звуковыми сигналами ее аппаратов для поддержания жизнедеятельности, с редкими проблесками простых житейских запросов, обращенных к голосовому помощнику: Алекса, какой рост у Кевина Харта?
Алекса, включи классическую музыку!
• • •
В этот день в прошлом году они ходили на «Щелкунчика», и вечером, лежа в постели, она закрыла глаза, и балет продолжался – уже сам собой. Надежные, сильные руки партнера вновь и вновь поддерживали в полете порхающую танцовщицу. Музыка заполняла собой все пространство, воздух гулко звенел, как при драке подушками, но даже грохот оркестра не заглушал стука пуантов по доскам сцены, этого несуразного человеческого топота, превращавшего танец в образчик невероятной, нестерпимой красоты, так что зритель, сидевший прямо перед ней, не удержался и закричал «БРАВО!». Может быть, это и есть загробная жизнь, вдруг подумалось ей: ты закрываешь глаза, но балет продолжается сам собой, тела кружатся в танце, и большие заснеженные деревья опускаются с потолка на землю.
• • •
В канун Рождества она нарочно выбрала такой путь, чтобы проехать мимо фермерского дома, где ее прабабка держала своего первого сына прикованным к столбу во дворе. Ставни на окнах были черными, как вдовий траур. Сами окна – как беспощадные стеклянные прямоугольники. Промчавшись мимо, она увидела свою историю, увидела мертвый круг вытоптанной травы – радиус свободы ребенка, прикованного к столбу, – где он сидел целыми днями и делал единственное, что мог делать: смотрел на то, что ему было видно.
• • •
Все поездки пришлось прекратить – теперь малышку нельзя было переносить даже в машину. Сестра лишилась свободы, целиком и всецело. Она не спала и не мылась. Писк мониторов задавал ритм ее сердцебиению. Она была крепко привязана к малышке, которая все равно оказалась ярким лучиком света среди тенистой листвы и возвышалась над миром, доставая макушкой почти до небес, взбаламученных трепетом крыльев крошечных пташек.
• • •
Глядя на сестру, она видела не святую; она видела чистейший родник, бьющий в сердцах святых – воду, которая говорила, смеялась, поднимала, носила, баюкала и ни разу не издала ни единого раздраженного вздоха. «Как?» – однажды спросила она у сестры, и та уставилась на нее, как вода, и сказала: «Это чистое счастье».
• • •
Ей подумалось: Господи Боже, мы так говорим, будто у нас тут какая-то секта. Собственно, ничего удивительного. Когда возвращается интерес к астрологии и волшебным кристаллам, когда молодые ребята ходят с прическами, как у Иисуса, когда невероятно прекрасные «кровавые» закаты предвещают апокалипсис, когда синтезаторы в саундтреках звучат как рвущиеся на части сердца, когда лица людей озаряются пламенем изнутри, вот тогда-то – тогда! – настает самое что ни на есть подходящее время для сект.
• • •
«Ты уже видела новость? – кричал взволнованный муж в телефонной трубке, и было слышно, как он шуршит газетой на своем конце линии. – У них теперь есть какой-то микроволновый луч, и они могут выстрелить словом прямо в мозг человеку».
«Каким словом?»
«Любым».
«И надолго оно засядет в мозгах?»
«Пока непонятно, – сказал муж, понизив голос до уровня полуночного кошмара. – Может быть, навсегда».
Может быть, так и случилось, подумала она. Может быть, кто-то выстрелил в нее именем малышки и попал прямо в центр мишени в глубине ее естества; и она никогда больше не сможет думать ни о чем другом. Или даже не именем. А просто словом: Любовь. Любовь. Любовь.
• • •
Когда малышка боролась за каждый вдох, когда стало ясно, что ее дыхательные пути рушатся, когда ее голова сделалась слишком тяжелой и уже даже не поворачивалась, до них потихонечку начало доходить, что она переживает эпоху Просвещения, золотой век. Она хватала мячики и погремушки; когда с ней разговаривали, она отвечала ласковым гуканьем, почти похожим на смех. Когда с ней играли в игру под названием «Легкие касания», ее невидящий взгляд сдвигался на те места, где ее целовали. Вопреки всякой мудрости, перед лицом тускло-серой клубящейся пустоты, малышка училась. Она училась.
• • •
«Я всегда знаю, когда у нее будет приступ, потому что перед самым началом она вдруг замирает и смотрит на что-то, чего больше никто не видит, – написала в портале какая-то женщина о приступах эпилепсии у ее дочери. – А еще перед каждым ее припадком – а также во время припадка и после – у нее пробуждаются способности к ясновидению. Она предсказывает какие-то события, и потом все сбывается в точности так, как она говорила, или знает что-то такое, чего никак не могла знать». Коэффициент интеллекта у девочки составлял 48 баллов, она не смотрела телевизор, не пользовалась компьютером и, по словам ее матери, не умела врать.
«Эпилепсия – странное заболевание, и я никому такого не пожелаю. Но она заставила нас понять, что в человеческом мозге заключено нечто особенное. Мы совершенно нерелигиозны, но дочкина болезнь заставила нас поверить в необъяснимое. В каком-то смысле мы даже рады, что потеряли некоторых друзей – людей, которые не выдержали рядом с нашей бедой, – потому что у нас появилось больше времени для дочери, и никто не мешает нам наблюдать за такими невероятными вещами». С одной стороны, люди, которые не выдержали рядом с нашей бедой. С другой стороны, такие невероятные вещи.
• • •
В новогоднюю ночь она склонилась к малышке с бокалом шампанского в руке и запела ей на ухо «Бали Хаи», и малышка широко распахнула глаза и отправилась на солнечный остров. Она запела «До, ре, ми», и малышка пошла за ней следом вверх-вниз по лесенкам гамм; она запела «Где-то над радугой», и радуга вспыхнула прямо в комнате. Она запела «Будь я колокольчиком», и это было стопроцентное попадание; малышка в восторге задрыгала ножками, схватилась за ее пальцы двумя руками, закурлыкала в той же тональности, сдвинула с лица кислородную маску и тут же вернула ее на место; будь я колокольчиком, я бы звенел динь-динь-дон, динь-динь-дон.
• • •
Почему бы и нет, подумала она и зачитала малышке вслух статью из Википедии, посвященную Марлону Брандо. Может быть, это шампанское ударило в голову, но ее вдруг осенило, что таков основной демократический принцип: у каждого есть право знать о Марлоне Брандо. У каждого есть право знать, что в плотно обтягивающей футболке он похож на влажное лезвие ножа, что, когда он говорит, у него на скулах играют желваки – точно два ватных шарика, – что на съемках «Апокалипсиса сегодня» он, по слухам, носил подгузники для взрослых. Совершенно бесполезные знания, но среди расточительных привилегий человеческих жизней, в частности, есть и такая: потратить кубический дюйм своего мозга и памяти на разнообразные факты о Марлоне Брандо.
• • •
Говорила, смеялась, поднимала, носила, баюкала; чистый поток одушевленной воды. Однажды она летала на фотосессию в Нью-Йорк и позировала в золотой солнечный час на фоне
