— Нет.
— Жаль! Ну, тогда про бабушку не будем. Этот человек в капюшоне — что он делал?
— Ничего… Просто к двери подошел, заглянул в зал. И руки у него были грязные.
— Почему грязные? — удивился Стас.
— Не знаю. Мне так показалось. Какие-то грязные пятна до самых косточек… Он за ручку двери взялся, и я увидела.
— Ясно. А грязь какая?
— Грязная, — честно ответила Маша.
— А лицо у него какое? Запомнила? — продолжал допытываться Стас.
— Нет. Он ведь в капюшоне был. И вообще, я не смотрела на него, потому что не знала, что он маньяк. Я ведь про свое думала и его заметила, только когда он дверь в зал открыл. А там съемки! Я чуть не заплакала. Я так хотела попасть в дефиле…
Маша замолчала.
— И это все? — строго спросил Стас.
Маша снова стала засовывать волосы за уши и даже закусила губу, напрягая девичью память.
— Он еще кивнул кому-то, — неуверенно сказала она. — Так, как будто хотел сказать «выходи». Мне так показалось… Но никто к нему не вышел. Или вышел, но позже, когда меня уже в коридоре не было.
— А кому он кивнул? Девчонке какой-нибудь на подиуме?
— Нет, девчонки бы его не увидели. Кому-то, наверное, из этих, с телевидения…
Стас задумался. Дура девчонка, двух слов не свяжет. Видела ли она хоть что-то из того, о чем говорит, или напридумывала? Если видела, то незнакомец в ветровке знаком с кем-то из съемочной группы. А все ведь отпираются!
— Ну, спасибо тебе, Маша Глухова… — начал было Стас.
— Это еще не все! — быстро прервала его Маша. — Знаете, почему я побежала за вами? Мне очень надо знать одну вещь. Скажите, вы нам весь эпизод показали или еще что-то осталось на кассете?
Стас встревожился:
— Ты о чем? По агентству Дубарев весь свой материал предоставил. Больше у него ничего нет, мы с вами все просмотрели. Там что-то не так?
— Конечно! Вы же сами видели! Я просто не поверила своим глазам! Это ужасно!
Голосок Маши панически зазвенел. Стас встревожился:
— Что там ужасно?
— То, чего там нет!
— Не понял?..
— Там нет моего крупного плана! А ведь Ник обещал. Он же снимал меня! Я на другой день домой ему позвонила, и он снова сказал, что все в порядке, что будет секунд шесть. А сегодня — вы видели?
— Да не переживай так, — сказал Стас. — Ты, наверное, смотрела невнимательно и прозевала эти шесть секунд. Я вот какое-то зеленое лицо отлично помню…
— Это не то! Должен быть крупный план без водорослей! И где он? Где? Ведь Ник не такой! Он если пообещает, то сделает. Что же случилось?
— Маша, не горюй! Наверное, тебя в какое-нибудь другое место вставили, — благодушно предположил Стас. — В следующую серию, например.
Бедная Маша покачала головой. Она до того расстроилась, что перестала стесняться. Волосы, которые она долго приглаживала, разметались, лицо покраснело. Невинные глаза метали молнии.
— В следующую серию? Так не бывает! Если сейчас меня в кадре нет, то уж и не будет. Я вас очень прошу… Я ведь потому за вами и побежала! Вы из милиции, и к вашим словам прислушаются. Пожалуйста, пусть по просьбе следствия вернут мой крупный план!
— Думаешь, меня послушают? — усомнился Стас.
— Обязательно! Милиции все боятся, — уверенно заявила Маша. — Я знаете, что думаю? Это Екатерина Сергеевна Галанкина мой крупный план выбраковала. Ведь сейчас она материал монтирует, да? А она не любит девчонок. У нее везде мальчики. Ах, если бы Карасевич не потерялся! Вот он никогда девочек не режет. Я вас прошу, скажите им, чтоб мой крупный план восстановили! Я и на пересъемку согласна. Вам ничего не стоит! Ведь всего шесть секунд! По требованию милиции! Пожалуйста…
Солнце клонилось к закату. Когда оно оказалось сбоку, слепило уже не так. И жара спала — тяжкая, внезапная весенняя жара, особенно вредная больному сердцу. На кой черт это пекло в мае!
Одно хорошо: вечера стоят отличные. Светлые, тихие вечера. Сейчас самое лучшее время около шести — воздух теплый, чуть сладенький, как детский киселек. Дорога без ухабов. На заднем сиденье колышется помидорная рассада с рахитичным уклоном влево. Внук Владик забился в уголок, рассаду не трогает, не щиплет. Внушили ребенку, что рассада ядовитая, вот Владик и сидит смирно.
— Полюбуйся, каких понастроили хором! — с отвращением сказала жена, Нина Петровна.
Она сидела рядом с Владимиром Васильевичем и искоса поглядывала в окно. Как раз с ее стороны мимо неслись, красовались белые башни — еще не вполне доделанный строителями элитный комплекс «Золотые дали».
— И лес у них тут, и озеро — и все за забором. Приватизаторы!
