Эту новую роль Сара репетирует самозабвенно, она уже не расстается с белым костюмом, созданным молодым модельером Полем Пуаре, и принимает своих посетителей со шпагой в руке. Пьеса необычайно подходила для ее новой сцены, она насчитывала пятьдесят два действующих лица. Газеты за несколько недель до спектакля заговорили о грядущем событии. Премьера состоялась 15 марта 1900 года, за месяц до открытия Всемирной выставки; это был исторический триумф. После кризиса, вызванного «Делом Дрейфуса», подорвавшего престиж армии, зрителей покорило возвеличивание национальных ценностей, объединив их в едином порыве чувства гордости и любви к родине. Саре Бернар пятьдесят шесть лет, но она воплощает обуреваемого мечтами о славе юношу с такой силой и правдивостью, которые превосходят всякое воображение.
«Ей предстояло совершить настоящий сценический подвиг, — писала Жана Мисм, — ей надо было представить юного принца в возрасте от восемнадцати до двадцати лет совсем иного склада, чем Лорензаччо и Гамлет, которых она только что с таким незабываемым успехом воплотила. Этот подвиг великая артистка осуществила совершенно непревзойденным образом, и весь зал ахнул от восхищения, когда на сцене появилась тоненькая, гибкая, молодая и стройная, как мальчишка, Сара Бернар с короткими волосами — ее собственными, которые не пощадили ножницы парикмахера, — и божественной талией, затянутой в белую форму австрийского полковника. <…> Эту роль она наделяет жизнью, очарованием, невероятно чудесным сиянием».
Критик женского журнала «Фронда» Жана Мисм была поражена точностью, с какой Сара утверждала молодость своего персонажа: «Она великолепно передает его пылкую нервозность, лихорадочный прилив восторга, остроумную шаловливость, и все это с чудесной юношеской фацией».
С этой ролью Сара получает народное признание; все, независимо от возраста и социальной среды, хотят ее видеть; организуется неслыханная рекламная кампания, всюду можно найти «производные продукты» пьесы: почтовые открытки с изображением актрисы в костюме Орленка продаются тысячами, так же как медали и даже пуговицы с ее изображением. Пьесу играют до конца октября: тем летом Театр Сары Бернар не закрывался. В среднем сборы достигали десяти тысяч франков за представление, а Сара продолжает изобретать: для пятидесятого спектакля она придумала воскресить погибших солдат Великой армии, когда их мысленно призовет герцог Рейхштадтский, и, чтобы воплотить это на сцене, она за ничтожную плату нанимает десятки статистов. А для намечавшегося турне в Америку Сара даже предполагала соединить реальных солдат с отснятыми на пленку кадрами.
«Ввиду большого турне в Америку с госпожой Сарой Бернар и господином Кокленом, пятая картина драмы господина Ростана будет дополнена новым панорамическим эффектом. Декорация этой картины представляет собой поле сражения при Ваграме, и герцог Рейхштадтский обращается там к героям, павшим на поле чести, чьи трупы, мы видим, устилают землю. Чтобы сделать более жизненным призыв Орленка, решено было заставить подняться этих славных павших Великой армии, заслышавших голос сына победителя при Ваграме. Мечта Сары Бернар осуществится самым живейшим и ощутимым для публики образом с появлением солдат и командиров, одних — реальных, других — с помощью кинематографа», — писал Эдмон Стуллиг.
25 сентября отпраздновали двухсотое представление пьесы Ростана, а пыл публики так и не ослабел.
В конце октября 1900 года Сара тем не менее едет в Америку с Констаном Кокленом и остальной труппой. Но Театр Сары Бернар не закрывается, так как принимает у себя «Комеди Франсез», здание которого было повреждено пожаром. Этот благородный жест позволил директрисе выплатить давнишний долг: она ведь так и не погасила задолженность в сто тысяч франков возмещения убытков, которые ей присудили выплатить около двадцати лет назад. Для нового турне контракт обеспечивал ей минимум пять тысяч золотых франков за представление и проценты от сборов. Опыт принес свои плоды, и Сара выступает теперь лишь в больших городах. В Нью-Йорке она играет «Орленка» в Метрополитен-опере, и газетные заголовки гласят: «Самый большой триумф ее большой карьеры». В мае и июне она возвращается в Англию, а 14 июля в Париже дает в своем театре по случаю национального праздника «Орленка».
