— Но почему меня отпускают? Поймали убийцу? — спросил Филип с надеждой, ибо это могло бы окончательно очистить его от подозрений в глазах Эммы.
— Которого убийцу? — угрюмо переспросил отец. — Ладно, потом поговорим, сперва надо забрать тебя отсюда.
— Ты, парень, поторопился бы, — поигрывая ключами, посоветовал благодушно настроенный стражник, — а то, неровен час, шериф передумает. У нас на ярмарке что ни день, то новости. Того и гляди, захлопнется у тебя дверь перед носом, и выбраться не успеешь.
Так и не разобравшись, в чем дело, Филип последовал за отцом, и оба вышли из замка. Юноша радовался солнышку, от которого отвык в полумраке темницы. Ясное, ослепительно голубое небо напомнило ему о бездонных глазах Эммы Вернольд. Филип понимал, что дома его ждет выволочка, но все равно заметно приободрился. Молодым свойственно надеяться на лучшее и быстро забывать о дурном.
Между тем провост рассказал сыну обо всем, что произошло, пока тот томился взаперти.
— Стало быть, какие-то злодеи побывали на барже и в палатке мистрисс Вернольд? — переспросил Филип. — Напали на ее слугу и похитили ее вещи?
Юноша уже напрочь забыл о своей перепачканной и измятой одежде и шагал к дому с высоко поднятой головой и почти с таким же задорным видом, с каким вел своих приятелей через мост в тот злополучный вечер накануне ярмарки.
— Но виновный-то схвачен? Неужто нет? Но тогда ей и самой может грозить опасность! Боже праведный, о чем только думает наш шериф! — с негодованием воскликнул Филип.
— Уж у кого-кого, а у нашего шерифа хлопот хватает. Ему приходится разбираться с постыдными выходками молодых лоботрясов вроде тебя и твоих приятелей, — отрезал провост, но эта гневная тирада не заставила его отпрыска даже покраснеть. — Что же до мистрисс Вернольд, — продолжил Джеффри, — то она, если хочешь знать, находится в странноприимном доме на попечении самого Хью Берингара и его жены, так что о ней нечего беспокоиться. Ты бы лучше подумал о себе да о том, что ты натворил. Беда-то еще не миновала.
— А что я такого натворил? Я сделал то же самое, что и ты за день до меня. Ну, может, малость перегнул палку, — с отсутствующим видом отвечал Филип, которого вовсе не беспокоили возможные неприятности, ибо все помыслы его сосредоточились на девушке. Он думал о том, что даже в странноприимном доме Эмме может грозить опасность, поскольку, похоже, убийца ее дяди не успокоится и после смерти мастера Томаса. Известие о гибели другого купца не произвело на Филипа особого впечатления, ибо он никак не связал это событие с происками против Томаса из Бристоля, а стало быть, и его племянницы.
— Она была так великодушна и справедлива, — сказал Филип, — уж ей-то не пришло в голову возводить на меня напраслину.
— Что правда, то правда! Эмма свидетельствовала по совести, этого я не отрицаю. Но о ней и без тебя есть кому позаботиться. Лучше о матери своей вспомни, она за это время все глаза выплакала. И хоть нынче шериф выпустил тебя из темницы, он не снял с тебя подозрения, и его люди глаз с тебя не спускают. Тебе бы сейчас мать улестить да успокоить. Дома тебя ждет горячий прием, это я тебе обещаю.
Голова Филипа была занята другим, но как только он вошел в дом, расположенный за выходившей на улицу мастерской сапожника, его и впрямь встретил горячий прием. Завидев сына, хлопотавшая у очага госпожа Корвизер — дородная, цветущая, речистая дама — вскрикнула и, бросив половник, устремилась к своему чаду, словно корабль на всех парусах. Она принялась тормошить его, обнимать, колошматить, ласкать и бранить одновременно. Сморщив нос, она заявила, что от него несет темницей, ужаснулась тому, во что он превратил праздничную одежду, а увидев запекшуюся на его волосах кровь, жалобно запричитала и, усадив сына, взялась очищать рану. Филип счел за благо не сопротивляться и дать матушке выговориться.
— Негодник, — тарахтела госпожа Корвизер, — ты опозорил всю нашу семью, а меня чуть в гроб не вогнал. Я и штопаю, и стряпаю, и стираю, а чем ты отплатил за мою заботу. Это же неслыханно, чтобы сын провоста угодил в темницу. Неужели тебе не стыдно?
Не переставая причитать, она смыла засохшую кровь и вздохнула с облегчением, увидев, что на голове сына остался один лишь едва заметный шрам, но когда на ее вопрос он весело ответил: «Ни капельки, мама!», пребольно дернула его за волосы.
