Но Хатшепсут была, несомненно, богиней самой чистой крови – не видя ее, Семен ощущал тот упоительный запах, какой возвещает пришествие бога или, как минимум, ангела.
Потом к аромату добавились звуки, хрустальный мелодичный голос, подобный переливам флейты:
– Ты Сенмен, ваятель храма Амона?
– Это так, моя владычица.
Молчание – томительное, недоуменное – и смех, будто перезвон отлитых из серебра колоколов.
– Исида всемогущая! Ты не слишком хорошо воспитан, ваятель Сенмен! Где слова почтения? Где благодарность за счастье припасть к моим ногам? Ну, говори! Я жду!
Семен напрягся, вспоминая недавние речи лукавца Сефты. Сравнить ее с корзиной спелых фиников? Или с прозрачным родником? Пожалуй, это чересчур, решил он и забормотал:
– О, высокая госпожа, светоч темени ночной, корабль справедливости! Пусть никогда не погаснет твой блеск, не споткнется нога о камень зла, глаза не потеряют зоркости, рука – твердости, а слух – остроты! Тысячу раз простираюсь ниц, целую пыль и прах под твоими ногами! Хмм… – Сделав передышку, Семен почесал в затылке и признался: – Пол очень чистый, моя госпожа. Я не могу найти ни пыли, ни праха, но если ты укажешь, где…
Прервав его, он расхохоталась.
– Ты забавный человек, ваятель! Очень забавный! Мне говорили, что ты был в неволе в стране Иам… еще говорили, как ты разделался с целой шайкой нехеси и как раздобыл служанку, отспорив ее у кушитского колдуна… Так ли это?
– Да. – Снова молчание. Наморщив лоб и не поднимая глаз, Семен повторил: – Да, лучезарная владычица, благословенная… э-э… Амоном. С колдуном все мирно обошлось, а вот с нехеси вышла маленькая неприятность. Им, видишь ли, хотелось…
– Встань! – Кажется, кушитские истории ее не очень волновали. – Встань и подними голову! Я дозволяю тебе глядеть на меня!
Он распрямил колени и прищурился, на миг ослепленный горевшими в чашах огнями. Темный женский силуэт уже не заслонял их; теперь она, вскинув левую руку к лицу, стояла между светильниками, в пятачке мерцающего алого сияния, будто купаясь в нем и в легких своих одеждах, колеблемых движением воздуха. Она была как сказочная фея, явившаяся путнику в ночи; прядь темных, с медным отливом волос падает на грудь, огромные глаза сверкают, трепещут розовые ноздри, и тонкие пальцы у щеки – словно раковина из перламутра. Пляшущие тени делали ее нереальной, эфемерной, и в то же время наполняли жизнью каждую черточку, приковывая взгляд то к маленькому упрямому подбородку, то к губам или ресницам, то к тонкому стану и плавной, подобной амфоре линии бедер. Семен, застывший в восхищении, не смог бы сказать, мила ли она, красива или прекрасна; эти оценки казались бесполезными, ибо она обладала тем, что делает женщину неотразимой, – волшебной, чарующей прелестью.
Царица ветров и тьмы… – всплыло откуда-то полузабытым воспоминанием. Потом другие слова зашептали, зашелестели, зарокотали, словно волны у подножия утеса: «И ни горние ангелы в высях небес, ни демоны в недрах земли не в силах душу мою разлучить с душою Аннабел Ли…»
– Ты очень дерзок, – внезапно раздался тихий голос.
– Ты разрешила смотреть… – Семен запнулся и добавил: – Великая госпожа…
– Ты смотришь, точно леопард на лань! – Она отступила из светового круга и уселась в кресло. – Точно голодный на лепешку с медом!
– Я не голоден, и я не леопард. Я – ваятель, моя прекрасная царица! Мне можно так смотреть.
– Ваятель… всего лишь ваятель… – Ее головка склонилась к плечу, зеленовато-карие глаза смотрели на Семена со странным, почти боязливым выражением. – Инени говорил мне, что ты не просто ваятель! Он говорил, что ты могуч, как бык, бесстрашен, словно лев, стремителен, как сокол… Но запомни: и быков покоряют, и львов укрощают, и соколу связывают крылья!
– Я уже покорен, укрощен и связан.
Слова прозвучали будто удары гонга, разделившие жизнь на две половины: первая была пустой и бесцельной, как мастерская скульптора, где вместо изваяний – могильные надгробья; вторую озаряли жар и свет внезапно взошедшей звезды. «Ни ангелы неба, ни демоны недр теперь не разлучат нас», – чуть слышно прошептал Семен. Тайна случившейся с ним метаморфозы вдруг приоткрылась, башня нелепых гипотез и домыслов рухнула, обнажив фундамент; несомненно, он явился в прошлое, чтобы увидеть эту женщину, встретиться с ней, любить ее, запечатлеть в камне облик царицы ветров и тьмы – во множестве камней, чтобы хоть один не затерялся в бурном потоке времени.
