– Гарантирую, – заверил ее Константин Викторович.
В ювелирном магазине он выбрал самое дорогое золотое колье с бриллиантами, за которое заплатил сумму в гривнах, эквивалентную пятидесяти тысячам долларов. Для колье Карина предусмотрительно надела платье с глубоким декольте, и великолепие бриллиантового сияния, рассыпанное по ее плечам и груди, было достойным украшением ее красоты.
Обмыть драгоценную покупку они отправились в шикарный ресторан с французской кухней. Ознакомившись с меню, Карина сделала королевский заказ: форель с креветками, профитроли с шоколадным кремом и тутти-фрутти с мороженым. Константин Викторович заказал себе блюдо под названием «искрящееся французское фондю» из мякоти телятины, оленины и баранины, жюльен из рыбы и грибов и салат «Провансаль» традиционный. Пить в этот вечер они решили только шампанское. Чтобы шикануть по-настоящему, Константин Викторович выбрал «Кристалл», одна бутылка которого стоила тысячу долларов. Гулять так гулять! Чертовски дорого, конечно, выкладывать такие деньги за шампанское, которое по вкусу он не отличил бы от обычного «Игристого», но зато какое ощущение собственной значимости: пить шампанское, которое было создано специально для российского императора Александра II, а теперь и Лукин мог себе позволить побаловать свою красавицу жену этим царским вином.
Французская кухня и дорогущее шампанское Константину Викторовичу впрок не пошли. После мясного блюда он почувствовал ноющую боль в желудке, но старался не подавать виду, что ему плохо. Настроение у Карины было превосходное, и, чтобы не испортить ей праздник, он стоически терпел нарастающую боль, пока жена сама не заметила смертельную бледность на его лице.
– Тебе плохо? – отставив в сторону недоеденное мороженое, спросила она.
Лукин, скривившись от пронзившей его резкой боли, кивнул головой.
– Тогда чего же ты молчал? Поехали домой. Спасибо за прекрасный ужин, милый, все было потрясающе вкусно, – поблагодарила она и подозвала официанта.
Константин Викторович расплатился за ужин кредитной карточкой.
Когда он под руку с поддерживающей его Кариной подошел к «бентли», его скрутило так, что машину он вести не смог бы.
– Может, тебя в больницу отвезти? – сев за руль, предложила она.
– Не надо в больницу, дома приму лекарства и попустит, – отозвался он с заднего сиденья, корчась от боли. – В первый раз, что ли?
– В том-то и дело, что не в первый. Тебе нужно обратиться к врачу, а не заниматься самолечением, – укоризненно заметила она.
– Да обращался я к врачу, – заверил он. – Просто сегодня забыл выпить таблетки, что мне прописали.
– Как знаешь, – пожала плечами она, поворачивая ключ зажигания.
Карина была достаточно опытным водителем и за рулем «бентли» чувствовала себя вполне уверенно, хотя и была подшофе. Управлять такой машиной было одним удовольствием, если бы не стонущий на заднем сиденье муж.
Приехав домой, Константин Викторович принял таблетки от язвы, и боль постепенно утихла, но чувствовал он себя все равно паршиво, и ему было не до секса, хотя Карина исполнила бы теперь любое его желание. Она умела быть благодарной, особенно после таких баснословно дорогих подарков, как соболиные шубы и бриллиантовое колье.
Ночью Константину Викторовичу приснился кошмарный сон, будто в спальне под ним разверзлась страшная воронка, из которой вырывались языки пламени, и перед ним возник козлобородый черт с вилами в лапах.
– Полковник КГБ Лукин? – деловито осведомился черт.
Константин Викторович раскрыл было рот сказать, что он в отставке, да и КГБ давно нет, но посланник ада не стал его слушать.
– Бывших чекистов не бывает, – изрек черт и вонзил ему вилы прямо в живот.
Лукин взвыл от пронзившей его боли. Черт же легко поднял его на вилы и швырнул в пылающую жаром преисподнюю. Константин Викторович не верил ни в Бога, ни в черта, но сон был настолько реалистичным, будто он и впрямь побывал в аду. Провалившись в воронкообразную штольню, Лукин долго падал, но не разбился. Когда он почти достиг дна пропасти, его на лету подхватили ведьмы-старухи в черных плащах, подобных крыльям летучих мышей. Освещая себе факелами путь, ведьмы понеслись с ним по подземелью и вскоре доставили его к вратам ада. Охраняли те врата два здоровенных черта с огромными рогами и квадратными бандитскими мордами. Лукина, на котором из одежды были только семейные трусы, а от нанесенных вилами страшных ран на животе не осталось и следа, рогатые братки пропустили в ад без лишних вопросов.
