alt="" src="images/i_015.jpg"/>
Событие тридцать первое
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
М. Ю. Лермонтов
Убедившись, что левый фланг проверку боем выдержал, и на твёрдую четвёрку отработал, Пётр Христианович устремил свой вооружённый двенадцатикратной дербентской оптикой взор на правый фланг. Там войнушка была в самом разгаре. Тысяча шестьсот гренадёров и егерей поливали огнём застрявшую на чесночном поле кавалерию. Французы радостной рысью дорысили до раскиданных шипастых шариков и, чуть углубившись на это «минное» поле, встали. Триста метров до стоящих в три шеренги баварцев. Такой способ ведения огня отрабатывали среди прочих. Применяется, когда нужно создать стену огня. Строились по пятьсот человек в линию. У первой шеренги всё просто, они заряжают винтовку Бейкера и, прицелившись, производят выстрел, снова заряжают и опять выстрел. Никто им этим заниматься не мешает. Для второй шеренги всё хуже. Они стоят на пару шагов позади первой шеренги в промежутках между ними. В шахматном, так сказать, порядке. Эти только стреляют. Произвёл выстрел, повернулся, отдал винтовку заряжающему, принял у него уже заряженную винтовку, прицелился и произвёл выстрел, и так по кругу. У первой шеренги получается примерно один выстрел в сорок секунд, у второй один в двадцать секунд. В результате в минуту с отрезка фронта, длиной всего чуть больше полукилометра, во врага летит четыре — пять тысяч пуль. Круче нескольких пулемётных расчётов. Две минуты и почти десять тысяч пуль Петерса-Суворова улетели сеять смерть. Сложность для второй шеренги в том, что стоящий перед ним егерь или гренадёр всё время крутится, то винтовку заряжает, то опять стреляет. Так что, стоящему за ним стрелку, нужно не только самому прицелиться и выстрелить, но ещё и не попасть при этом в стоящего перед ним, когда тот, выстрелив, развернётся, чтобы зарядить свою винтовку.
Брехт перевёл трубу на левый фланг, когда баварцы стреляли уже минуты три. Всё поле перед ними было завалено трупами коней и французов. Из-за того, что среди наступающих были и «Уланы с пёстрыми значками* и Драгуны с конскими хвостами» и кирасиры с алыми плюмажами и тоже конскими хвостами и даже карабинеры с теми же плюмажами и все были одеты в форму разного цвета, поле перед егерями и гренадёрами выглядело очень… Разноцветным. Синие, зелёные, белые, красные и жёлтые мундиры перемешались и, чтобы всё это описать, нужен настоящий Верещагин.
*квадратный головной убор улан.
На третьей минуте французские кавалериста поняли, что нужно делать ноги и попытались повернуть коней и убраться назад к городу. Не у всех получилось. Только у самых задних. Не убраться — повернуть коней. Нужно ведь ещё эти два километра живыми преодолеть. Баварцы прекратили огонь только, когда между драпающими кавалеристами и первой шеренгой расстояние превысило километр. Всё, это не Слонобои и на такое расстояние даже пуля Петерса не летит.
— Ванька! Красную ракету. — Оценив ситуацию, крикнул Брехт, стоящему рядом, с готовой уже красной тубой, корнету.
Бах. Фьють. И над полем взмыл плохо видимый в лучах солнца огонёк. Абдукарим заметил. И чуть прореженный ружейным огнём полк тяжёлой кавалерии устремился во фланг отступающим французам. И дальше всё, как на учениях, уровняли скорости, благо лучшие лошади на Кавказе и в Баварии, собранные в полку, своим французским мелкотравчатым и милю фору могли дать. Уровняли скорость, и проскакали параллельным курсом, расстреливая из пистолей и тромблонов не способных уже оказывать сопротивление французов. Четыреста сорок всадников, а столько живых и не раненых осталось из пяти сотен, и пять выстрелов произвёл каждый. Возьмём поправку на спешку и на не самый совершенный способ воспламенения пороха в стволе. Пусть будет две тысячи выстрелов. На этом почти и кончились французы. Лезгины с немцами выхватили шашки и, врубившись в остатки отступающих кавалеристов, отсекли большую часть от пути к спасению и вырубили их.
— Ванька! Зелёную ракету! — некоторые особо кровожадные попытались преследовать несколько десятков оставшихся в живых «улан с пёстрыми значками». Сейчас опять под огонь приходящей в себя пехоты попадут.
Бах. Фьють. Не мгновенно, но всё же образумились кирасиры и повернули назад к реке.
Ну, вот теперь можно и итог подвести.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Событие тридцать второе
Горе тому государственному деятелю, который не позаботится найти такое основание для войны, которое и после войны ещё сохранит свое значение.
Отто фон Бисмарк
Двадцать один человек погиб из полка кирасир полковника Абдукарима. И сорок раненых. Плохо. Раненых и часть убитых уже переправили в лагерь, и ранеными занимаются лекари, большую часть обещают вылечить. Бог им в помощь. Докторов тоже сорок. На каждого по одному. Сорок.
Интересно. Брехт ещё в первой жизни выяснил в интернете, что «сорок» — это мешок на славянском. И в него входят четыре десятка куньих шкурок. Столько якобы нужно на шубу. Оттуда и перешло слово. А в других славянских странах так и осталось четырцать. И вот тут, в прошлом, в Московском университете решил проверить эту статью в интернете. Спросил профессора одного. А тот бац и совершенно другую версию выдал. Ничего общего с мешком не имеющую. Когда русские купцы продавали, пусть даже те же самые шкурки, греческим покупателям в Константинополе, то слышали от тех загадочное «сараконта», которое и значит именно «40». Но слышали, видимо, купцы не очень отчётливо. Жара, мухи жужжат, в итоге от всей «сараконты» осталось просто «сорок».
К Брехту стали подходить командиры полков, так сказать, поздравить полководца и короля с триумфальной победой. Так и есть. При двадцати убитых кирасирах потери французов тысяч за двадцать перевалили. После того, как кавалерию разогнали, ещё успели несколько выстрелов сделать по пехоте, которая сдуру снова собралась в колонны, типа, вот они мы, сюда надо стрелять. Просите, получите. Жаль, одумались офицеры у французов быстро, или это сами уже солдаты одумались, они нестройными рядами побежали в Болонью, бросая ранцы и ружья. Один из шрапнельных залпов вновь попал в приготовленные возле пушек заряды, и бабахнуло опять неплохо. Пожиже, чем в первый раз, но достаточно для того, чтобы и артиллеристов выживших в бегство обратить.
— Ванька! Сейчас вину поедешь заглаживать. Ты же французский хорошо знаешь?
— Так точно, Вашество! — вот орёт, а так Пётр Христианович посадил слух за эти полчаса, ну, пусть даже, час боя, что кажется, что корнет шепчет, и так и