Следующий сезон состоял в основном из возобновленных спектаклей, хотя Сара пыталась познакомить зрителей и с новыми произведениями. Свой выбор она остановила на «Франческе да Римини», переделанной Марселем Швобом из текста современного американского драматурга Френсиса-Мариона Кравфорда на основе «Божественной комедии» Данте. Премьера состоялась 22 апреля, однако трагическая история любви Франчески и Паоло, убитых ревнивым мужем, оказалась слишком романтичной для французской публики. В октябре 1902 года Сара впервые согласилась выступать в Берлине, хотя раньше всегда отказывалась играть в Германии, какие бы деньги ей ни предлагали. Правда, она весьма кстати потребовала, чтобы во время немецкого турне у нее была возможность по крайней мере один раз играть «Орленка» в каждом городе, а значит, ей представлялся случай произносить множество мстительных реплик, направленных против германских политиков и напоминавших о победах Наполеона над пруссаками. Несмотря на профессионализм Сары, ее патриотизм остается незыблемым. И если немецкие критики, удрученные откровенно националистическими высказываниями, проявляли определенную сдержанность, то это не мешало актрисе собирать полный зал в берлинском театре «Шауспильхаус», а в Потсдаме ей приходил аплодировать кайзер.
В конце 1902 года она вернулась в Париж, чтобы поставить современную пьесу Поля Эрвьё о французской революции — «Теруань из Мерикура». Это огромное историческое полотно требовало большого числа статистов и великолепных декораций, но успеха не имело. И чтобы заполнить зал, Сара снова возвращается к «Орленку» и вместе с тем играет «Федру» на своих классических утренниках по четвергам. Возвращается она и к «Андромахе» Расина. Согласно традиции вдове Гектора полагалось быть во всем белом, а Сара одевалась в черное, об этом вспоминал Гюстав Кан: «В „Андромахе“ она была вдовой, нежной, ищущей защиты вдовой в черных легких покрывалах, этим она выражала свою современность». Сара мечтала сыграть одновременно Андромаху и Гермиону, но драматургия пьесы не позволяла этого, и тогда актриса решила попеременно исполнять роль то одной, то другой героини с Демаксом в роли Ореста. Кстати, он оставил интересное свидетельство о ее исполнении Гермионы:
«Гермиону играли чуть ли не все. Сара ее не играла. Она улыбалась. <…> Наверное, всем известен четвертый акт „Андромахи“, где страсть проявляется с глубочайшей и таинственнейшей силой. Он заканчивается сценой, в которой Гермиона читает в глазах Пирра о своем несчастье. В этой сцене бесконечных оттенков все трагические актрисы имели обыкновение содрогаться, трепетать, кричать. <…> А Сара, без ненависти слушая слова Пирра, хранила молчание, напряженное молчание. Потом, улыбаясь государю, тихонько, чуть ли не ласково, делала свое признание… Она сдержанно говорила „преступник“, с улыбкой произносила „вероломный“, „лжец“, „предатель“ и все улыбалась и улыбалась. При словах „с моей бедой“ она опять улыбалась. Она не переставая улыбалась. Далее вспоминала скорбь, пролитую им кровь, бедствия; в голосе ее слышались слезы, звучал задушевный стон, прорывавшийся порой рыданиями, слова плакали, а Сара по-прежнему улыбалась».
Актриса пыталась предстать перед своими зрителями еще в одной роли травести, поставив «Вертера» Гёте в обработке Пьера Декурселя, но сыграла ее всего тринадцать раз перед полупустыми залами. Одна зрительница решила даже одновременно с юным Вертером покончить жизнь самоубийством прямо в зале, однако корсетная кость ослабила удар пули, и трагедии удалось избежать. После непременного турне в Англию Сара с несколькими новыми пьесами, не представлявшими особого интереса, едет в Голландию и Германию, затем возвращается в Париж, чтобы 15 декабря 1903 года показать последнее произведение Сарду «Колдунья», что позволит ей вернуть былой успех. В роли Зорайи, мавританской колдуньи, страстно влюбившейся в христианина во времена инквизиции в Толедо, Сара снова нашла, чем удивить свою публику. Маргарита Морено[29], только что принятая в труппу, в книге «Воспоминания моей жизни» рассказывала о репетициях этой пьесы:
«Репетиции „Колдуньи“ позволили мне увидеть, как работают вместе Сара Бернар и Викторьен Сарду. Это был незабываемый спектакль! Исполнительница и автор соперничали в изобретательности и воодушевлении, в энергии и выносливости. Бургундский акцент Сарду и чеканные слова Сары смешивались, путались, и уже неизвестно было, кто написал пьесу, а кто ее играл. Вдруг на глазах у всех Сарду, в своем неизменном берете черного бархата и с повязанным на шее белым платком, влезал на стол и, обратив глаза к верхним софитам, изображал сцену сожжения на костре, в то время как Сара, сидя напротив него, читала текст; через две минуты Сара, взобравшись на тот же стол, в свою очередь играла текст, который произносил сидевший напротив нее Сарду. <…> Поглощая огромные сандвичи и запивая их пивом, Сарду, нажимая на звонкое „р“, томным голосом декламировал любовные сцены, которые Сара повторяла, откусывая печенье между двумя глотками кофе. И такие упражнения длились до самого утра! Из-за огромной сложности мизансцен, которых требовала пьеса, репетировать приходилось по ночам, и мы заканчивали лишь к утру.
