— А если не торговаться? Если попробовать силовыми методами?
— Для силовых у нас сил нет. Мы уже пробовали силовыми…
— Все, осточертели вы мне все! Игры эти ваши подростковые в войнушку! Три дня как куклы на ниточках болтались и снова туда же. Не могу больше, — неожиданно вскричал Семен и, размахивая руками и что-то выкрикивая, направился прямо к иномарке.
— У меня внучка там… Полковник… Сыт по горло… Хватит… Сколько еще можно…
— Надо его остановить, — заволновался Михась.
— Не надо его останавливать. Пусть идет. Он больше всех завязан в этой истории. Мы ради него во все это влезли. Это его внучка. Ему и решение принимать.
— Надоело… Надоело… — бормотал Семен, приближаясь к машине. — Хватит экспериментов.
Остановился возле шикарной иномарки. Стукнул в стекло.
— Эй вы там! Откройте! В машине молчали.
— Откройте! Открывайте, я сказал! — стучал и бил в дверь ногой Семен, и по щекам его поползли слезы. — Я знаю, что вы там! Ну, откройте. Пожалуйста. Я прошу вас!
Ветераны потупили глаза. Первый раз в своей жизни они видели плачущего и просящего разведчика. Того, который раньше даже пулям не кланялся.
Дверца машины раскрылась.
— Мне надо попасть к вашему начальству!
— К какому начальству? О чем вы?
— К тому, которое в лагере. Передайте — я согласен на все. Мы все согласны. На все!
Ветераны стояли понурой кучкой подле мертвого «уазика». И не протестовали.
Водитель мгновение посомневался, о чем-то спросил сидящего рядом напарника, потом распахнул заднюю дверцу.
Семен присел, нагнул голову, протиснулся внутрь. Его лицо и глаза мелькнули в щели захлопывающейся дверцы.
— На что вы согласны? — спросил бандит, сидящий рядом с водителем, поднося к губам микрофон радиостанции.
— На все. На все, что вы скажете. Так и передайте! Только внучку… Внучку пусть не трогают.
Бандит усмехнулся.
— База. Прием. Слышите меня? База? Шефа позови. Тут дело такое. Обстоятельства немного изменились. Старички дозрели. Да. Сами пришли. Просят почетной капитуляции. Что делать? В лагерь везти? О'кей. Скоро будем. Приготовьте там что-нибудь пожрать. А то у нас кишки свело от этой сухомятки. Ну все. До встречи.
— Едем? — спросил водитель.
— Да, сейчас остальных загрузим и двинемся, — и, повернувшись к Семену, весело добавил: — Все, старый, считай, отмаялся. Скоро с внучкой встретишься… на небесах…
И больше ничего не добавил. Потому что не успел. Потому что в горло ему, в сонную артерию, мгновенно блеснув в луче света, вонзилось лезвие десантного тесака.
— А-хр-хра-ссс! — запузырилась, запенилась кровь на сведенных гримасой боли губах. — Сво-лочь!
Выхватить пистолет он не сумел. Семен придержал заплечную кобуру освободившейся от ножа рукой. Несколько раз пальцы бандита царапнули сиденье, и руки упали вниз.
Впавший в ступор водитель, выпучив глаза, смотрел на корчи своего напарника, на бьющую в ветровое стекло толстую струю ярко-алой крови. Он даже не думал сопротивляться. Он и не мог сопротивляться. В затылок ему больно уперся вороненый ствол револьвера системы «наган».
— Не глупи! Мне уже терять нечего! — предупредил Семен.
Водитель, судорожно кривя губы, хотел согласно кивнуть головой, но побоялся. Побоялся оторвать затылок от револьверного ствола.
— Нажми на клаксон. А то мне тут с вами одному валандаться затруднительно.
Водитель нащупал сигнал, нажал его и не отпускал, пока к машине не подошли ветераны.
— В общем, так, — сказал Семен, вытирая о чужое плечо выдернутый из мертвого тела тесак, — внучка моя, решение принимать следовало мне. Я его принял. Мосты сожжены.
Идти на уступки бандитам, торговаться за жизнь пленников — считаю делом безнадежным. Они все равно избавятся от них. И от нас. Они все равно убьют всех. Я готов умереть, но не как баран на бойне. Я готов умереть, но только в бою. Это достойная смерть.
Свое дело я сделал. Я начал драку. Дальше действовать всем. Я сказал все, что мог сказать. — Ты действительно успел многое, — показал Михась на залитый кровью салон. — Но вообще-то мог и посоветоваться, прежде чем бросаться на приступ. Вместе мы это могли сделать элегантней.
— Мы и так слишком много говорим последнее время. Надо действовать. Долгие дискуссии — это потерянные минуты. На фронте мы не говорили. На фронте мы сражались.
