И только одна страна, ставшая Россией Русь все никак не избавиться от византийской инфекции.
Все, что начинал Всеволод Большое гнездо, что продолжали его последыши, братоубийца Невский, трусливый подонок Юрий Московский, его гаденький братец Иван Калита, просвещенный подлец Иван III, безродные Романовы, начавшие свое царствование с убийства четырехлетнего ребенка (сына Марии Мнишек и Дмитрия повесили на кремлевских воротах), все это сбылось.
Государство Россия все расширялось. Расширялось оно в двух направлениях. Во–первых, туда, где природа была скудна, население редко, и альтернативных государственных моделей Россия не могла встретить по вполне естественным причинам. А во–вторых, Россия расширялась вслед за византийским православием. Туда, где эта религия по тем или иным причинам сумела укорениться (о некоторых аспектах этого процесса мы скажем ниже), в подавляющем большинстве случаев дотянулась и Россия. Во всех иных случаях византийская наследница отвоевывала с колоссальным трудом чуть ли не каждый метр. Как, например, на Северном Кавказе.
«Но ведь это же чудесно, — скажет иной читатель, — страна расширялась овладевала все новыми и новыми территориями и ресурсами, становилась сильнее и богаче». Дорогой читатель, если ты мыслишь себя думающим человеком, то давно пора понять, что государство, страна народ – это три разных и, по сути, самостоятельных субъекта. А если народ сумел создать свой тип цивилизации, то надо учитывать еще и этот феномен, тоже имеющий собственные, внутренне обусловленные направления саморазвития.
Если посмотреть на историю России с этих позиций, то расширялось и богатело государство.
А страна, то есть территория, деградировала. Достаточно вспомнить совершенно аномальную распаханность российских степей, достигшую к середине ХХ века 80%. Но и веком раньше она была не маленькой – 60%-75%. Между тем уже 45% считается пределом, а 50% это экологическая катастрофа.
Вот так обстояло дело со страной. Но страна это не только голая территория и ресурсы на ней. Страна это совокупность природных условий, плюс совокупность объектов материальной культуры. Но даже природные условия изменяются под влиянием жизни и работы многих поколений народа страны. Голландия без голландцев была бы сейчас морем, а не окультуренной уютной сушей. А вот Сахара без тех, кто был предками современных ее обитателей, была бы цветущей саванной, а не пустыней.
Страна это место проживания народа, его дом, обуславливающий его физическое и духовное самочувствие.
Обглоданная, наполовину убитая территория, сохранившаяся лишь там, куда не смогли добраться чьи–то жадные лапы, это предпосылка к деградации народа, который чувствует себя бомжом в полуразрушенной казарме, которую не хочется назвать домом. Природа Руси слишком хороша, а страна слишком велика, чтобы быть окончательно убитой. Но следы совершеннейшего хищничества в виде сведенных лесов, бесконечных полей, обмелевших рек, встречаются повсюду.
И это не следы действий «проклятых большевиков» или их «сатанинской индустриализации» как любили говорить в начале 1990–х многие православные традиционалисты. Это следы той неестественной системы хозяйства, которая была навязана Руси при активном участии византийских попов.
О народе же вообще говорить не приходится. Вся история России – это история ограбления, закабаления и фактической войны с собственным народом. Как начал Невский с Батыем давить без жалости русский народ во имя укрепления собственной власти, так продолжали и все его последователи. Вплоть до наших дней. Впрочем, о злободневном потом, отдельной строкой.
Собственно, подобное положение никто и не скрывал и не оспаривал. Иван Грозный высказал свое мнение на этот счет, заявив, что правит не людьми, а скотами. Петр I сократил население России на четверть. Романовы извели крепостное крестьянство, которое в начале их правления составляло большинство населения, а к середине XIX века только половину. И при этом имело отрицательный прирост, то есть попросту вымирало.
Весь демографический взрыв XIX века в России обеспечивался населением Сибири, Севера и казачьими областями, где установленное Романовыми крепостничество не было распространено в силу обстоятельств от Романовых не зависящих. Кстати, это типично византийская черта. В империях, скроенных по византийским лекалам, хуже всех тем, кто составляет государствообразующий народ этих империй.
