В 1808 году Шереметев продал дом Московской ремесленной управе, которая в 1820-е годы его перестроила. Управа также сдавала дом в аренду.
В январе 1835 года в нем снял квартиру и прожил почти год Николай Владимирович Станкевич - человек, без которого невозможно представить Москву тридцатых годов XIX века. Когда он поселился на Никольской, ему шел 22-й год, он только что окончил Московский университет со званием кандидата словесных наук и теперь, вступив, как он говорил, в "возраст деятельности", метался в поисках будущего своего пути. Его влекли история, философия, он думал о занятиях наукой, писал стихи, издал к тому времени историческую трагедию в стихах "Василий Шуйский", задумывался и об административной, служебной деятельности. Но все размышления Станкевича сводились к одному вопросу: как и чем он мог бы, исполняя свой долг, "служить человечеству".
В его раздумьях и мечтах (в письме к ближайшему другу Я.Неверову он признавался в это время: "Часто я, Бог знает как, расфантазируюсь о своих подвигах") размышления о прошлом России сливались с мыслями о современности. Работая вечерами, он прислушивался к доносящемуся с недалекой Красной площади бою часов на Спасской башне. Так родилось стихотворение:
Как часто, вечером, часов услыша бой,
О Кремль, с высот твоих священных,
Я трепещу средь помыслов надменных!
Невольным ужасом, мольбой
Исполнена душа, и мнится, надо мной
Витают тени незабвенных!
В своих поисках пути и мировоззрения Станкевич был не один. Вокруг него образовался дружеский кружок из молодых людей - его университетских товарищей, а также их родных и знакомых.
Этот кружок, существовавший всего около пяти лет, оставил заметный след в истории русской общественной и культурной жизни. Его посещали поэты И.П.Клюшников, В.И.Красов, А.В.Кольцов, В.Г.Белинский, тогда только начинавший свою деятельность критика, историки С.М.Строев и О.М.Бодянский, будущие публицисты К.С.Аксаков, В.П.Боткин, М.П.Катков и другие. Они называли друг друга братьями, и это действительно было духовное братство. Они были людьми разного социального положения: сам хозяин - сын богатого помещика, Белинский - сын лекаря, выгнанный из университета студент, существовавший на грошовые заработки, Боткин - наследник купцов-миллионеров, Бодянский - провинциальный попович. У каждого из них был свой жизненный опыт, свое понимание жизни, но всех объединяло сознание, что они принадлежат к одному народу, что у них одно Отечество и одинаково страстное желание благоденствия Отечеству и народу.
"Товарищество, общие интересы, взаимное влечение, - вспоминал ежесубботние собрания у Станкевича Константин Аксаков, - связывали между собою человек десять студентов. Если бы кто-нибудь заглянул вечером в низенькие небольшие комнаты, наполненные табачным дымом, тот бы увидел живую, разнообразную картину: в дыму гремели фортепианы, слышалось пение, раздавались громкие голоса; юные, бодрые лица виднелись со всех сторон; за фортепианами сидел молодой человек прекрасной наружности; темные, почти черные волосы опускались по вискам его, прекрасные, живые, умные глаза одушевляли его физиономию..." Станкевич был не только поэтом, но и хорошим музыкантом.
На субботах у Станкевича читали рефераты, обсуждали книги и журнальные статьи, декламировали стихи, звучала музыка.
Написанные тогда стихи поэтов кружка Станкевича воссоздают для нас душевную атмосферу кружка. Они, как все юношеские стихи, полны печали и картинного разочарования в непознанной еще жизни и одновременно - молодой силы и надежды. Вот, например, стихотворение К.С.Аксакова, написанное 13 сентября 1835 года. Характерно и значительно его название: "Думы".
Меня навещают угрюмые гостьи,
Тяжелые думы приходят ко мне,
Придут и обсядут - и трепет невольный
По членам и жилам моим пробежит...
О многом узнал, но ко многому только
Едва прикоснулся я слабым умом,
И то, что постигнул, волнует мне душу
И силится тщетно излиться в словах.
Но твердо я знаю, что день тот наступит,
Когда разрешится бессильный язык,
В устах заколеблется мощное слово,
И миру я тайны свои прореку.
В 1835 году, когда друзья встречались у Станкевича в доме на Никольской, В.Г.Белинский напечатал первую свою крупную статью "Литературные мечтания", которая открыла новую эпоху в русской литературной критике. В том же году Станкевич издал первую книгу стихотворений А.В.Кольцова. Позже А.И.Герцен писал в "Былом и думах": "Весьма может быть, что бедный прасол, теснимый родными, не отогретый никаким участием, ничьим признанием, изошел бы своими песнями в пустых степях заволжских, через которые он гонял свои гурты, и Россия не услышала бы этих чудных, кровно родных песен, если б на его пути не стоял Станкевич". На Никольской отбирались и переписывались стихотворения первого сборника Кольцова и отсюда были отправлены в типографию.
