За дверью слышны шаркающие шаги, и когда распахивается дверь и на пороге появляется Андроник, не могу сдержать радости.
— Калимера, кирие! — чуть не бросаюсь ему на шею.
— Калимера, Каро, — одобрительно усмехается Андроник, — спасибо, что заехала проститься.
— Все-то вы знаете, кирие, — протягиваю разочарованно, на что он заговорщицки подмигивает.
— Еще бы не знать! Ты все правильно делаешь, деточка, — он берет меня за плечи и разворачивает к свету, — поверь старому Андронику.
И тут я уже не сдерживаюсь.
— Разве вы старый, кирие? — хлюпаю носом и бросаюсь ему на шею. Высокий Андроник наклоняется, тянусь к его уху и шепчу: — Простите, дядь Андроник, что обманула тогда с собакой. Мне так стыдно…
— Обманула? — Андроник выпрямляется и удивленно на меня смотрит. — Когда?
— Ну когда сказала, что собаку сбила, — шепчу обескураженно, — не было тогда никакой собаки.
— Как это не было? — Андроник изумляется так искренне, что я окончательно теряюсь.
— Ничего не понимаю, — развожу руками. Кирие подмигивает мне и кивает в сторону комнаты.
— А-ну пойдем, посмотрим.
Совершенно сбитая с толку следую за массивной фигурой. Он достает из угла коробку и протягивает мне. Заглядываю в коробку и ахаю — там сидит маленький ушастый щенок, белый с черными пятнышками.
— Вот тебе и собака, — с удовлетворением кивает Андроник. — А ты говоришь, не было.
Замечаю, что у щенка перемотана лапка. Но он уже мне радуется и виляет маленьким хвостиком.
— Что у него с лапкой, дядь Андроник?
— Так машина же сбила, — кирие достает щенка из коробки и всовывает мне в руки. — Бери, Каро, пусть с твоими растет. Имя у него уже есть.
— Какое? — спрашиваю сиплым голосом.
— Гром.
Я всхлипываю и сильнее прижимаю к себе собаку.
— Хорошее имя, дядь Андроник. Спасибо вам. Спасибо вам за все…
— Ну все, иди, а то развела тут сырость. А у меня травки плесенью возьмутся, — Андроник берет меня за плечи и легонько выталкивает из дома. — Пора тебе, Каро. У тебя теперь другие заботы.
Всю обратную дорогу я реву не переставая. Эйсон косится, но помалкивает, а я прижимаю к себе Грома и вытираю об него щеки. И когда приезжаем домой, вся его шерстка мокрая от моих слез.
Громов— Марти, дорогой, ты идешь спать? — голос моей жены звучит мягко и ненавязчиво.
Мягко до зубодробильной скуки. Ненавязчиво до отвращения. Но я не должен ей дать это понять, она моя жена. И она беременная.
— Пойдем, ветер прохладный, — она пытается провести рукой по моим волосам, но я перехватываю руку.
— Ты иди, Анна, ложись, я еще посижу.
Она послушно удаляется, ее бедра красиво покачиваются под тонким шелковым пеньюаром, но я равнодушно отворачиваюсь.
Меня это не трогает. Мне не хочется отсюда никуда уходить, тем более с Анной.
Я сижу на террасе роскошного пентхауса и смотрю на океан. Мне нравится вот так сидеть и смотреть. Вечером океан спокоен, издали его поверхность кажется гладкой как шелк. Ветер треплет мои волосы, и только сейчас я ненадолго могу почувствовать себя свободным.
Мы с моей женой прилетели сюда в свадебное путешествие, и наверное, я должен быть рад. Но я ничего не чувствую.
Внутри меня такая же шелковая гладь, тихая и темная. И я не знаю, правильно это или нет.
Если бы не Анна, наверное я бы даже сказал, что я счастлив. Но Анна есть, и я чувствую себя… странно.
Эту женщину я сам выбрал себе в жены. Я с ней спал, она беременна моим ребенком. Но сейчас от одной мысли о том, чтобы лечь с ней в одну постель, меня передергивает.
Срок беременности маленький, и врачи советуют нам воздержаться от секса. И вот я тот самый молодожен, который в свой медовый месяц счастлив, что ему не надо спать с собственной женой.
Я с трудом выношу ее просто в одной кровати.
Но ведь она мне нравилась. Ну нравилась же, да?
