Я сел рядом с вновь обретенным другом и погрузился в неровные, прыгающие, местами смазанные строки:
«Робкие граждане, заботящиеся лишь о собственном спокойствии, баловни удачи, сосущие кровь из жил государства, и все мошенники, живущие за счет общественных злоупотреблений, ничего так не страшатся, как народных мятежей. Мятежи эти, ведущие к новому порядку вещей, грозят их благополучию.
…Но чему мы обязаны свободой, если не этим мятежам?
…Ведь это народный мятеж… привел к падению Бастилии, к сохранению Национального собрания, только он разоблачил заговор врагов народа, помешал разграбить Париж и потопить его обитателей в собственной крови.
Ведь это народный мятеж предупредил осуществление второго заговора в Версале, помешал бегству королевской семьи и предупредил гражданскую войну, несомненно явившуюся бы их следствием…»
Я не верил своим глазам. Это писал преследуемый, писал открыто, и имел смелость внушать это в такой момент!..
— А теперь прочти вот это! — Жюль передал мне другой номер.
«…Революция была бы навсегда завершена и свобода утверждена, если бы на следующий день после взятия Бастилии, 15 июля, десять тысяч парижан направились в Версаль с целью очистить Национальное собрание от дворян и прелатов, не имеющих никакого права заседать в нем.
Революция была бы доведена до конца и свобода установлена без малейшего насилия, если бы 6 октября патриотически настроенные члены Собрания, обличив аристократов, готовящихся в страхе перед расправой к бегству, не совершили бы промаха, отказав этим аристократам в паспортах.
Вместо того чтобы воспользоваться этим моментом страха с целью устранить аристократов навсегда, они дали им время перевести дух и в конце концов сами оказались порабощенными. Чтобы наложить цепи на народ, внушивший им ужас, чтобы укрепиться против него и двинуть национальную гвардию, враги общества прибегли к закону о военном положении, к кровавому закону…
…Черные заговоры вызовут ужасающую бурю, гром уже гремит над нашей головой. О, мои сограждане! Удвойте бдительность, будьте начеку и, если какое-нибудь непредвиденное событие приведет к новому всеобщему восстанию, используйте, наконец, стечение обстоятельств!..»
— Ну, что скажешь на все это? — спросил Мейе, следивший за моими глазами и заметивший, что я прочитал лист.
Что я мог сказать?.. Я был настолько потрясен, что лишь пробормотал:
— Где он? Где печатается его газета?..
Мейе вздохнул:
— Этого не знает никто. Но, судя по всему, учитель в Париже. Что с ним будет? Я думаю, народ не даст его в обиду!
— Да, ты совершенно прав, мой милый, — раздался вдруг громкий голос за нашими спинами. — Народ в обиду меня не даст. А что касается всех этих отцов-сенаторов и их подголосков из ратуши и Ассамблеи — они не посмеют. Теперь они боятся меня больше, чем когда бы то ни было, и готовы заигрывать со своим обличителем всеми силами и средствами!..
Мы вздрогнули и обернулись. Мы не слышали, как вошел он, но это был он. Скрестив руки на груди и высоко подняв голову, Марат улыбался нам улыбкой победителя.
— Ну, друзья, хватит изумляться. Перед вами не призрак, а ваш сосед. Ныне я действительно проживаю в Париже, на улице Ансьен-комеди, в доме 39… Кстати, у меня сильное желание съездить в Итальянскую оперу… Не хотите ли отправиться туда вместе со мной? У дверей ждет карета. По дороге кое-что объясню. А серьезный разговор оставим до завтра, сейчас, ей-богу, хочется отдохнуть и ни о чем не думать… Так поехали?..
У подъезда нас действительно ожидала карета с гербом… мэра города Парижа!..
— Ого! — воскликнул Мейе. — Одно из двух: или вы собираетесь везти нас не к Итальянцам, а в Шатле, чтобы не скучать в тюрьме одному, или же вы в фаворе у господина Байи!