Для самого же Станкевича этот год стал важнейшей вехой в развитии его мировоззрения. Через споры, разномыслие, блуждания в философских системах и эстетических теориях он пришел к четкому осознанию характера своей "гражданской деятельности". Его программа заключала в себе две цели: распространение образования в народе и отмену крепостного права. Он считал, что просвещение ускорит падение крепостного права. "Надлежит желать избавления народа от крепостной зависимости и распространения в среде его умственного развития, - утверждал он. - Последняя мера сама собою вызовет и первую, а потому, кто любит Россию, тот прежде всего должен желать распространения в ней образования".
Станкевич умер молодым - в 27 лет, и в памяти современников и истории он остался воплощением, символом всего того, чем бывает прекрасна юность.
Рационалист и аналитик А.И.Герцен со своей логической и материалистической точки зрения определил историческую роль Станкевича: "Станкевич, умерший молодым... не сделал ничего, что вписывается в историю, и все же было бы неблагодарностью обойти его молчанием, когда заходит речь об умственном развитии России. Станкевич принадлежал к тем широким и привлекательным натурам, самое существование которых оказывает большое влияние на все, что их окружает".
В настоящее время в доме № 23 помещается Мосгорвоенкомат, и на нем обрывается историческая застройка Никольской. Обрывается, потому что до начала 1930-х годов улица здесь не кончалась, но продолжалась еще одним кварталом до Китайгородской стены. Здесь, на небольшом пространстве, оказались собраны замечательные памятники московской архитектуры, известные также и по событиям, с ними связанным.
Сейчас на их месте - чахлый треугольник сквера и торговые палатки. С помощью не так уж давних фотографий и старых гравюр мы можем восстановить прежний вид квартала у Никольских ворот.
По границам сквера с Лубянской площадью и Театральным проездом проходила Китайгородская стена, справа возвышалась Никольская башня, называвшаяся также Владимирской, и стояла церковь Владимирской Божией Матери, на левой стороне возвышалась над стеной большая часовня святого Пантелеймона.
Литография 1839 года по рисунку немецкого художника Эдуарда Гартнера "Церковь Владимирской Богоматери у Никольских ворот Китай-города" дает возможность рассмотреть эту небольшую церковь, построенную по желанию и на средства царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной в 1691-1692 годах в стиле так называемого "нарышкинского барокко". На фоне суровой и мощной Китайгородской стены и одной из самых мощных башен Китай-города Никольской - церковь выглядит особенно изящной. Слева от нее, сквозь Проломные, то есть сделанные не при постройке, а позже "проломленные" в стене, ворота, видна широкая Лубянская площадь и дома на ней. Проломные ворота были устроены в 1820 году, до этого здесь проходила сплошная стена. Между церковью и стоящим справа домом расстилался церковный двор.
Напротив Владимирской церкви, на другой стороне улицы, стояла часовня Пантелеймона-целителя.
Пантелеймоновская часовня на Никольской была построена в 1881-1883 годах по проекту архитектора А.С.Каминского, проектировавшего, как было сказано, Третьяковский проезд. Традиционно часовни строились небольшими и скромными по убранству, но Пантелеймоновская часовня была задумана и построена как большой величественный храм. Она была приписана к Пантелеймоновскому монастырю, находившемуся на Афоне, и поэтому архитектор совершенно закономерно избрал при ее проектировании "византийский" стиль (конечно, в варианте московского модерна). Эта часовня-храм, красивая и светлая, легкий купол которой, вознесенный белой ротондой, сиял высоко в небе, царила над окрестными улицами и площадями.
Крупнейший специалист нашего времени по русской архитектуре модерна Евгения Ивановна Кириченко отмечает огромную градостроительную роль, которую играла Пантелеймоновская часовня. "В конце Никольской улицы неподалеку от древних сооружений - башни Китайгородской стены и церкви Владимирской Божией Матери - сооружается часовня Пантелеймона (А.С.Каминский), - пишет она. - Вместе с куполом бывшего Лубянского пассажа (И.И.Кондратенко) все эти здания создавали выразительную систему вертикалей, окаймлявшую Лубянскую площадь. В ее панораме и силуэте органично сосуществовали, перекликаясь, дополняя и вторя друг другу, вертикали разновременных сооружений".
