Мой адвокат Швейский всегда говорил, что в органах КГБ работают квалифицированные люди, так как они подбираются из отличников юридических факультетов и из других мест, эти люди умные и талантливые. Когда ему, Швейскому, приходилось защищать кого-нибудь из политических, он говорил, что их следователи подготавливали дело очень грамотно и найти ошибку было трудно. Архипенко по уму и интеллекту был на уровне славянского шкафа.
Звание подполковника КГБ — очень высокое звание.
Почему же такая компетентная организация приголубила у себя эту тупую мокрицу? Может быть, он настолько превзошёл всех в жестокости, что заставил органы уважать себя?
Архипенко пристально за мной следил, поскольку его раздражала моя независимость. Однажды он меня вызвал и говорит:
— Товарищ Сичкин, когда вы начинаете что-нибудь рассказывать, все ансамблисты внимательно вас слушают, они вам верят, вы для них авторитет. Представляете, если вы будете насаждать всякие порочные идеи, что тогда будет?
— Но я же не насаждаю порочных идей, — спокойно ответил я.
— Пока нет. А что будет, если начнёте? Вы для них авторитет. Там, где вы, всегда толпа. Это очень опасный вариант.
— Хорошо, я буду избегать их всех, не буду ни с кем общаться и покой вам обеспечу.
— Зачем же так нахально действовать? — сказал «Зорге».
— Хорошо, я буду с ними молчать, как глухонемой.
— Это лучше, — ответил Архипенко. В Чехословакии нас предупредили, чтобы мы по улице ходили по пять человек, не меньше. Я поздно проснулся, в номерах гостиницы ничего не было, и я пошёл на улицу один купить воды. Я прекрасно видел, что ряд ансамблистов за мной следит. Через час меня вызвал Архипенко и зло сообщил, что я нарушил его приказ и вышел на улицу один, тогда как я обязан был выйти впятером.
— Товарищ Архипенко, это неправда, я был не один, нас было пятеро: я и четверо за мной следили. Я их прекрасно видел. А если бы нас было пятеро, плюс те четверо, которые следили за нами, — это уже толпа. А вы нам говорили, что толпой ходить не надо.
Мой юмор был до тошноты товарищу Архипенко.
В Праге нам всем выдали огромные ручные часы. На второй день товарищ Архипенко вызвал меня и сказал, что одна чешка нашла мои часы и принесла. Я показываю часы, которые были у меня на руке, и говорю, что я часов не терял и никакой чешке их не оставлял. Но он с тупой яростью воскликнул:
— Так кому я должен больше верить, вам или ей?
— Себе! Вы прекрасно все знаете! — ответил я. Один певец, бывший моряк, очень приятный парень, по своей наивности сказал коллегам по хору, что в Праге живёт его бывшая невеста, которая не дожидаясь его из армии, вышла замуж за чеха, сейчас живёт в Праге, и что у него есть возможность её увидеть. Кто-то из слушателей сразу побежал в КГБ и об этом сообщил. Этого певца могли бы в поездку не брать, но случилось какое-то чудо, и Шерлок Холмс-Архипенко, чтобы прославить свою организацию и свои разведческие таланты, взял его, но продумал до мельчайших подробностей, чтобы бывший жених не встретился со своей бывшей невестой. Мы жили в городе, а бывший жених с двумя старыми проверенными сексотами (его личная охрана, которая отвечала за него головой) жили за городом в отдельном доме. Оттуда без машины никуда не доберёшься. Их забирали на машине перед концертом. Певец-жених даже не мог себе представить, что он охраняем от постороннего взгляда. Эти два сексота спали по очереди: один спит, второй бодрствует. И вот однажды ночью сильно утомлённые охранники оба уснули глубоким сном. Проснулись они от шума заведённого автомобиля, бросились в спальню к жениху, а его в комнате нет… Тогда они выскочили на балкон (жили они на втором этаже) и видят, как машина трогается. Они, потеряв голову, прыгнули со второго этажа вдогонку машине, не сомневаясь, что в ней жених-певец. И один и второй сломали себе обе ноги. Они лежат на земле и орут от боли.
На самом деле моряк-певец-жених проснулся и пошёл в туалет. Вернулся и никак не может понять, почему два старых человека ночью решили посоревноваться, кто дальше прыгнет со второго этажа, двух патриотов отвезли в госпиталь с переломами обеих ног. все в ансамбле об этом узнали и тихо хихикали, потому что громко хихикать было опасно. Я же, скоморох несчастный, не выдержал и сказал:
— Я уверен, что в любой военной части есть один Александр Матросов, но я не подозревал, что у нас их окажется двое.
Архипенко все наматывал себе на ус. В немецкой столовой, где питался наш ансамбль, обслуживающий персонал состоял из немцев, но не было переводчиков. Так как я знал немецкий язык, меня попросили переводить. Это тоже не понравилось Архипенко. Он меня вызвал и опять понёс ахинею:
— Почему вы знаете немецкий язык?
— Когда была война, мы в Германии жили больше двух лет и изучили немецкий язык, — отвечаю я.
— А знаете ли вы, товарищ Сичкин, что на этом языке говорил Адольф Гитлер? — сердито сказал «славянский шкаф».
— Этот язык также знал и говорил на нём Данте, — отвечаю я ему.
— Какой Данте? Это тот, который Пушкина убил? — возмущённо отреагировала амёба.
— Тот был не Данте, а Дантес. Данте — тот, кто написал «Божественную комедию». Архипенко:
— Вы что, верующий?
— Да, я верующий. Я верю в Бога и люблю Бога, и, между нами говоря, Он мне отвечает взаимностью.
Эта протоплазма после моих слов вся просияла, в глазах появился огонёк.
— Я ведь догадывался. На следующий день из-за отсутствия регулярных рейсов Берлин — Москва я был отправлен в
Москву на военном бомбардировщике. Подполковник КГБ товарищ Архипенко своевременно оградил коллектив от порочного влияния товарища Сичкина. Архипенко, как никто, понимал, что стоило бы только Сичкину сказать ансамблистам, что Бог есть, и все бы ему поверили.
Я был уволен из ансамбля за агитацию и пропаганду религии.
Единственное, о чём я сожалею, что не успел сказать ансамблистам, что Бог есть.
ДИРИЖАБЛЬ
Однажды я принимал участие в концерте, в котором выступали Л. Миров и М. Новицкий. За кулисами артист-акробат, узнав, что я приехал из заграничной поездки (в то время эстрадные артисты почти не ездили за границу), поинтересовался, что я оттуда привёз. Я в присутствии Мирова ответил:
— Я решил не мелочиться, не разбрасываться на всякие шмутки, а привести одну, но крупную вещь. И я купил дирижабль.
Акробат, недоумевая, широко открыл глаза.
— Ты что, шутишь? Не надо меня разыгрывать, меня не разыграешь. Я тебя серьёзно спрашиваю, что ты привёз?
— Я тебе серьёзно отвечаю.
— Борис, тебя не поймёшь, когда ты шутишь, а когда серьёзно говоришь. В это время вступил в разговор Миров, а он мог говорить убедительно и на полном серьёзе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
