— Именно поэтому ты встала на сторону свободы и истинной любви?
Мать коротко хохотнула.
— Когда речь шла о моей свободе и моей любви — да, я их защищала. Но теперь, когда дело касается формирования нравов твоего двора, я буду категорически против таких свобод.
— Ага, значит, ты уже пожалела, что Энтони женат? Ведь будь он холост, мы могли бы устроить ему прекрасную партию, верно?
Мать нахмурилась.
— Мне очень досадно, что Елизавета бесплодна, да и здоровье у нее слабое, — честно призналась она. — Разумеется, ты можешь держать ее при дворе в качестве фрейлины, она ведь принадлежит к одной из лучших семей Англии, но я сильно сомневаюсь, что Елизавета родит моему сыну наследников.
— Ничего, у тебя будут десятки наследников и наследниц, — пообещала я, изучая составленные матерью длинные списки имен и смело прочерченные стрелки, соединявшие моих сестер с наиболее знатными женихами.
— Вот это было бы здорово, — с явным удовлетворением произнесла мать. — И каждый из моих внуков должен быть как минимум лордом!
А потом мы целый месяц только и делали, что заключали помолвки. Женихами всех моих сестер стали знатные лорды. За исключением Екатерины — тут я решила подняться еще на ступень выше и обручила ее с герцогом, которому, правда, еще и десяти лет не исполнилось. Это был вечно надутый и всем недовольный парнишка по имени Генрих Стаффорд, герцог Бекингем. Уорик давно наметил его в мужья своей дочери Изабеллы, но мальчик, находясь после смерти отца под охраной королевской короны, оказался в полном моем распоряжении. Мне, собственно, платили налог за то, чтобы я его опекала, и я решила, что могу делать с ним, что угодно. Ко мне он относился отвратительно, да и с другими вел себя чересчур самоуверенно и грубо, полагая, что имеет на это право, будучи отпрыском древнего и весьма знатного рода. Генрих до такой степени гордился собственной персоной, что я даже получила некоторое удовольствие, обручив этого юного «претендента на королевский трон» с Екатериной. Генрих Стаффорд и свою невесту, и всех нас воспринимал как людей, стоявших на куда более низкой ступени, чем он сам, и считал себя униженным этой помолвкой. Я сама не раз слышала, как он по-мальчишески хвастается перед дружками, что непременно когда-нибудь отомстит нашему семейству и мы еще будем его бояться, а уж меня он точно заставит пожалеть о нанесенном ему оскорблении. У меня это вызывало лишь смех; ну а Екатерина рада была стать герцогиней, хоть и получила в мужья такого напыщенного сопляка.
Моему двадцатилетнему брату Джону, который, к счастью, супругой еще не обзавелся, предстояло вскоре жениться на тетке лорда Уорика — леди Екатерина Невилл, вдовствующей герцогине Норфолк, успевшей уже и выйти замуж за своего герцога, и похоронить его. Предстоящий брак стал настоящей пощечиной Уорику, уже одно это обстоятельство вызывало у меня злорадную радость. А поскольку тетке Уорика было, наверное, лет сто, женитьба на ней моего брата явилась поступком весьма жестоким и циничным, призванным дать милорду понять, кто теперь устраивает и заключает в Англии брачные союзы. Кроме того, всем было ясно: старуха наверняка вскоре помрет и мой брат снова станет совершенно свободен, да к тому же невероятно богат.
Для моего дорогого сына Томаса Грея я «купила» маленькую Анну Холланд. Ее мать, герцогиня Эксетер, родная сестра моего мужа, потребовала у меня четыре тысячи марок за эту привилегию; меня устроила цена ее фамильной гордости, и я выплатила требуемую сумму, чтобы Томас впоследствии унаследовал немалое состояние семейства Холланд и стал богаче любого принца христианского мира. Я перехватила у лорда Уорика и этот дорогой приз — он ведь хотел женить на Анне Холланд своего племянника, и дело было уже слажено, оставалось лишь поставить подписи и печати; но я обошла его, предложив на тысячу марок больше — целое состояние, взятое из королевской казны, которой теперь я могла распоряжаться и к которой Уорик доступа не имел. Также Томас благодаря Эдуарду обрел титул маркиза Дорсета, дабы соответствовать перспективе своего брака. И для моего младшего сына, Ричарда Грея, я непременно собиралась подыскать хорошую невесту, которая сделает его богатым; Эдуард между тем посвятил его в рыцари.
Отец мой имел теперь титул графа; а вот Энтони так и не получил титула герцога, насчет которого когда-то так весело подшучивал, зато тоже стал графом и управлял теперь островом Уайт. Остальным моим братьям были пожалованы высокие королевские и церковные должности. Лайонел, как и хотел, должен был вскоре стать епископом. В общем, я вовсю пользовалась положением и властью королевы, вводя во власть своих родных — думаю, что на моем месте так поступила бы любая женщина, и я настоятельно рекомендую любой женщине, поднявшейся «из грязи в князи», вести себя именно так. Я не сомневалась, что врагов у нас будет множество — нам ведь приходилось постоянно завязывать новые связи, приобретать новых союзников, в общем, успевать повсюду.
К завершению всех необходимых процедур, связанных с моим вступлением в брак и на королевский трон, в Англии, я думаю, не осталось ни одного человека, который хоть раз не столкнулся бы по каким-то делам с представителями моего семейства; невозможно было ни торговать, ни пахать, ни судиться, не встретившись с кем-либо из огромной семьи Риверс или ее вассалов. Мы были повсюду, мы были везде, куда захотел поместить нас король. И если бы однажды все в мире обернулось против Эдуарда, он обнаружил бы, что мы, Риверсы, пустили корни весьма глубоко, создав вокруг него укрепления куда более мощные, чем ров с водой вокруг его замка. Даже если бы Эдуард потерял всех прочих сторонников, мы по-прежнему остались бы его друзьями и соратниками; ну а в настоящий момент мы и вовсе пребывали у власти.
Мы хранили Эдуарду верность, и он был нам предан; мало того, он искренне к нам привязался. Я поклялась ему в любви, и он твердо знал, что нет на свете другой женщины, которая любила бы его сильнее, чем я. Мой отец, мои братья и сестры, мои кузины и кузены, а также все те новые мужья и жены, что влились в наше семейство, — все принесли королю клятву верности, пообещав до конца быть ему преданными, что бы ни случилось, кто бы ни ополчился против нас. Мы создали новую семью — не Йорки и не Ланкастеры, мы были семьей Вудвилл, получившей титул графов Риверсов, и эта семья непреодолимой стеной, подобной мощному водопаду, встала у короля за спиной. Разумеется, полкоролевства могло нас ненавидеть, но теперь уже — в том числе и благодаря моим усилиям — мы стали настолько сильны, что на чью-то ненависть мне было наплевать.
