– Бедный директор! – невольно вырвалось у Кисоньки. – Мам… – Она замялась, не зная, говорить – не говорить, но мама столько твердила, как важно это мероприятие с детскими домами…
– Короче! – отрубила решительная Мурка. – Лучше б ты директора послушалась! Тася, конечно, прима, но – третьего сорта! То есть третьего состава.
– И вообще она только что уволилась по собственному желанию, – меланхолично закончила Кисонька.
– А вы еще спрашивали – зачем я вас с собой тащила! – после недолгой паузы вскричала мама, развернулась на каблуках – и ринулась обратно к директорской двери. И остановилась, схватившись за ручку. – А откуда вы знаете? – подозрительно глядя на девчонок, поинтересовалась она.
– Даже уборщицы – и те знают, мам! – невозмутимо сообщила Кисонька. – Они тут как раз мимо проходили.
– Со швабрами, – зачем-то уточнила Мурка.
Мама распахнула дверь и бурей ворвалась обратно в кабинет директора.
– Мы спектакль посмотрим! – крикнула ей вслед Мурка, но дверь уже захлопнулась.
– Это теперь надолго, – прикинула Кисонька. – А учитывая, что об увольнении Таси директор впервые услышит от нашей мамы… – Она не закончила, только выразительно пожала плечами.
Они уже дошли до конца коридора, когда пробиваясь сквозь дерматин двери из директорского кабинета донесся страшный рык:
– Почему уборщицы знают, что делается в моем театре, – а я нет?!
Девчонки переглянулись – и торопливо затопотали по лестнице.
Глава 18
И все-таки Ритка
– Миленько, конечно, – равнодушно взирая из-за кулис на сцену, сказал театральный агент. От него вкусно пахло морозцем, какой-то едой, и выглядел он вполне довольным жизнью – но не балетом.
Сыщики «Белого гуся» возмущенно переглянулись – за сегодняшний день балетная труппа стала им чуть ли не родной, и слушать, как их почти друзей оскорбляет какой-то… щекастый, вкусно кормленный…
– Знаете, мы с родителями бывали и в Москве, и в Питере на спектаклях… – начала Мурка.
– И в Вене, и в Будапеште, и в Праге, – для солидности добавила Кисонька.
– Так там – хуже! – выпалила Мурка. На самом деле, неправда, конечно, но… и не совсем ложь. Во всяком случае, сегодня Мурке нравилось все – и завораживающая музыка, и полное тайны озеро под луной, и плывущие в переменчивом свете девчонки в белых пачках, и… принц! Теперь она понимала ревность Лены Матвейчук – на сцене ее Дима и впрямь был Принцем! Она и сама чувствовала, что влюблена – немножко, до конца спектакля, но все-таки, все-таки… Она даже согласилась бы отказаться от рукопашного боя (ненадолго!), только б ее тоже, вот так – спасали! Ну хоть разочек – не она всех, а ее!
– Кто такие? – разбивая Муркины мечтательные раздумья, прошептал агент.
– Дочки спонсоров, – торопливо прошептал в ответ Александр Арнольдович.
Видно, дочки спонсоров заслуживали большего внимания, чем просто какие-то девчонки (мало ли кто их родители – обидишь, потом не расхлебаешь), – агент соблаговолил снисходительно повести в их сторону пухлыми щеками:
– Декорации хорошие. Костюмы – слабенькие…
– Отличные костюмы, – упрямо насупившись, бросила Мурка – знал бы он, что тут вокруг костюмов творилось!
– Слабенькие, – столь же снисходительно к непонятливому ребенку повторил агент. – Постановка, режиссура, хореография, даже кордебалет – вполне на уровне… – Тон стал из снисходительного жалостливым, будто все это были страшные недостатки.
– Но! – Агент назидательно поднял палец, глядя теперь уже не на ребят, а на балетмейстера и Зою Павловну. – Разве в наше время этим кого удивишь? Где обещанный модернизм, о котором весь город гудит?
– К-какой модернизм? – чуть не заикаясь, спросил балетмейстер.
– Гуси на озере! – возмущенно вскричал агент. – На вот этом самом, на «Лебедином»! Куча народу мне уже сегодня звонила! И где? – Он возмущенно ткнул пальцем в залитую белым светом сцену, где плавно скользили фигуры девушек в белых пачках. – Ни одного гуся – сплошные лебеди! Ну ладно лебеди, но прима? – Он выразительно пожал плечами. – Какая может быть Англия – если у вас нет хорошей солистки?