— Бесстыдник ты после этого и бездельник. Ну теперь-то, надеюсь, ты возьмешься за работу, вместо того чтобы шататься по городу да сбивать с толку сыновей почтенных людей вздорными затеями.
— Матушка, я хотел того же, что и отец, а заодно и весь городской совет, так что прежде тебе следовало бы выбранить их. А уж каков я бездельник, лучше спросить у тех, кто носит сшитые мной башмаки, что-то я не слышал нареканий на свою работу.
Филип и вправду был усердным и умелым работником, и в других обстоятельствах госпожа Корвизер не преминула бы похвалиться его мастерством. Юноша порывисто обнял мать и чмокнул ее в щеку, но она оттолкнула его и проворчала:
— Нечего ко мне подлизываться. Подумай-ка о том, как очиститься от подозрений и искупить свою вину. А сейчас поешь — небось изголодался.
Обед был превосходным, прежде такие ему случалось едать только по большим праздникам. Филип основательно подкрепился, а потом, вместо того чтобы переодеться, тщательно побрился, увязал в узелок чистые штаны и рубаху и, взяв одежду под мышку, направился к выходу.
— Куда это ты собрался? — насторожилась мать.
— На речку. Искупаться и смыть с себя всю эту грязь.
Выше по течению, у самого берега реки, неподалеку от ратуши, Корвизеры, как и большинство горожан, имели небольшой садик, где выращивали фрукты и овощи. Там можно было поваляться на травке и обсохнуть на солнышке. Именно там Филип и научился плавать, едва начав ходить. Юноша не сказал матери, куда он задумал пойти потом. Он сожалел, что не может нарядиться по-праздничному, но надеялся, что в такую жару ему не потребуется натягивать тунику, а в тонкой полотняной рубахе, к тому же хорошо отглаженной, будет выглядеть не хуже других.
Вода на песчаной отмели рядом с садиком прогрелась, но после сытного обеда Филип не стал купаться слишком долго и заплывать далеко от берега. Однако до чего же приятно освежиться и вновь почувствовать себя самим собою! Казалось, воды Северна смыли даже воспоминание о заточении и позоре. Найдя у берега затон, где течения почти не было, юноша посмотрел в воду и остался доволен. Правда, густые рыжеватые волосы были взъерошены, но Филип старательно расчесал их пятерней и пригладил. Затем он оделся и зашагал к мосту, а оттуда направился в аббатство. Прошлый раз он пересекал мост, думая лишь о том, как помочь родному городу, но сейчас мысли Филипа были заняты другим. У него было свое важное дело на аббатском берегу реки.
— Тут явился молодой человек, — доложила Констанс с легкой, лукавой улыбкой, — и просит дозволения поговорить с мистрисс Вернольд. На вид приятный юноша, хотя совсем еще зеленый. И просит весьма учтиво.
Как только служанка упомянула о молодом человеке, Эмма быстро подняла глаза. Сейчас, по прошествии времени, она уже в какой-то мере смирилась со случившейся бедой, в которой, во всяком случае, ничуть не была повинна, а потому припомнила слова, сказанные Иво. Тогда, потрясенная случившимся, девушка была не в состоянии вникнуть в их смысл, но сейчас они, казалось, приобрели огромное значение.
— Это мессир Корбьер?
— Нет, на сей раз не он. Этого юношу я не знаю, но сам он назвался Филипом Корвизером.
— Я его знаю, — с улыбкой промолвила Элин, оторвавшись от шитья. — Это сын провоста, Эмма. Тот самый юноша, в чью пользу ты свидетельствовала перед шерифом. Хью говорил мне, что как раз сегодня его должны выпустить на волю. И уж если есть на свете человек, который за последние два дня точно не сделал ничего худого — ни тебе, ни кому другому, — так это он. Ты с ним поговоришь? По-моему, это было бы великодушно.
Эмма почти совсем забыла о юноше и не помнила даже его имени. Единственное, что осталось в ее памяти, это его отчаянная мольба: он так просил поверить в его невиновность. Правда, с той поры много воды утекло. Сейчас Эмма припомнила его — оборванный, грязный, бледный с перепоя юнец, старавшийся, однако, даже в таком положении держаться с достоинством.
— Да, конечно, я поговорю с ним.
Констанс провела Филипа в комнату.
Освеженный купанием, с мокрыми приглаженными густыми волосами, исполненный воодушевления, молодой человек мало походил на проштрафившегося юнца, которого Эмма видела в замке. Хотя, когда его выводили из зала и он бросил через плечо последний умоляющий взгляд… да, это был он.
Войдя, юноша почтительно поклонился Элин, а затем Эмме.
— Миледи, — обратился он к Элин, — я освобожден под поручительство отца и пришел сюда поблагодарить мистрисс Эмму за то, что она заступилась за меня, хотя я ничем не заслужил доброго отношения с ее стороны.
