то, чтобы пойти гулять с собакой. На третий день стало легче. Постепенно вспомнились подробности последних печальных событий. Ситуации были схожими. Каждый раз, начиная с утра, я дергался, нервничал и что-нибудь обязательно не успевал. Меня донимали сомнения – стоит ли вообще ехать. Самые незначительные мелочи, сильно действуя на нервы, причиняли физический дискомфорт. Погода. Неожиданный телефонный звонок. Едва различимый скрип замка багажника. Казалось, всё вокруг сопротивлялось желанию уехать. Упорно придерживаясь плана, я все-таки терпел неудачи. На этом совпадения заканчивались. Вопросов становилось больше.
Почему я не мог доехать до речки? Почему страдала техника? Что я делал не так? Или, если на секунду предположить, что за всем этим стоял некий разум, то что конкретно таким образом он хотел мне сообщить? Внятных ответов не было. Я снова что-то упускал. Неожиданно в памяти вспыхнула деталь. За несколько дней до аварии случилась серьезная неприятность. Почти год мы с партнерами старались запустить проект. Но очередной потенциальный инвестор, на которого мы очень надеялись, наотрез отказался участвовать. Руки опустились. Стало понятно, что что-то идет не так. Я решил побыть в одиночестве и как следует всё обдумать. Поэтому собрался на Дон. Возможно, именно в тот момент совершил роковую ошибку.
Эта мысль многое объясняла. И напряжение, и сопротивление, и даже мучительные сомнения. Казалось, я что-то нащупал. Полистав дневники, нашел похожие события, случавшиеся перед каждой поездкой. В те дни я всегда испытывал почти одинаковые чувства. Гнев, тоску, разочарование и страх. Мир вокруг неотвратимо рушился. Неудачи представлялись фатальными. Было совершенно не ясно, как после них жить дальше. Меня преследовала почти физическая потребность отмотать события назад. Любой ценой вернуться к плану. Исправив несколько незначительных деталей, все-таки получить задуманное. К сожалению, это было невозможно. Изнывая от собственного бессилия и глубокой, всепоглощающей безысходности, я боролся с растущим напряжением. Не желая использовать алкоголь, просто спасался бегством.
Бог, высший разум, рок. Таинственные мистические совпадения. Всё это было ни при чем. Только я и мои собственные действия служили настоящей причиной. Год, прошедший после первого инцидента, не привел к заметным переменам. Время было потрачено впустую. Медленно, бессмысленно и бесцельно я прополз очередной круг. Это было унизительно. И, тем не менее, было правдой.
Мне хотелось бежать и кричать. Еще лучше – что-нибудь крушить и взрывать. Все мои нелепые попытки хоть как-то изменить жизнь закончились позорным провалом. Да, алкоголь остался в прошлом. Но это ни на что не повлияло. Напряжение все так же росло. Счастье по-прежнему не наступало. Никогда прежде я не чувствовал себя настолько никчемным и бесполезным. Долгие годы я старательно избегал детей. Боялся стать таким папой, каким был мой для меня. Оказалось, могло быть и хуже. Ведь эти новые люди могли вырасти такими же, как я.
Во всем мире одна-единственная вещь удерживала меня на плаву. Казалось, глубоко внутри происходило что-то крайне важное. Как будто там кто-то собирал огромный и очень сложный конструктор. Пристально я следил за происходившим. Ждал. Прислушивался к ощущениям. Иногда они требовали действий. С восторгом я бросался их исполнять.
IX. Осень
Длинные серые уши скрылись в высокой траве. Притихший, сраженный внезапной догадкой, я всё еще сидел в машине. Какой-то охотник, наверняка, долго и безуспешно гонялся за этим зайцем. Но он был здесь. И вывод напрашивался один. Моя рыба, упорно отказывавшаяся клевать, ждала меня в другом месте. Именно в тот момент, несмотря на отчаянное желание соврать, я отчетливо понял, где именно.
Почти два года я боялся туда ехать. Хотел много раз. Но не мог. А теперь просто почувствовал. Пора. Встал в три ночи. Позавтракал. Спустил вещи в машину. Замер, прислушавшись к себе. Странного напряжения, не пускавшего на Дон, не было. Быстро проскочив спящий центр, я миновал проспект Мира. Двинулся к Переславлю. Солнце еще не взошло. В таинственной предрассветной тьме к реальности подмешивались воспоминания. Где-то здесь в ту далекую осень меня, совершенно пьяного, зачем-то остановили менты. Сюда мы доехали с таксистом. На этой заправке пили кофе. Тут, развернувшись, поехали обратно в город. Теперь, заново переживая те события, я совершенно не испытывал страха. Чуть заметная грусть с легким оттенком ностальгии была не похожа на то, что приходилось ощущать ранее.
Горизонт, ставший после темного серым, вспыхнул всеми цветами радуги. Впереди над кромкой леса показался крошечный осколок солнца. Небо, раскинувшееся над ним, тут же окрасилось в желтый. Облака, висевшие чуть выше, переливались красно-оранжевым. Огромная дождевая туча, медленно отступавшая на север, зеленела где-то вдалеке. Другой её край, зацепившийся за что-то на западе, по-прежнему отбрасывал вниз глубокую мрачно-синюю тень.
Зажмурившись, я надел очки. На объездной Переславля ушел в сторону Владимира. Незадолго до Юрьев-Польского свернул в село Сима. В 1708 году Петр Первый подарил эти места генерал-фельдмаршалу Голицыну. В 50-х его внук Борис возвел здесь величественную усадьбу. На несколько километров дальше, в живописной излучине реки Нерль, обустроил просторную дачу. В 1862 году Алексей Голицын, правнук прославленного генерала, проиграл летний дом, со всей прилегающей территорией, в карты. Повезло Ивану Андреевичу Первушину. Представителю старой купеческой династии подмосковного города Александрова. За пару лет в непосредственной близости от дачи он поставил винокуренный завод и несколько общежитий для рабочих. Новое поселение Лучки было официально зарегистрировано как местечко.
По замыслу купца, со временем там должен был вырасти город. Вскоре появилась пристань. За ней – резной деревянный мост. И небольшая плотина с ледоломом, получившим прозвище «быков». Каждый день сотни подвод доставляли на завод сырьё. Рожь, пшеницу, муку, солод и картошку. Обратно везли водку. Местечко хорошело на глазах. Раскисшие грунтовые дороги сменились длинными мощеными мостовыми. Вокруг раскинулись оранжереи. Имелись школа и училище. Пристань украшал паровой катер, купленный в 1870 году. Чуть позже в Лучках открылась лесопилка. Достроилось кирпичное здание декстринно-сагового завода. Увы. Золотые годы местечка к тому моменту остались позади.
По странному стечению обстоятельств в 1885 году купца Ивана Андреевича похоронили на Донском кладбище. В километре от моего дома. Спустя три десятка лет, сразу после революции, род Первушиных был практически уничтожен. Кто-то был повешен. Кто-то расстрелян. Кто-то пропал без вести. Тысячи тонн спирта, хранившиеся на заводе, оказались совершенно бесхозными. Местное волостное собрание, отчаянно сопротивлявшееся национализации, постановило раздать его крестьянам. Те собрали сход. Толпой двинулись к заводу. Столкнулись с группой красноармейцев, присланных в тот день из Владимира. Поразмыслив, не стали связываться с вооруженными голодными подростками. На время разошлись по домам. Решили немного подождать.
Через неделю отряд ушел. К местечку подступили жестокие, никому не подчинявшиеся банды. В бессмысленной