Характеризуя ситуацию в те годы, известный писатель С. Аксаков писал, что на иной взгляд страна похожа на оккупированную. Так сильно было различие народа и верхов. Причем различие даже этническое. Заметим, что Невский только начал набирать в российскую элиту различных маргиналов со стороны. Но процесс этот продолжается вплоть до наших гнусных дней. Каких только «Турунтаев» и «Тюхтяев» не перебывало за эти столетия на вершине российской социальной пирамиды. Между тем в Великом Новгороде, уничтоженном последышами Невского, элита, т.н. «золотые пояса» была чисто русской. Это тоже одно из характернейших черт византизма – уничтожение этнической элиты государствообразующего народа.
Ну, и наконец, русская цивилизация. Это, можно сказать, отдельная песня. Византийщина враг цивилизации и прогресса в принципе. И превращение «страны городов», мирового цивилизационного лидера – Руси в деревенскую Россию происходило под знаком борьбы с городами. Их разорили и децивилизовали уже ближайшие последователи Невского. А закончил процесс Иван Грозный разгромом Новгорода.
Кстати, унижение городов сопровождалось повсеместным уничтожением любого более или менее значимого самоуправления и региональной самостоятельности. Это тоже признак византизма. Совершенно не изжитый даже в наши дни после последовательного падения двух империй, романовской и советской.
Из цивилизационного лидера Россия превратилась в аутсайдера. Занимающегося не тем, чем оптимально заниматься при данных условиях, и не так, как это оптимально можно сделать, а так, как это нужно государству.
Развитые города противоречат византийской модели? И города изводятся, а народ заставляют заниматься земледелием там, где это делать по природно–климатическим условиям почти невозможно. Ладно, пусть будет земледелие, но в условиях мелкоконтурности угодий лучше в рамках хуторского хозяйства. Нет, людишек надо держать под контролем, собьем их до кучи в больших селах.
Знаете, читатель, когда был освоен, и весьма интенсивно, север Сибири? В советские времена? Нет, в период … Смутного времени. Когда в устье р. Таз был построен вполне приличный по тем временам город – Мангазея. Любопытно, не правда ли? В Московии идет борьба за власть. Хватка центра ослабевает. И предоставленные сами себе люди строят город и осваивают территорию, до которой добрались во второй раз только в наше время.
Но потом византийствующие цари повелели «закрыть» этот уже освоенный северный регион. Ибо не было возможности контролировать его должным образом. Мангазею по приказу из Москвы покинули. Этот эпизод вошел во все курсы, касающиеся истории освоения Арктики. Например, в курс «География морских путей» в мореходных училищах. Но как же стыдно признаваться в подобных художествах родного государства. Поэтому в малую советскую энциклопедию слово «Мангазея» не вошло. А в современный энциклопедический словарь вошло, но там сказано, что город «погиб от пожаров». Конечно, погиб, брошенный населением по самодурскому приказу из Москвы.
И так во всем. Вплоть до последних советских времен, когда заводы строили не там, где это оптимально с точки зрения экономико–географической, а там, где это было бы наиболее безопасно на случай атомной войны.
Но атомная война так и не состоялась. А уродский СССР рухнул вместе со своей уродской промышленностью, приспособленной к атомной войне, но не приспособленной к нормальной жизни.
«Но были же взлеты, были же периоды стремительного развития?», — возмутится иной читатель. Да, были. А как же без них. А то более умные и продвинутые соседи съедят и не выплюнут. Надо подтягиваться до их уровня.
Но все эти рывки – это рывки догоняющей модернизации. Стимул для этих рывков не в самой русской цивилизации, обладающей высочайшим потенциалом саморазвития, а во внешних военно–политических вызовах. И государство вынуждено организовывать эти рывки. Но организует их с низким КПД и за счет резкого истощения народа и природы.
Характерно, что догоняющая модернизация по самой своей сути не может быть плавной и последовательной. Она имеет столь «рваный» ритм именно потому, что ее фактически нет. Накопится груз отсталости, и следует рывок. А потом, когда достигнут минимальный для государственной военной безопасности уровень, она прекращается.
Совершенно очевидно, что развитие цивилизации не из–под палки идет в совершенно другом ритме (хотя тоже имеет свои спады и ускорения).