Белокаменные корпуса в лучах заката сияли огненными оконными стеклами. За частой решеткой двухметровой высоты млели нарядные березки. Газон слепил зеленью. Нина Петровна уверяла, что тут посеяли какую-то особую австралийскую траву. Она не только много ярче нашей, но и забивает отечественные сорняки на корню, так что потом ничего не сможет здесь расти, кроме этой ядовитой зеленки.
Вокруг башен не было ни души. Казалось, «Дали» предназначены для каких-то лишенных плоти сказочных духов.
— Скоро у них заселение начнется. Может, тогда богатенькие сделают приличную дорогу до Пучкова, — помечтал вслух Владимир Васильевич.
Нина Петровна только усмехнулась:
— На что им сдалось твое Пучково? В магазин за бутылкой они туда будут гонять, что ли? Нет, как сидели мы по уши в грязи, так и будем. А они вон вавилонов себе понаставили.
Когда, направляясь на дачу, Костерины проезжали мимо «Золотых далей», Нина Петровна всегда ругательски костерила вавилоны. Башни были прекрасны. Они воздвигались с неумолимой быстротой, доступной лишь дождевым грибам. Но почему-то именно в это самое время на даче у Костериных стала немилосердно дымить печь. А однажды ночью из их сарая украли целых четыре новые лопаты!
Нина Петровна считала, что рост белых башен: и ее дачные огорчения взаимосвязаны. Если не напрямую связаны, то мистически. Проклятые башни, казалось ей, не только бьют в глаза своим великолепием. Они в придачу еще и отсасывают солнечный свет из атмосферы, облекающей дачный поселок Пучково.
— Меня тошнит, — вдруг сообщил Владик с заднего сиденья.
— Дай ему сосательную конфетку, — сказал жене Владимир Васильевич.
Нина Петровна сурово объявила:
— Конфет сегодня больше не будет! Иначе у ребенка разовьется диабет. Владик, солнышко, я тебе сейчас яблочко достану!
— Нет, — отрезал Владик.
Он знал, что яблоко будет свое, дачное, искусно сбереженное с осени — стало быть, пресное и вялое, как жеваная бумага. Владика не могло утешить даже то, что яблоко не содержит нитратов.
— Может, остановимся? Владик выйдет, погуляет немножко, — предложил сердобольный дед. — Посмотри, он весь зеленый. Там рядом еще эта рассада воняет…
— Она ядовитая, — напомнил Владик.
Но у Нины Петровны был железный характер. У нее даже пробивались жесткие серебристые усики. Она осталась непреклонна:
— Никаких остановок! Ты и так лишних два часа провозился в гараже. Вон, стемнеет скоро! Приедем, и Владик погуляет. Уж что-что, а воздух в Пучкове замечательный. Мигом все пройдет!
Владимир Васильевич, нажав на газ, что было мочи помчался в сторону Пучкова. Стойкий Владик кротко подпрыгивал рядом с рассадой и не мигая глядел в окно. Сплошным зеленым одеялом неслись мимо придорожные кусты. «Золотые дали» тихо плыли вдали, как летние стоячие облака. Они поворачивали к петляющей дороге то один свой, то другой сказочный бок.
— Не лихачь! — строго заметила Нина Петровна.
Однако синяя «копейка» не желала ее слушаться. Она мчалась весело, бойко, почти птицей, хоть ее и обогнал с неземным гудом какой-то неразличимый в полете «мерседес». Владимир Васильевич казался себе в «копейке» таким же могучим. Но он знал, что хорошая дорога скоро кончится. Она сменится ухабистым проселком — вон уже сереет за поворотом, за калиновым кустом. Там уж — прощай, скорость! Терпи, Владик!
Откуда взялась, каким образом выскочила на дорогу эта странная фигура, не мог позже сказать не только Владимир Васильевич, но и ястребино зоркая и беспощадно трезвомыслящая Нина Петровна. Только и запомнили они, как мелькнуло впереди пестрое пятно. Что-то розовое на миг прилипло к ветровому стеклу, заслонило свет, стукнуло в правое крыло и отскочило в сторону, в кювет.
Владимир Васильевич застонал. Взвизгнули тормоза, «копейка» остановилась. Минуту они все втроем сидели молча и неподвижно.
— Поехали, — шепотом приказала Нина Петровна.
— Я хоть посмотрю, что там такое. Кажется, мы бабу какую-то сбили, — тоже шепотом ответил Владимир Васильевич.
Раскинув ноги, в молодой зеленой траве лежало странное тело. Судя по немалому росту, редким темным волосам на груди и лодыжках и давно не бритому лицу, оно принадлежало все-таки мужчине. Но одет этот мужчина был немыслимо. На нем были розовые, явно женские, пижамные штаны — очень тесные, разъехавшиеся по швам, с ненужными, незавязанными ленточками на коленках. Верхняя часть туловища была закутана в розовый батистовый пододеяльник. Меховая тапочка, тоже розовая, в виде кошачьей морды, отлетела далеко в кусты и повисла среди листвы. Другая валялась в траве. Тапочки были вопиюще женские, небольшого размера. Зато босые ноги с длинными палевыми подошвами и длинными пальцами выглядели абсолютно мужскими.