– А чем вам Настя плоха? – пробормотала Мурка, но… без должного энтузиазма. Она с ужасом сознавала, что после всего – после похищения, которое им с Кисонькой удалось предотвратить, после софита, беготни по мосткам, расследования, и даже последней Настиной выходки с молотком, после этого бесконечного дня, который казался ей длиной в целую, отдельную жизнь… ей Настя тоже… не так чтоб очень. То есть не то чтоб совсем не нравится, а…
Настя наверняка все делала правильно. Правильно ступала, правильно прыгала, правильно входила в поддержку и правильно выходила из нее. Она все знала и умела. Она танцевала заколдованную принцессу лебедей безупречно, как… отличницы-зубрилки сдают экзамен по физике. Дима разлетался к ней принцем – нежным, страстным, влюбленным, слегка растерянным от случившегося с ним чуда. Коршун-чародей нависал воплощением злобы и ненависти, нелепой бессмысленной ревности, когда если плохо тебе, обязательно надо сделать еще хуже другому… а Настя – сдавала экзамен. Экзамен по грации, экзамен по нежности, экзамен по любви. Правильно и… скучно.
– Это… это, наверное, потому, что мы не из зала смотрим, а из кулис, – пробормотала Мурка, и сама себе не поверила, вспоминая жиденькие аплодисменты, вспыхнувшие и тут же угасшие, когда Настя кланялась.
– Может, просто перенервничала – денек сегодня был ничего себе! – явно стараясь просто поддержать Мурку, предположил Вадька.
– Ага, молотками в живых людей перекидалась, устала очень! – злобно отреагировал Сева.
– Ну ведь не убила же она твою Ритку! – старательно не глядя на него, пробормотала Катька.
– А я не знаю! – дрогнувшим голосом ответил Сева. – Ее перевязывать уволокли, меня не пустили, так что еще неизвестно, вдруг и убила!
– Вот было бы здорово! – зарываясь лицом в перья Евлампия Харлампиевича, тихо-тихо выдохнула Катька.
– Ваша Настя не то чтобы плоха… – специально для Мурки пояснил агент. – Она именно что – НЕ плоха! Только после Матвейчук этого категорически недостаточно! Честно говоря, я даже не знаю, как ее примут здесь, в городе. – Агент покачал головой.
– Она научится, – беспомощно пробормотал балетмейстер. – Это ведь ее первый большой выход. Все придет. Со временем.
– Так, может, и в Англию вы тоже поедете – со временем? – безжалостно поинтересовался агент. – И это ведь еще только первый акт, где она Одетта! – Он ткнул пальцем в сцену, где задник с изображением туманного ночного озера уже взвился вверх, сменяясь декорациями королевского замка. Сквозь опущенный занавес слышалось треньканье третьего звонка и сдержанный гул зрительного зала. – А как она Одиллию во втором акте станет танцевать? – Оркестр грянул увертюру, и занавес пополз в сторону, открывая сцену королевского бала. – Одиллия – это же воплощенная страсть! А ваша школярка так и будет – ножку вверх, ножку вниз? Не танец, а экзерсисы у балетного станка!
«Бедный Дима!» – подумала Кисонька, глядя, как прекрасный принц равнодушно отвергает явившихся на бал красавиц и отчаянно высматривает ту единственную, неповторимую, любимую…
Только вот в Настином исполнении его белокрылая красотка выходила слегка… дохловатой. Не лебедь – а курица из супермаркета.
– Одиллия… Настя, на сцену! – в это время негромко проговорила помреж Милочка – и девчонка в черной с серебром пачке и с украшенной черными перьями прической промелькнула мимо. Точно сверкнула черная молния.
– О, поскакала… Понеслась… – неодобрительно глядя ей вслед проворчал агент. – О… О! – Тон его вдруг изменился. – Нет, ты глянь! Понеслась, ей-богу, понеслась!
В подсвеченном софитами неверном полумраке закулисья его лицо странно изменилось – на нем появилось недоверие, потом изумление, потом…
Дальше ребята не смотрели – теперь они глядели только на сцену, где в яростном и даже грозном танце летела Одиллия, черный лебедь!
Она была… невероятна! Эта прекрасная девушка, точно вихрь ворвавшаяся на чинный королевский бал. Дерзкая и отчаянная, до ужаса самоуверенная, неотразимая и отлично знающая о своей неотразимости! Она побеждала всех женщин – безжалостно превосходя их по всем статьям, заставляя чувствовать свою ущербность рядом с ее живой и страстной красой! Она покоряла всех мужчин, немного презирая за то, что они так легко сдаются ее чарам и в то же время жалея: ну а что им, несчастным, еще остается, когда она – здесь? И никого не удивляло, что принц забыл ради нее все, мгновенно потерял голову, наоборот, удивительно, как он мог отказаться от этой темной прелести, променять ее на печальную белую тень над озером. Наверное, просто испугался. Наверное, такая девушка даже для него оказалась – слишком. Слабак. Дурак. Проваливай и жалей всю жизнь!