Марат рассмеялся:
— Ты умница, Мейе, ты верно взвесил шансы; но второе из твоих предположений ближе к истине, чем первое: я и правда в фаворе, но только не у господина Байи, а у господина Лафайета!
— Не шутите так пошло, учитель!
— А я вовсе и не шучу. Впрочем, садитесь, друзья, обо всем поговорим по дороге…
* * *
Рассказ Марата был удивителен.
Утром 9 октября, спасаясь от жандармов, он укатил в Версаль, где его надежно скрыл Лекуантр. Марат написал в Учредительное собрание, требуя справедливости, требуя оградить его от преследования ратуши, сам побывал на заседании Ассамблеи, в то время еще остававшейся во дворце Малых забав, но все это не имело успеха — лидеры Собрания отнюдь не стремились прийти на помощь Другу народа. Понимая, что отныне его убежище может быть открыто, Марат оставил Версаль и вернулся в Париж, где поселился у одного своего друга в районе Монмартра. Здесь он узнал, что его типография и станки конфискованы, а издатель и компаньон его, Дюфур, убоявшись ответственности, поспешил от него отречься. Однако Марату удалось выпустить два новых номера — те самые, которые мы читали в момент его прихода.
— Я жил весьма уединенно, — продолжал Марат, — не тратя, впрочем, как вы видели, времени даром, пока мое новое местожительство не открыли и в один прекрасный момент не появился отряд вооруженных стражей порядка, чтобы препроводить меня в ратушу… Должен вам заметить, что к этому времени я успел завершить переговоры со славным дистриктом Кордельеров, с которым меня связывала старая дружба. Еще из Версаля я писал председателю дистрикта Жоржу Дантону, и теперь бесстрашные Кордельеры не побоялись предоставить мне жилье и типографию, находившиеся под их охраной, на улице Ансьен-комеди. Таким образом, отправляясь под конвоем в ратушу и не сомневаясь, что меня направят в одну из тюрем, я не слишком трусил, будучи уверен, что найдутся люди, которые меня оттуда вызволят…
И что же вдруг оказалось? Меня и не подумали арестовывать! Советники ратуши встретили своего обличителя довольно почтительно, а один из них, мой старый знакомый, даже раскрыл объятия!.. Я не успел прийти в себя от изумления, как вдруг появился сам господин Лафайет во всем своем генеральском величии. Он любезно поклонился и не менее любезно пригласил меня в отдельный апартамент и там имел со мной конфиденциальную беседу…
Марат откинулся на сиденье кареты и замолчал, явно упиваясь впечатлением от своего рассказа.
— Ну и что же, — не выдержал затянувшейся паузы Мейе, — о чем он толковал с вами?
— О многом, — с деланным равнодушием промолвил Марат и даже зевнул, — Не вдаваясь в подробности (сейчас нет охоты, да и, кроме того, мы подъезжаем), замечу, что сей муж расшаркался передо мной, и я понял, что вся их компания трепещет, прочитав два последних номера «Друга народа»… Да, представьте себе, я четко уловил, что «герой двух частей света» попросту боится меня!.. Забавно, не правда ли?.. Как только я понял это, я тут же догадался и о другом: сегодня они не посмеют арестовать меня… Я сделал несколько комплиментов генералу, генерал мягко попросил меня в дальнейшем воздержаться от резкостей, на что я ответил уклончиво; видимо, мой ответ был принят за согласие; мне пообещали вернуть конфискованные станки и предложили этот экипаж, дабы я не утрудил своих драгоценных ног после столь утомительной беседы… У меня хватило наглости принять предложение. Когда ливрейный кучер спросил, куда меня везти, я ответил, что к Итальянцам, а перед этим — к вам. Вот, собственно, и все. Кажется, мы приехали, и даже умудрились не опоздать… Насладимся музыкой, друзья! А завтра заявляйтесь ко мне пораньше — не забудьте: номер 39! — и там поговорим о деле…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
