Всю дорогу девушка беспрестанно оборачивалась назад, не в силах унять нервную дрожь. Она пыталась успокоиться, убедить себя, что все ее страхи навеяны бесконечными разговорами о шпионах, но в следующую минуту она вновь останавливалась, оглядывалась и прислушивалась к тишине леса.
Подъехав к краю лесной полосы, Честити спустилась и привязала лошадь на достаточном расстоянии от утесов, с которых можно было наблюдать за бухтой контрабандистов. Остаток пути она прошла пешком; ее воображение рисовало страшные фигуры, которые таились за каждым деревом.
Честити опустилась на землю и задумалась. Если Алекс появится здесь, это будет означать, что он просто кого-то выслеживает, а вовсе не развлекается с графиней. Если же он не придет — значит, он либо крепко спит в своей мягкой постели, либо находится в доме графини и, возможно, тоже спит, но только в ее объятиях.
А почему, собственно, ее так волнуют любовные связи Алекса, честно спросила себя Честити. Она прикрыла утомленные глаза, дрожа от холода. Зачем он вообще вернулся в родные края? Если бы он вновь не появился здесь, она могла бы чувствовать себя сейчас счастливой, гораздо счастливее, чем когда-либо. В самом деле, она — наследница состояния, и скоро освободится из-под опеки властной матери. Да она должна быть безумно счастлива!
«И я была бы счастлива, — призналась себе Честити, — если бы не влюбилась по уши в Алекса Фицсиммонса!»
— Тебе, как видно, надоело жить, — сказал себе Алекс, снова проникнув в дом графини. В который уже раз он искушал свою судьбу!
И все же он был уверен — где-то в доме должен существовать потайной ход, ведущий прямо в бухту контрабандистов. Он хорошо помнил, как однажды обнаружил ход, который привел его в подвал здания. Наверняка этот путь и вел в бухту. Но это было так давно и там было так темно и страшно, даже для смелого тринадцатилетнего мальчика, что он тогда не рискнул идти туда. Теперь, спустя много лет, Алекс уже не мог вспомнить, где же начинался этот ход.
Он уже в третий раз посещал старый дом, и давно обнаружил, что его обитатели занимают лишь несколько комнат. Две из них — туалетная графини и гостиная — были связаны между собой запутанным переходом, спрятанным в стенах. По словам крестного, этот дом, весь опутанный скрытыми ходами, когда-то служил прибежищем для католических священников, тайно бежавших во Францию еще во времена Елизаветы.
Алекс быстро проверил кабинет, а затем перешел в гостиную в надежде отыскать хоть какие-то документы. Ничего. Он уже собрался вернуться в кабинет, как вдруг услышал голоса, раздающиеся откуда-то из кухни. Он быстро развернулся и проскользнул внутрь потайного коридора рядом с камином.
— Говорю тебе, я что-то слышала, — сказала графиня, подходя к кабинету.
— Вам всегда что-то мерещится, мадам, — проворчал недовольно Жан-Жак.
— Заткнись, дурак!
Продолжая бормотать что-то себе под нос, Жан-Жак открыл дверь, поднял повыше канделябр и осмотрел кабинет.
— Я же говорил вам, здесь никого не может быть, — произнес слуга торжествующе.
Графиня вошла в комнату и принюхалась.
— Он был здесь, говорю тебе. Разве ты не чувствуешь запах только что потушенной свечи?
Жан-Жак покорно засопел и отрицательно покачал головой. — Это от наших свечей, — возразил он.
— Дурак! — отрезала графиня.
После тщательной проверки комнаты, во время которой Алекс стоял, затаив дыхание, графиня повернулась к слуге и сказала: — Готовься к тому, что мы скоро уедем. Скажи Реми, чтобы собирал вещи. Мне здесь больше не нравится. Думаю, мой маскарад скоро раскроется. Как только товар будет выгружен, мы вернемся во Францию на этом же судне.
— Ему это не понравится, — сказал Жан-Жак.
— Мне все равно. Я не собираюсь просить его благословения!
Расстроенная после очередной безуспешной вылазки, Честити спустилась к завтраку раньше обычного. Ее отец уже расположился за столом, и она тепло приветствовала его. Коротко поздоровавшись, отец вернулся к своей газете.
— Папа, — задумчиво произнесла Честити, жуя ломтик поджаренного хлеба.
— Да?
— Разве наши винные запасы еще не иссякли?
Лорд Хартфорд нахмурился, затем медленно отложил газету — С какой стати ты об этом спрашиваешь?
— Просто интересуюсь. Мама подает так много шампанского и других вин… — ответила Честити, чувствуя себя неловко оттого, что ей приходится изворачиваться.
Хартфорд поднялся, оставив на тарелке недоеденный бифштекс.
— Уверяю тебя, милая, мы не останемся без вина. Я заказал большую партию, — добавил он, отчего у Честити сильно забилось сердце. — Я и не знал, что ты придаешь такое значение спиртному, — пошутил отец.
— Ты же знаешь, что нет. Между прочим, мистер Фицсиммонс уже спустился? Мы собирались продолжить поиски сувениров для нашей игры, — промолвила Честити. чувствуя, как ложь слетает с языка все легче и легче.
— Сегодня утром? Странно, он даже не упоминал об этом. Он говорил мне что-то насчет поездки в Фолкстоун.
— Он, наверное, забыл. Ну ничего, по крайней мере, у меня будет возможность закончить ридикюль, который я вяжу для Синсирити. Это мой рождественский подарок ей.
Честити прекрасно знала, что не сможет спокойно сидеть в своей комнате, в то время как Алекс отправился на секретное рандеву.
— Ну, приятного тебе дня, моя дорогая.
— Спасибо, папа.
Как только он вышел из комнаты. Честити отодвинула от себя чашку с чаем и отправилась к себе. Быстро переодевшись в голубое дорожное платье с пеной кружев вокруг шеи, она мельком взглянула на себя в зеркало и поспешила в конюшню. По крайней мере, думала Честити, наблюдая, как Джеймс седлает Бэби, она сможет наконец воспользоваться собственной лошадью. Конюх помог ей сесть. Но стоило ей ухватиться за переднюю луку седла, как она неожиданно съехала на бок.
— Джеймс! Разве ты не подтянул подпруги?
— Простите, мисс Хартфорд. Сейчас я подтяну их.
Честити наблюдала за отрывистыми движениями конюха, пока он выполнял эту нехитрую работу.
— Что-нибудь случилось, Джеймс? — участливо спросила она, догадываясь наверняка о том, что беспокоит его.
— Ничего, мисс, — он помог ей сесть в седло, на этот раз удачно.
— Благодарю, — сказала Честити. — Между прочим, как Джейн?
— Все хорошо, мисс. Мы хотим поблагодарить вас за корзину. — Его неуверенный голос подсказал Честити, как трудно ему было принять этот маленький подарок.
— Вы же знаете. Джеймс, ваша теща очень любит печь, — сказала она, надеясь успокоить его гордость. — А мы все очень любим есть ее пирожные и печенья.
