И Дороти действительно прежде никогда не хотела, чтобы у нее непременно был друг… любовник… семья, дом, дети… Ей ничего этого не хотелось, пока… Пока Дункан не обнял ее, не поцеловал. И даже притом, что они с Дунканом остановились достаточно далеко от полной близости, все пережитые тогда ощущения по-прежнему отзывались в ней какими-то непонятными желаниями… Она не только желала его как мужчину, ей была необходима его любовь и все, что связано с большой настоящей любовью.
Дороти стояла в булочной, смотрела на совершенно незнакомого мужчину и его дочерей, и ее охватило острое ощущение собственной несостоятельности и ненужности, какой-то внутренней пустоты. Это чувство не покидало ее и сейчас.
Она бродила по кухне, не находя себе места. На улице ярко светило солнце, хотя и было ветрено. Дороти пыталась уговорить себя одеться и сделать что-нибудь в саду. Физические нагрузки, наверное, помогли бы ей как-то справиться с плохим настроением, да и свежий воздух пошел бы на пользу. Впрочем, в том, что свежий воздух — действенное лекарство от боли и уныния, она сильно сомневалась.
Дункан сдержал сЛово. Когда Дороти утром вышла из дома, ее машина уже стояла у въезда в гараж. Когда, интересно, он подъехал? Она совершенно ничего не слышала. Дороти пыталась убедить себя в том, что это просто замечательно, она не увидела Дункана, ей не пришлось снова переживать унижение и беспокойство. Заведомо обреченная на провал попытка: она все равно хотела его увидеть, все равно любила его… В гостиной зазвонил телефон. Дороти пошла туда, чтобы ответить. Сердце почему-то билось часто-часто. Но оказалось, что звонит мама, а вовсе не Дункан. Но почему, собственно, она решила, что это должен быть Дункан? Тем более, что она для себя решила: общаться с Дунканом слишком опасно и слишком унизительно. Особенно теперь, когда она поняла, что все еще любит его.
Итак, она его любит… Дороти горько усмехнулась. Как это несправедливо, какой жестокий удар судьбы! Жизнь сделала круг, и она вновь оказалась лицом к лицу с той же болью, которую ей довелось пережить десять лет назад.
Нет, не совсем с той же. Тогда на ее стороне были гордость, юность и жизнерадостность. А сейчас…
Сейчас она знала — с твердой уверенностью, от которой щемило сердце, — что ее любовь к Дункану была болезнью, от которой, в отличие от простуды или гриппа, нет никакого лекарства и которая не пройдет просто так, сама по себе.
Дороти разобрала покупки. Теперь стоило бы пойти поработать в саду. Но больше всего ей хотелось усесться в кресло у камина в гостиной — с чашкой чаю и книжкой в руках.
Она достала — наугад — из шкафа книжку, развела огонь в камине, поставила чайник. А когда потянулась за коробочкой с чаем, ей на глаза попался глиняный поросенок, свинка-копилка, которую Дункан выиграл для нее в луна-парке еще тогда, много лет назад, и которую она с тех пор хранила. Поросенок был страшненький, но это подарок Дункана, и Дороти хотелось дотрагиваться до него, видеть его каждый день… Вот почему она не убрала глиняную игрушку куда-нибудь подальше.
И тут Дороти вздрогнула, увидев Дункана, который проходил мимо окна кухни. Тяжелый глиняный поросенок выскользнул из ее пальцев и упал на пол. Она сразу поняла, что не успеет его подхватить, но все равно дернулась, пытаясь спасти копилку. Но у нее ничего не вышло. Игрушка разбилась вдребезги.
— Дороти, что случилось? Я слышал какой-то грохот.
Наверное, дверь осталась незапертой, в каком-то оцепенении подумала Дороти, не желая поворачиваться к Дункану — вернее, не в силах повернуться к нему. Как зачарованная, она продолжала стоять на коленях и собирать осколки, разлетевшиеся по всей кухне. Хотя уже понимала, что склеить поросенка никак не удастся.
— Ты что-то разбила? Не трогай, можешь порезаться! — В голосе Дункана слышалось искреннее беспокойство. — Где у тебя щетка?
Она постаралась ответить спокойно:
— Все в порядке, Дункан. Я справлюсь. — И уловила в своем голосе раздражение, за которым пыталась скрыть отчаяние и обиду.
Она столько лет берегла этого разнесчастного поросенка, хранила его, как сокровище. Ведь он был подарком Дункана той Дороти, подарком от всего сердца, может быть, даже с любовью. А теперь его нет, он разбился.
Она чувствовала, как горячие слезы обжигают лицо. Ей уже ничего не хотелось — хотелось просто сидеть на полу и отдаться на растерзание охватившей ее печали. И плакать, плакать так, как она никогда в жизни не плакала… Но Дункан был тут, смотрел на нее, стоял у нее за спиной… И вдруг Дороти возненавидела его почти так же сильно, как когда-то любила. Она поднялась с пола, повернулась к нему и сердито спросила:
— Что тебе нужно, Дункан?
Он отошел от нее. И было у него в лице что-то такое, что заставило Дороти опомниться. Ей совсем не хотелось проявить сейчас свои истинные чувства.
— Решил навестить тебя и проверить, все ли с тобой в порядке. После вчерашней ночи.
Кровь застыла у Дороти в жилах. Да как он может напоминать ей?! Почему он так с ней поступает?! Она, может быть, и не ожидала от него ничего другого, но все же втайне надеялась, что у него хватит такта никогда не вспоминать о том, что произошло между ними той ночью, не говорить об этом ни ей, ни кому бы то ни было вообще — просто забыть, притвориться, будто ничего и не было — ни прошлой ночи, ни ее мучительного желания, ни жгучей страсти. Не было — и все. А что получилось в итоге? Дункан вошел к ней в кухню и беспечно спросил, как она себя чувствует после вчерашней ночи. Дороти казалось, что она вот-вот просто умрет от ярости и боли, но нашла в себе силы отвернуться от Дункана и спокойно проговорить:
— А почему со мной должно быть что-то не в порядке? Я и до этого целовалась, вообще-то. — И сама удивилась тому, сколько язвительной горечи скрывалась за ее ровным, невыразительным голосом.
Затем последовала ужасающая, оглушительная тишина, и Дороти охватило неприятное свербящее чувство, что она сказала что-то не то. Абсолютно не то.
— Не сомневаюсь, — легко согласился Дункан. — Однако я не об этом. Мы не увиделись утром, когда я пригнал твою машину. А сейчас ехал домой и по пути решил заглянуть и посмотреть, все ли с тобой в порядке. Ты вчера была совсем больной.
Он произнес это легко, почти беспечно. И уж точно — безо всякого пафоса. Но все-таки она знала — да, знала прекрасно, — что Дункан вне себя от ярости. .
Дороти опять охватила слабость. Но вовсе не из-за болезни. На этот раз ее слабость была прямым следствием собственной глупости.
Что на нее нашло?! Теперь, по здравому размышлению, Дороти поняла: Дункан совсем не желал упоминать о том, что случилось вчера. Наоборот, хотел оставить все это при себе. Наверное, даже больше хотел, чем она сама,
