– Какого зверя намерен ты низложить железом, витязь короля Инго? – спросила Гизела. – Ведь ты сидишь в замке, в то время как собаки рыщут в лесу.
– Затачиваю я снаряд для другого охотничьего клика, – ответил Бертар, – потому что далече славится по свету потеха королевская.
– Трудно твоему господину будет обойтись в лесу без боевого товарища.
– Зверя, что рыскает при солнечном свете, мой велитель убьет и сам со своими воинами, а ночью, волчьей охоте я помогу ему.
Королева пристально взглянула ему в глаза и шагнула вперед.
– Не впервые вижу я тебя, Бертар, и хотя с тех пор снег пал на твою голову, но я узнала тебя.
– Не тверда память старика; многих я видел с того дня, как скитаюсь с моим повелителем по миру, лишенный родины. В глаза мои заронились искры, когда пылал мой дом, так что не узнаю я прекрасного лица.
– По справедливости гневаешься ты, старик, на моих соотечественников. Отец твоего повелителя заключил некогда союз с моим отцом, но Гундамар, мой брат, забыл о клятвах и ратовал он на Одере союзником врагов наших, а меня еще ребенком услали в супружество королю турингов. Узнал ли ты меня теперь, Бертар?
– Стебель сделался красивым деревом, и иные, чем в былые времена, щебечут теперь птицы в его листве.
– Однако что ни год, то дерево цветет одним и тем же цветом, и старый витязь найдет в королеве друга. Доволен ли ты своим домом в замке и честно ли приветствовали тебя юноши короля?
– При дворах таков привет слуг, каков и господ, но твое благоволение, королева, ручается за добрую волю твоих приближенных.
Лицо королевы омрачилось.
– Это язык гордых гостей, – продолжала она с притворной улыбкой. – Полагаю, что веселее жилось вам в лесных избах.
– Мы странники, королева, а кто скитается безродным, тому в помощь быстрая сметка. Нет у него ни двора, ни жены, и берет он, что подаст ему день: добычу, напитки, женщин. Нет у него ни выбора, ни забот, и при расставании он беспечно помышляет о делах грядущего дня.
Старик заметил, что королева снова улыбнулась ему. Подойдя поближе, она сказала:
– Там, в башне, покои королевы. Если от копий своих ты подымешь глаза вот на то окно, то, быть может, там будет гореть свет, который наперед возвестит тебе охоту на волка.
И поклонившись, она вернулась к своей свите. Старик изумленно посмотрел ей вслед и, схватив молоток, стал колотить им – но на этот раз он уже не пел.
Следующей ночью сон гостей не был возмущен ни стрелой, ни лаем волков королевских. С каждым днем король становился все ласковее к гостям, расхваливал их придворные обычаи своим ратникам, в особенности их искусство управлять конями в воинских играх. Гермин, маленький сын короля, часто приходил к Инго, упражнялся перед ним своим детским оружием, гладил седую бороду Бертара и просил забавных побасенок. Однажды утром, на охоте, Инго полюбился королю пуще прежнего. В охотничьем задоре король заехал далеко вперед, и на крутояре соскочив с коня, поскользнулся на льду. В следующий миг он уже лежал, беззащитный, под рогами дикого быка. Подвергая опасности собственную жизнь, Инго отвлек от короля внимание разъяренного животного и убил его. Король поднялся и, хромая от ушиба, сказал:
– Теперь, когда мы одни и нет поблизости никого из моих вассалов, я вполне убедился в твоем добром расположении. Если бы ты не прибежал, подобно верному псу, то свирепый бык взметнул бы меня на рога, и никто не смог бы упрекнуть тебя. Чего никому не следует знать, то известно, однако ж, мне.
В тот же день король весело сидел за обедом на своем почетном месте, подле него – Гизела, с другой стороны – Инго.
– Нынче радуюсь я удачной охоте, – начал король, – радуюсь моей власти и золотой казне, о которой вы все знаете, и пью за здоровье витязя Инго, оказавшегося добрым товарищем в бою с горным быком. И все вы радуйтесь вместе со мной при виде серебряных блюд и кубков, стоящих перед глазами вашими в честь вам и мне. Побывал ты, Инго, при дворах могучих властителей; скажи же мне, витязь, видел ли ты где-нибудь лучшую утварь?
– Я славлю твой достаток, король; где полна сокровищница, там, полагаем мы, спокойно правит государь; опасаются его враждебные соседи и просто люди недобрые. Две добродетели всегда восхваляются в могучем правителе: умение вовремя наполнить казну вовремя раздать ее своим верным, чтобы, в случае нужды, они последовали за ним.
Слова эти вполне согласовывались с мнением сидящих за столом витязей, и с одобрительным шепотом они наклонили головы.
– Аллеманы тоже были богаты золотом, пока кесарь не опустошил их страну, – продолжал Инго. – Полагаю, однако ж, что они снова окрепнут, потому что падки они на поживу и разумеют улаживать дела с купцами. К тому же более других соблюдают они римский обычай: даже хлебопашцы живут у них в каменных домах, жены вышивают одежду пестрыми узорами, а во дворах у них висят сладкие гроздья винограда.
– Ты знаешь римских жен? – спросила королева. – Королевские ратники много дивного рассказывают об их красоте, хотя смугла у них кожа и черны волосы.
– Речи и телодвижения у них живые, ласково манит их приветливый взор, но редко мне случалось слышать похвалу их скромности.
– Ты побывал и в стране римлян? – с любопытством спросил король.
– Два года назад, – подтвердил Инго, – мирно въехал я в стены великого имперского города Трира, сопутствуя молодому королю Атанариху. И видел я там высокие своды и каменные стены, как бы сооруженные великанами. Густыми толпами ликует народ на улицах, но у воинов, стоявших у ворот с римскими знаменами на щитах, были наши глаза и наш язык; хотя и называли они себя римлянами.
– Чужеземцы учат нас своей мудрости: продают нам золото и вино, а мы обеспечиваем их силой мускулов; хвалю такой обмен, – ответил Гадубальд, которому было неприятно, когда порицали службу у римлян.
– Что касается меня, – начал Бертар, – то мало путного вижу я в хваленой мудрости римлян. Мне тоже довелось побывать у них, в больших каменных городах, когда мой повелитель Инго услал меня на юг, за Дунай, в Аугсбург, где селятся теперь швабы. С трудом проехал я через разрушенные городские стены и видел там много беспутного, неприятного даже зрелому человеку. Дома римлян стояли густой массой, подобно стаду овец в бурю; ни одного не видел я, где было бы довольно места для двора. И жил я в такой каменной норе, пол и стены которой были гладки и сверкали множеством пестрых красок. Верные швабы возвели, однако ж, соломенную крышу. Уверяю вас, тесно мне было по ночам среди камней, и радовался я утреннему щебетанию ласточек на соломенной крыше. Однажды ночью шел дождь, и на рассвете увидел я в луже воды на полу пару уток, не настоящих, впрочем, а нарисованных. Я подошел, ударил по полу моей боевой секирой и увидел, что это жалкая работа из множества маленьких камешков – каждый камешек был влеплен в пол, а сверху вылощен, как каменный топор. Из таких-то разноцветных камней и были сложены две птицы. Была то работа, над которой трудились многие люди в течение многих дней – а все для того только, чтобы обточить твердый камень. Мне это показалось чистым безумием, да и шваб мой был такого же мнения.
