В то время Клитцинг был малоизвестным кандидатом наук Технического университета в Мюнхене. При обсуждении наша комиссия из четырех человек раскололась надвое: двое были за то, чтобы дать премию Силвере, а я и еще один профессор женевского университета — за Клитцинга. И хотя считалось, что комиссия заседает закрыто и никто ничего не знает, нас все хватали за пуговицы и советовали, кого мы должны наградить. Так прошло несколько дней, надо принимать решение. И тут я заявил, что как у председателя, у меня есть маленькая дельта, которая может снять этот dead-lock. «Давайте, — сказал я, — дадим премию фон Клитцингу, а в будущем году будет новая комиссия, и тогда Силвера будет иметь некоторое преимущество». На том и порешили, а через два года Клитцингу дали за эту работу Нобелевскую премию. А работа Силверы была впоследствии подвергнута сомнению, хотя премию ЕФО он получил. Вот такая была интрига.
Опыт международных премий показал, как важно обязательно участвовать в этих интригах: мы вам, вы нам… Ряд советских ученых — академики Гуляев[90], Келдыш, Покровский, Алферов (впоследствии получивший Нобелевскую премию) — получили премии ЕФО при моей агитации. Потом я стал экспертом ЮНЕСКО по присуждению премии Калинги и прекрасно видел, как закулисно идут всякие разговоры, кому дать, кому не дать, что будет справедливо, а что нет, это делается на человеческой, часто неформальной основе. При этом учитываются и региональные вопросы, и политика в международном масштабе.
В свое время в 1968 году я работал в комиссии по присуждению премии Ленинского комсомола. В СССР это была третья по значению премия: Ленинская премия, Государственная премия и премия Ленинского комсомола — 10 000, 5000 и 3000 рублей, соответственно. Комиссию возглавлял Евгений Велихов[91], и были две подкомиссии: по точным наукам и технике и по гуманитарным наукам.
Одним из возможных претендентов на премию по гуманитарным наукам был Сергей Аверинцев[92]. Тогда это был очень молодой, подающий надежды ученый, который написал диссертацию о Плутархе. Однако гуманитарии столкнулись на непримиримых позициях: одни говорили, что Аверинцев — светоч и надежда нашей науки, а другие — что он религиозный мистик, и премия Ленинского комсомола — последнее, что ему светит. И никто уступать не хотел.
Велихов и секретарь комиссии, Борис Мокроусов из ЦК ВЛКСМ, попросили меня, работающего в подкомиссии по точным наукам и инженерии, разобраться. Я с интересом прочитал диссертацию, был покорен стилем и эрудицией в аргументации молодого ученого и не мог обнаружить религиозного оттенка. Не сразу, но я нашел способ, как примирить позиции и написал соответствующее заключение, в результате которого Сергей Аверинцев получил премию Ленинского комсомола. Если бы этого не случилось, его бы заклеймили как религиозного мистика, и может быть, его карьера была бы совсем другой. Так он стал академиком, блестящим представителем нашей науки мирового масштаба.
Папа Римский Иоанн Павел II и Антонио Зикики. 1980 г.
В моей жизни я не раз сталкивался с проблемой взаимоотношения научного знания и религии. Мне приходилось встречаться и беседовать с крупными богословами и иерархами церкви. В 1983 году президентом ЕФО был известный итальянский физик-ядерщик Антонио Зикики[93]. Когда Совет общества заседал в Риме, Зикики, который был вхож во все правительственные сферы Италии, устроил нам встречу с Папой Иоанном Павлом II, это было еще до покушения на него. Нас было человек двадцать. В Ватикане нас привели в зал четырех Евангелистов, где стояли четыре ряда стульев для гостей и впереди трон для Папы. Папа пришел с сенсационным заявлением: через 400 лет после того, как Галилей был осужден, в Ватикане сочли нужным пересмотреть его дело. Назначена комиссия, которая будет заниматься изучением этого вопроса. Папа еще долго беседовал с нами.
На приеме у Папы Римского Иоанна Павла II. 1980 г.
Через 12 лет комиссия закончила свою работу. Отменить старое решение она сочла невозможным, но иначе его проинтерпретировала, и на этот счет написан целый том, который был переведен на русский язык. Тогда Папа опять пригласил ученых в Ватикан. Если первый раз нас принимали в аскетическом зале четырех Евангелистов, то на это раз встреча была в одном из самых пышных помещений дворца — Королевском зале Ватикана. Все было очень красиво и торжественно — барочное оформление, сцена для папского трона и две группы кресел для почетных гостей: с одной стороны сидели князья церкви, с другой — князья науки. Позади были места для публики попроще.
Папа говорил о моральных проблемах и ответственности науки. Он сказал, что есть два типа знаний: знания, получаемые путем наблюдения, опыта и рассуждений, и этим занимается наука, а есть знание, полученное путем откровений, хранителем которого является церковь. Это знание более высокого порядка, чем то, которое получается научным путем, но одно не может оспаривать другое. Важно правильно интерпретировать то, что получено наблюдениями. В случае с Галилеем из-за неправильной интерпретации церковь вмешалась в мирские дела. Я хотел спросить, готовы ли они сделать Галилея святым, ведь он страдал за свою веру, но так и не решился.
Потом было обсуждение этих вопросов на заседании во дворце Барберини недалеко от резиденции Президента.
Жизнь науки
У моего деда, Алексея Николаевича Крылова, была громадная библиотека, которая хранилась частично дома, частично в здании Академии наук, в его большом кабинете. Значительная часть этих книг была посвящена кораблестроению и прочим специальным вещам, которыми дед занимался. Но, кроме своей прямой специальности, Крылов серьезно занимался историей науки. Он перевел на русский язык великий труд Ньютона «Математические начала натуральной философии» и некоторые сочинения Эйлера, дополнив их подробными глубокими комментариями. В его библиотеке была коллекция книг многих великих людей, сочинений замечательных ученых прошлого.
В октябре 1945 года, в возрасте 83 лет Алексей Николаевич скончался. В его кабинете в здании Академии Военно-морских сил был организован мемориальный музей, а мне предложили отобрать книги, которые я хотел бы оставить себе. На память о деде я забрал часть библиотеки, произведения великих ученых. Эти книги до сих пор стоят у меня в Москве, недавно только я подарил несколько томов старой инженерной энциклопедии музею А. Н. Крылова в Алатыре на родине деда.
В то время я занимался в МАИ, изучал математику, механику, физику. Конечно, в наши дни изучать механику по Ньютону или математику по Эйлеру бессмысленно: «Коперник целый век трудился, чтоб доказать Земли вращенье…», теперь этому посвящено несколько строчек в учебнике. Сейчас мы усваиваем и объясняем идеи классиков гораздо лучше и полнее, чем это делалось тогда, когда они совершали открытия и создавали свои книги. Сегодня в трудах великих ученых наиболее ценен метод, и в своих работах о прошлом науки Крылов всегда обращал на это внимание, именно это и привлекало его в трудах ученых. Я тоже понимал, что эти книги представляют интерес прежде всего с исторической точки зрения, но, читая классиков, обратил внимание на то, что в них есть материал, который актуален и сегодня: это предисловия. В предисловиях авторы объясняют, зачем они написали книгу, кому они адресуют ее, какие мотивы их побудили писать, что они думают о проблеме в целом. Поставленные в единые рамки, ограниченные объемом, они должны кратко описать ход своей мысли — и именно это интересно нам сейчас с исторической и методической точки зрения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