Анна показала мне нашу переписку — я называл ее милой, дорогой и зайкой. Отец отдал мне мой телефон, я изучил все его содержимое.
В нем не обнаружилось переписок с другими девушками. Было записано несколько контактов, парочка из них оказалась элитными эскортницами. Остальные просто девушки, с которыми у меня были хорошие отношения. Возможно был секс. По крайней мере, вели они себя очень мило, когда я позвонил. И все были рады меня слышать. С некоторыми мы даже немного поболтали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С Анной мне не о чем говорить. Я ничего к ней не чувствую, совсем. И ничего не чувствую к своему ребенку. Это ненормально, и об этом я боюсь признаться даже самому себе.
Мой лечащий врач говорит, что в результате аварии у меня могла пострадать репродуктивная система. Но я точно знаю, что как минимум функциональная часть не пострадала ни грамма. Я понял это благодаря той девушке. Каро.
Девушке, которая знала Марка, моего брата. Которая приехала прямо перед моей свадьбой. И с которой я почувствовал все. Ощутил, как восстал весь мой репродуктивный функционал.
Почему я дал ей уехать? Почему не остановил?
Потому что должен был жениться на женщине, которая ждет от меня ребенка. Которую раньше любил. И она не виновата в том, что я потерял память.
Но одно я знаю совершенно точно. Когда Каро развернулась и пошла прочь от нашего дома, я почувствовал как вместе с ней из меня уходит жизнь.
Глава 20
Карина— Их там двое, тетя Катерина? — спрашиваю, затаив дыхание.
Я лежу на кушетке, у меня в руке телефон с включенной громкой связью. На том конце сети тетя Коллидора и добрая половина поселка. Второй половине просто не слышно, им новости передают по цепочке.
Мама сидит на стуле рядом с кушеткой, папу выставили за ширму, но он оттуда все слышит. И мне тоже слышно, как он сопит за шторкой.
Тетя Катерина папина троюродная сестра, она врач-узист, и сегодня я пришла на плановое УЗИ, чтобы увидеть своих ангелочков.
— Двое, двое. Вот, сама смотри, — тетя Катерина поворачивает ко мне монитор, и я вижу два пятнышка с черными пульсирующими точками. Пятнышки шевелятся, все время двигаются и толкаются.
— Это их сердечки? — спрашиваю почему-то шепотом, показывая на точки. Наверное, чтобы не испугать своих детей.
— Да, уже прослеживается сердцебиение. Все хорошо с твоими детками, Каро. Сейчас все замеряем и запишем показатели.
— Катерина, а уже видно, кто там? — спрашивает мама.
Мне тоже интересно послушать, кто у меня там, но внезапно мое внимание привлекает подозрительная активность на экране. Мои пятнышки начинают беспокойно двигаться, и между ними проталкивается пятнышко поменьше. Теперь передо мной три пятнышка, они не перестают шевелиться и толкаться.
Наблюдаю за ними как зачарованная.
— Тетя, — шепчу, сглатывая, — посмотрите туда. Это… Это то, что я думаю?
Катерина, увлекшаяся разговором с мамой, оборачивается и потрясенно всплескивает руками.
— Матерь Божья! Надежда, Николаос! Вы только посмотрите!
— Что там? — папа высовывает голову из-за шторки, мама начинает плакать. И я вместе с ней. Папа испуганно вскидывается. — Да чего вы ревете обе? Что-то с детьми?
— Коля, их там не два, а три, — плачет мама и обнимает меня, ревущую в три ручья.
— Боже, сразу три внука! Какое счастье! Чего же вы плачете, дурехи! Катерина, а тебе видно, кто?
— Мальчики, — уверенно отвечает тетя, — точно, парни. Ну наконец-то ты дождался, Николаос! Поздравляю! Будет у вас теперь в семье мужской перевес!
А я плачу еще горше оттого, что Марк никогда не узнает о том, что у него будет три сына.
Спустя четыре месяца
— Коля! Коля, ты только посмотри, какие ангелочки, — умильно говорит мама, склоняясь над кроваткой.
— Чудо, а не парни, — соглашается с ней папа. — Только как мы их различать будем, Надь? Они же совсем одинаковые!
Мои дети родились чуть раньше срока, но это и так настоящее чудо, что я смогла их доносить. Врачи настояли на кесаревом, и сегодня утром меня прооперировали. В обед уже перевели в палату и принесли детей.