Заправлял тем адом Сатана в облике Иосифа Сталина – с усами, в кителе с погонами Маршала Советского Союза и в брюках навыпуск с красными лампасами, только без ботинок, потому как вместо ступней у Сталина-Сатаны были копыта. То, что и в аду генералиссимус Сталин всеми верховодил, Константина Викторовича не удивило. Собственно, Иосиф Виссарионович Сталин-Джугашвили, которого в свое время миллионы советских людей почитали, как «земного бога», и при жизни был дьяволом в человеческом обличье, желчные тигриные глаза которого излучали сатанинскую силу.
Когда ведьмы привели Лукина к властелину преисподней, он очень сконфузился, что предстал перед Сталиным-Сатаной в одних трусах, однако генералиссимус ада не стал выговаривать ему за внешний вид.
– Доброй ночи, Иосиф Виссарионович! – вытянувшись в струнку, поприветствовал Лукин адского Сталина.
– Ну докладывай, палковник, как там, нэ забыли еще таварища Сталина? – с грузинским акцентом спросил тот.
– Конечно не забыли, Иосиф Виссарионович.
– Нэбось, ругают меня, да?
– Есть такие, что и ругают. Но лично я вас, Иосиф Виссарионович, очень даже уважаю, – поспешил заверить Лукин.
Сталин посмотрел на него тяжелым взглядом.
– Садысь, в ногах правды нэт, – сказал он, а сам, сжимая трубку в кулаке, подошел к радиоле.
Покрутив ручку настройки, он поймал волну какой-то радиостанции, передававшей последние новости ада. Диктор загробным голосом поведал о последних трудовых достижениях чертей, как-то досрочное выполнение пятилетнего плана по газификации котлов для грешников и производству сковородок с тефлоновым покрытием, создающих, по словам диктора, дополнительный комфорт поджариваемым, чтобы те не пригорали. Завершился выпуск адских новостей похоронным маршем, под музыку которого диктор скорбным голосом зачитал:
Нет слов таких, чтоб ими передатьВсю нестерпимость боли и печали,Нет слов таких, чтоб ими рассказать,Как мы скорбим по вас, товарищ Сталин!Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?Ты должен слышать нас, мы это знаем.
– Слишю, слишю, – набивая трубку, кивнул Сталин. – Знаешь, кто эти стихи обо мнэ напысал? – обратился он к Лукину.
– Знаю – Константин Симонов, – уверенно ответил тот.
Эти стихи попались ему на глаза неделю назад, когда он просматривал в Интернете публикации о Сталине. Интерес к Иосифу Сталину объяснялся тем, что Константин Викторович подумывал написать мемуары и в первой главе хотел описать похороны «вождя всех народов», на которых его чуть не затоптали насмерть.
Когда умер Сталин, Косте Лукину было всего шесть лет. Похороны императора шестой части планеты он запомнил навсегда – день 9 марта 1953 года чуть не стал последним днем в его жизни. Тогда в Москве на Трубной площади возникла чудовищная давка, во время которой погибло немало людей: усопший пахан добирал послушных овечек в свое, теперь уже неземное, царство…
Низкорослый грузин с узким лбом и оспинами на лице (на портретах их, естественно, не рисовали) был «отцом всех народов», и когда он умер, плакали и старые, и молодые, и дети. Девицы те просто надрывались от слез, и казалось, что с утратой Сталина весь мир осиротел и человечество не переживет такую потерю. Костя, в семье которого портрет Сталина висел вместо иконы, рыдал вместе со всеми: такое было потрясение, что «земной бог» оказался простым смертным. Трое суток нескончаемым потоком вливалась в Колонный зал всенародная река любви и скорби. Скопление народа было столь велико, что на улицах Москвы то и дело возникали давки, но люди шли и шли, как заколдованные, и маленького Костика, на глазах которого толпа скинула милиционера с лошади и, возможно, растоптала, не раздавили в том роковом потоке лишь потому, что ему удалось залезть под военный грузовик, которым был заблокирован узкий проход с Трубной площади на Неглинку.
– Вот ты знаешь, палковник, что я дьявол, – задумчиво разглядывая огромный глобус, сказал Сталин. – Под моим чутким руководством были сгублены миллионы людских душ, и далеко нэ все были врагами народа. Органы, в которых ты служил, кого угодно магли пасадить, лишь бы выполнить мой сатанинский план, иначе им самим нэ сносить головы. Я гепеу разрешил даже детей расстреливать за измэну родине и шпионаж, правда, только тех, кто старше двенадцати лет. Ну сам панимаешь, какие там шпионы могут быть в двенадцать лет – шпана еще, но наши славные органы выявляли таких несовершеннолетних «шпионов» тысячами. А какую «чистку» я провел в Красной Армии – расстрэлял пэрэд войной почти весь комсостав от маршала до лейтенанта. И при всех моих, так сказать, перегибах савецкий народ любил мэня неистовее, чем «вечно живого» Ленина, да что там Ленина, меня любили больше, чем Бога! Как думаешь, пачему?