Жизнь обрела цель и смысл.
Он стоял и смотрел, как тени играют на ее лице, как колышется грудь под полупрозрачной тканью, как скользит по губам нерешительная улыбка. Что-то хочет узнать, мелькнула мысль. Шагнув к сидевшей в кресле женщине, Семен наклонился, пытаясь прочесть вопрос в ее глазах.
– Достойный Инени сказал, что ты не только силен и бесстрашен, но и мудр… мудр, как Тот, писец богов… Сказал, что твоему уму открыто многое… что боги наделили тебя искусством прорицать… что ты умеешь видеть скрытое гораздо лучше, чем пророки и жрецы Амона… Так ли это?
– Отчасти, – произнес Семен. – Дар богов не всегда повинуется мне. Я не могу предвидеть ничтожное и мелкое, и я не знаю, что ты съешь с восходом солнца – медовую лепешку или горсть сушеных фруктов.
Он опустил слова почтения, но царица, казалось, этого не заметила.
– Кому интересно ничтожное и мелкое? Лишь тому, кто сам ничтожен… Великий же спрашивает о великом, о жизни, смерти и судьбе. Такие твои предсказания сбываются?
Семен усмехнулся.
– Одно из них – непременно.
– Какое же?
– Все мы умрем, прекрасная царица. Все свидимся с Осирисом в его загробном царстве.
– В том нет сомнений, но до свидания с Осирисом и моими великими предками я хотела бы кое-что свершить. Удастся ли задуманное мной?
Голос ее дрогнул, нотки неуверенности проскользнули в нем. Открыть ей правду? – мелькнуло у Семена в голове. Но не иссякнут ли поводы для встреч? Ваятель – пусть могучий, словно бык, и храбрый, точно лев – не слишком близок к трону; место его в мастерской, и слух его ловит удары молота, а не шепот пленительных уст царицы…
Но глаза ее спрашивали: удастся ли?.. – и он невольно кивнул. Кожа Хатшепсут порозовела, затрепетали тонко вырезанные ноздри; она протянула руку, коснулась браслета на Семеновом запястье и медленно, тихо произнесла:
– Я буду править?
– Да. Будешь править долгие годы.
– Сколько? – Теперь ее голос звучал требовательно, и всякий след колебаний исчез с лица; в его выражении читалось нечто новое – не алчная жажда власти, не самоуверенность и не жестокость, но торжество и сила.
– Ответь мне, сколько? – повторила она.
Семен пожал плечами.
– Стоит ли об этом знать? Не всякое знание полезно; есть такое, что разрушает душу.
Долгие, долгие секунды они смотрели друг другу в глаза, потом царица глубоко вздохнула, и тонкая ткань на ее груди расправилась и напряглась.
– Ты прав, клянусь устами Маат! К чему знать час своей смерти или падения? Это случится, рано или поздно… Как ты сказал, все мы свидимся с Осирисом в его загробном царстве! – Откинувшись на невысокую спинку кресла, она шевельнула рукой, приказывая Семену отступить, и оглядела его с ног до головы. – Ты странный человек, ваятель, странный и непонятный, но я не жалею, что призвала тебя. Так посоветовал Инени, а еще он сказал, что ты умеешь вселять уверенность… И это правда! Лев рычит громче кошки, солнце светит ярче факела, и истинный правитель знает, что ему слушать и куда глядеть… Ты заслужил мое благоволение, ваятель Сенмен! Пожалуй, я возвеличу тебя… – Ее глаза прищурились. – Хочешь стать смотрителем моих конюшен? Или главным над стадами священных быков?
Семен почтительно склонился.
– Прости, великая царица, но я не смыслю ни в быках, ни в лошадях. Молю, чтобы ты даровала эти почетные должности Сенмуту, сыну Рамоса и Хатнефер. Возвеличь его, и он справится с любым делом гораздо лучше меня.
Брови Хатшепсут сдвинулись, на чистом лбу пролегла морщинка.
– Сенмут? Кто он такой?
– Уста Великого Дома и зодчий Ипет-ресит, покорный зову казначея Нехси. Мой брат, красноречивый, умный и преданный тебе слуга. Один из самых преданных! Мудрый Инени знает его. Они…
Семен захлопнул рот. Он собирался сказать, что мудрый жрец и Сенмут пропутешествовали вместе к южным рубежам, но вряд ли это стоило упоминания. Это могло показаться намеком на Рамери, Инхапи и третье месори – намеком, что он из числа посвященных в тайную миссию жреца. Но брат прав; лучше молчать о воле власть имущих и скрытых их желаниях! Лучше молчать – даже провидцу с божественным даром! Ибо пророчество о долгом царствовании – это одно, а точная дата мятежа – совсем другое.
– Они?.. – Бровь царицы вопросительно приподнялась.
– Они давно знакомы. Мудрый жрец был наставником Сенмута и знает о его достоинствах больше меня. Если помнишь, владычица, я много лет провел на чужбине, разлученный с братом…