— Да уж теперь что говорить. Теперь не о чем говорить. И не с кем. Теперь только вперед!
Глава 20
Сан Саныча волокли по коридору. Волокли, потому что сам он идти уже не мог. По всей видимости, с него сняли статус неприкосновенности. Видно, начальство сильно обиделось на его несговорчивость, раз разрешило бить его без опасения попортить шкуру.
Мордастые бандиты не преминули воспользоваться своей привилегией. Били недолго, но в охотку. Особенно усердствовал тот, веселый, который вначале шмонал квартиру, потом ее же ремонтировал, а потом без сознания лежал на грязном асфальте.
— Вот тебе, дедок. Вот тебе еще. И еще. И еще разок, — прыгал он вокруг, доставая ненавистное тело то рукой, то ногой. — Вот так. Вот так вот!
— Ребята, я же старый, из меня дух может выскочить, — пытался остановить распоясавшихся молодчиков Полковник. — Вы силу-то соизмеряйте. С вас же спросят, если я концы отдам. Я ведь еще нужен.
Удары стали слабее. Но чаще.
— Все. Шабаш! — приказал старший. — Отвели душу и будя.
— Дай еще один разик. Всего один! — попросил, словно конфетку, веселый. — Ну очень хочется. Ну удержу нет.
— Черт с тобой. Но только раз.
— Что, дед, боишься? Бойся-бойся, — приговаривал обиженный мститель, закатывая рукав на правой руке. — Счас я тебе за все…
— Только ты не перестарайся, — предупредил Сан Саныч, — а то снова споткнешься.
— На! — ахнул молодец, впечатывая в ухо старика кулак.
Сан Саныч упал навзничь и замер.
— Давай вставай, — пошевелил его кто-то ногой.
Но Сан Саныч лежал. Потому что команды не услышал. Потому что ничего, кроме гула в ушах, не слышал. И потому что очень обиделся.
— Теперь если он сдохнет, шеф нам головы поотвернет, — предупредил старший.
— Ты чего, дед? — забеспокоился веселый. — Ты чего молчишь?
Сан Саныч шевельнулся.
— Ну вот, я же говорю, живой, — обрадовался бандит. — Давай поднимайся.
Полковник попытался приподняться, но снова рухнул навзничь, ударившись головой о бетон.
— Помоги, — попросил он. — Сам не встану.
Веселый подошел, протянул руку.
— Ниже, — показал пальцем Сан Саныч.
Веселый наклонился ниже.
— Вот так в самый раз, — сказал Сан Саныч и с огромным удовольствием и всей возможной силой врезал обидчику все в ту же, уже разбитую и замазанную зеленкой, переносицу.
Тот как стоял, так и упал лицом вперед, на жесткий пол. Лицом и носом.
И будь что будет!
Бандиты придвинулись со всех сторон.
— Стоять! — крикнул старший. — С него на сегодня хватит. Я за его жизнь башкой отвечаю. Кому приспичит, после сквитаетесь. Когда разрешат.
Недовольные бандиты, ворча, разошлись в стороны. Кроме одного. Который не хотел подниматься с пола.
— И обязательно обыщите его! — приказал старший.
— Да мы уже обыскивали. Еще тогда, во дворе.
— Еще раз обыщите. И на совесть. Я проверю.
Интересно только, как могут обыскивать на совесть люди, у которых этой совести нет?
Сан Саныча заставили снять обувь, приставили к стенке, пинком растащили в две стороны ноги и тщательно, по сантиметру, прощупали пиджак, рукава и штанины.
Зря все-таки он поддался эмоциям. Зря ответил ударом на удар. Так, может, шмонать не стали бы.
Или все равно стали?
— Ты часом не петух? — поинтересовался он у работающего в районе бедер бандита. — А то как-то уж очень заинтересованно пальцами шевелишь в том месте, где у меня штанины соединяются. Может, ты любитель этого дела? Слегка пассивный.
Бандит дернулся, но руку не убрал. Попытка Сан Саныча сыграть на самолюбии помнящего воровские законы бандита не удалась. Не побрезговал он рук замарать.
— Есть! — бандит разорвал штанину и вытащил небольшой, в кожаных ножнах со специальной круговой обвязкой нож. — У, сволочь старая!
Заначка была раскрыта. Сан Саныч остался безоружным.
— Теперь шагай. Диверсант сраный!
Тумаками и пинками Полковника прогнали по коридору и еще одним ударом, пришедшимся чуть ниже спины, втолкнули в темную, без окон, комнату. Скорее всего бывшую кладовку.
— Все, юморист. Теперь жди, когда вызовут. Теперь бойся.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Темнота. Запах затхлости и какие-то невнятные звуки в глубине. Кажется, даже всхлипы.
— Кто здесь? Откликнись. Настороженная тишина. И даже всхлипы прекратились.
