- Отрежь им выход в город!.. Скорее... - теряя сознание, прохрипела Серафина:
А потом поплыл вокруг горячий багровый туман, сознание помутилось, и все исчезло, провалилось в небытие.
Нет, и на этот раз смерть отступила. Серафина медленно приходила в себя. Не было больше огня и нестерпимого жара. Легкая ночная прохлада обвевала измученное разгоряченное тело. Так хорошо было лежать, чувствуя на лице прикосновение чего-то приятно-влажного. Серафина пошевелилась и нащупала знакомую шершавую руку.
- Серафина! Серафина! Очнись же! Очнись, моя любимая! эта шершавая рука гладила ей лоб, щеки, волосы...
- Открой глаза! Не умирай, пожалуйста, не оставляй меня!
Не в силах шевельнуться, сквозь полуопущенные ресницы, смотрела Серафина на склонившуюся над ней черную фигуру. Она не могла вздохнуть, не могла моргнуть... В ушах ее звучало.
- Любимая... Любимая моя...
И тут слуха ее достигло сдавленное рыдание - он плакал.
- Аоки... Аоки, - еле слышно позвала она.
Громче говорить она не могла. Горло мучительно саднило, словно ошпаренное крутым кипятком.
- Не умирай, слышишь, не умирай! Осталось совсем немного, - прерывающийся голос хрипел ей в самое ухо, жесткие пальцы крепко сжимали ее руки, причиняя боль.
- Я не... Умираю... А как там? - просипела Серафина.
- Там все горит. Нам нужно уходить отсюда...
- Нужно... - Серафина была с этим вполне согласна.
В противном случае приедет милиция и схватит их как поджигателей. Аоки посадят в клетку и будут показывать, как редкую диковину, а ее снова опознают, и уж какую придумают казнь, одному богу ведомо. Эта мысль заставила ее поспешно подняться и сесть, ощупывая беспорядочно висящие на себе жалкие лохмотья одежды. Так значит, он вынес ее из огня... И он любит ее... От этой мысли Серафина невольно содрогнулась. Но в то же время в душе ее, независимо от нее самой, росло безграничное уважение к этому безобразному, но, судя по его поступкам, доброму и благородному человеку.
Опустившись перед ней на колени, он протягивал еще одну прозрачную пилюлю. Отвернувшись и стараясь не смотреть ему в лицо, Серафина взяла предложенную таблетку.
- Все равно на допинге далеко не уедешь, - с сомнением проговорила она.
- Это не допинг. Это синтезированный витаминный препарат для поддержания жизнедеятельности организма в экстремальных условиях. Слабые вы, люди Земли, - добавил Аоки, но даже в его скрипучем голосе прозвучала невыразимая нежность.
- Ну, это еще посмотрим, - пробормотала Серафина и поспешила встать, лишь бы поскорее прекратить эти тяжелые для нее объяснения.
С каждой минутой она чувствовала себя все неуютнее, и вовсе не от присутствия рядом своего спутника. Наоборот, сейчас она была уверена, что теперь это единственный ее друг, на которого можно положиться. Пусть он безобразен так что ж! Исчезли страх и отвращение, которые она питала к нему раньше. От проглоченной таблетки утихли боль и жжение в горле, но ноту руки и даже лицо нестерпимо чесались и зудели. На ноги невозможно было наступить, так болели ступни. Она заковыляла, прихрамывая, но скоро остановилась.
- Ох, не могу! Вся в какой-то дряни. Мне помыться нужно.
- Помыться в грязной воде? Ты отравишься, - сказал Аоки.
- Я уже почти отравилась, - с трудом борясь с приступами тошноты, сквозь зубы простонала Серафина. - Гдето здесь должна быть вода... мне пить хочется...
- Экие вы странные существа, - в голосе Аоки явственно прозвучало недовольство.
Опять он начинает в том же тоне! В каждой фразе сквозит возмутительное пренебрежение существа высшего порядка к грешным жителям такой же грешной старушки-Земли. От усталости, от боли, или отчего-то другого, Серафина внезапно разозлилась.
- Не хватит ли? До каких пор выслушивать все это? Вы такие, вы сякие, вы плохие, и пить вам хочется, и есть вам хочется - и по нужде, представь себе, тоже хочется. Да, хочется, потому что мы люди, а не роботы в крокодиловой шкуре!
- Я хочу лишь сказать, что вы настолько отравили все вокруг, что скоро придется и вам самим надеть скафандры. А вода там. Только скорее...
Но Серафина уже не слушала его высказываний. Она почти пробежала еще несколько шагов и выскочила на берег. Лес снова кончился. Река здесь делала замысловатую петлю, образовывая довольно широкое озеро, перегороженное плотиной, на другом берегу которого раскинулся грандиозный химкомбинат. Весь он был виден, как па ладони в свете багрового зарева, поднимающегося из-за леса. От плотины отводилось несколько широких труб, через которые сбрасывались излишки воды из озера. Аоки прав, вода здесь оставляет желать лучшего, но выбирать не из чего, - подумала Серафина.
- Отвернись пожалуйста, - спохватившись, попросила она. Аоки начал было говорить что-то, но Серафина уже сбросила одежду. Вода почему-то отдавала хлоркой, но Серафине она сейчас показалась райским бальзамом. Как хорошо было стоять, закрыв глаза, под прохладными струями...
В себя ее привел пронзительный вой пожарной сирены. Она выскочила на сухое место и замерла. Аоки смотрел на нее не отрываясь, и во всей его позе чувствовалось страшное напряжение. Багровый свет заливал его с ног до головы, и от этого казалось, что сам дьявол поднялся из преисподней и любуется, как гибнет мир во мраке и хаосе. Серафину до самых глубин души ужаснул его взгляд - все такой же пустой и безжизненный, словно перед нею не человек, а мертвец или робот. Все ее существо отказывалось мириться с внезапно кольнувшей вдруг жуткой догадкой...
Аоки медленно, с усилием, отвел взгляд и отвернулся. Серафина поспешно натянула на мокрое тело одежду. Как она могла! Как могла так позорно забыться! Она готова была поклясться, что вот именно сейчас он увидел в ней женщину.
Длинный сверхскоростной снаряд мчался, рассекая стратосферу. Серафина, съежившись, сидела в глубоком кресле и героическими усилиями воли боролась с беспрерывно накатывающими приступами тошноты. Все тело мучительно ломило и вздрагивало в ознобе, ноги и руки покрылись красноватой сыпью, похожей на крапивницу. "Отравилась! Ах, как не вовремя..." - билась в голове одна - единственная мысль. Чтобы как-то отвлечься от неприятных ощущений, она попросила:
- Аоки, расскажи, кто ты? Я ведь даже не знаю, куда мы так быстро летим.
- Не бойся, с тобой больше ничего плохого не случится, сказал Аоки.
Серафина развернулась, будто еж. Значит, он не хочет с нею и разговаривать по-человечески. Больше всего невыносима была ей мысль, что это крокодилоподобное чудище считает ее в какой-то мере ниже себя. Она это почувствовала еще тогда, когда разговаривала с ним в лесу, и он заявил, что ничему не удивляется. Как будто он считал всех людей Земли стоящими на низшей ступени развития, каннибалами, которые без зазрения совести поедают себе подобных. А может быть, и она сама понадобилась ему в качестве подопытного экземпляра, чтобы, покопавшись в ней, разобраться, как они, каннибалы, устроены и почему не подавятся, поедая друг друга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
