настолько похожим на винтовочный выстрел, что все подскочили. Оркестр захлебнулся и заиграл вразброд. Неожиданно, словно в сказке, конец хлыста обвился вокруг чехла. Он сдернул чехол и, держа его в вытянутой руке, предъявил Бренде.
