Мы столкнули наши лодки с отмели, и караван тронулся в путь. Тихо, как примус, тарахтел запущенный директором моторчик. Мы все сидели на скамейках в несколько небрежных позах, как будто матросы фрегата «Астролябия», как будто подобные экспедиции для нас привычное дело, как будто мы уже самые настоящие юнги с Валаама, как будто нам и северные конвои ленд-лиза по плечу, однако у каждого наверняка чуть-чуть подрагивала селезенка.
Свияга в этом месте была слегка пошире своего обычного деревенского течения, однако за несколько минут мы уже достигли середины. Осталось метров сорок-пятьдесят до плоского берега и можно было вроде бы не волноваться, когда вдруг заплясали на волнишках пустые ялики, а затем и баркас стал как-то медлительно раскручиваться. Оказалось, что суденышки попали в какой-то сильный поток, напоминающий хребет осетра; он стал относить баркас, а за ним и ялики вниз по течению. Из-за холмов на берегу уже стали подниматься изувеченные купола и гнутые кресты оскверненного Свияжска.
«Ребята, все на весла!» — крикнула вроде бы спокойно, а на самом деле с небольшой ноткой истерии Крутоярова. Сама она прыгнула к носовой паре весел. Женственные руки превратились в сгустки героических мускулов. Ребята кое-как разобрались с оставшимися веслами, каждый тянул одно весло; видно было, что никто из нас не умеет грести, а только лишь видел это дело в кино. Осиповский, на которого весла не хватило, пробрался на нос, за спину физручки, и вытащил свой театральный бинокль. Директор на корме прибавил газку, и баркас худо-бедно пересек поток и стал скользить к спокойной бухточке.
Акси-Вакси, забыв о своей водобоязни, почувствовал вдохновение. И запел: «По морям и океанам злая нас ведет звезда» — то есть из кинофильма «Остров сокровищ». Все подхватили: «Бродим мы по разным странам и нигде не вьем гнезда!»
Наконец все три лодки уткнулись в песок. «Слава нашим капитанам!» — прокричала Эля и показала на директора. Все вылезли на пляж. Ратнер торжественно объявил: «Экспедиция Колумба высаживается на острове Сан-Сальвадор. Америка открыта, товарищи!» Интересно, что благодаря неожиданному месту высадки мы увидели весь полуразрушенный и полностью заброшенный город церквей и монастырей.
Директор Стручков после пересечения водного потока немного отрезвел. Он надвинул на глаза кепку и из-под козырька сурово смотрел на Свияжск.
«А что, товарищ директор, неужели тут немцы бомбили?» — спросил Валера Садовский. Директор сузил глаза: «Да нет, брат, тут не немцы бомбили…» Видно было, что не хочет продолжать тяжелую тему.
А тут еще не по годам и не по росту развитый Вовка Осиповский влез с очередным малоприятным вопросом: «А что, товарищ Стручков, помолиться бы не возражали? Замолить, как говорится, свои грешки?»
Акси-Вакси, честно говоря, удивился, с какой наглостью четырнадцатилетний пацан разговаривает с героем войны. Стручков даже не посмотрел в сторону Осиповского. Он отвечал своим собственным мыслям: «Я уже все грешки свои отмолил, товарищи пионеры».
Тут уже физкультурный руководитель экспедиции вступила со своей лирической, как будто из пьесы Мясопьянова, программой. Раскрыла большие, хотя и часто в сумерках исчезающие из поля зрения, руки: «Ах, какая ширь! Как легко здесь представлять себя частицей родины! Ну, товарищи пионеры, будущие мужчины, разбирайте лопаты — и за работу! А мы, женщины и инвалиды, отправимся в родные поля, чтобы собрать гербарий для альбома «Люби свой край»!»
Она подхватила Стручкова под здоровую руку и повлекла его в обход городка в мягкие и здоровые ковыли, которые дышали как чудесная природная аптека и среди которых, словно карибские островки, возникали то камыши, то широколистный кустарник. И вскоре они исчезли из поля зрения.
«Е…ться пошли», — авторитетно заявил Вовк Осиповский. «Никогда в это не поверю, — категорически отрезал Валерик Садовский. — Эльмира обладает божественным телом, она не отдаст [его] никому!» Вовк Осиповский хохотнул: «Сопляк и гугак! Ты бы в парке Тэпэи погулял, вот там через каждые десять метров натыкаешься на такие инвалидные парочки под кустом».
Потом все разобрали лопаты. Несколько минут не могли съехать с темы божественных телес, но потом Сэр (Серега) Холмский всем предложил вообразить себя в долине Калифорнии.
«Ура! — все заорали. — Золотая лихорадка!» Так назывался трофейный фильм, взятый где-то на Западе нашей доблестной армией. Для того и шли туда, на Запад, пробивались!
Ялики довольно быстро наполнились, как говорится, «под завязку» великолепным, словно пудра, песком. Решили слегка примять это сокровище. Запрыгнули и поплясали в обоих яликах. После этого еще добавили. Вот, говорили пацаны, промоем это добро на нашем берегу и найдем самородки. Тут разгорелась схватка со стрельбой с бедра. Таскали раненых за ноги, иной раз приканчивали, чтоб не страдал, кто-то клялся верностью навсегда, гремела песня:
Ты на подвиг меня провожала.
Над страною гремела гроза.
Ты меня провожала
И слезы сдержала,
И были сухими глаза.
Среди всей этой бурной борьбы никто и не заметил, как пропал Вовк Осиновский. Давайте, рейнджеры, прочешем ковыли!
Бей, барабан, походную тревогу!
Время не ждет, товарищи, в дорогу!
Все пошли широкой цепью по высокой, волнующейся под ветром траве; оружие на изготовку.
Где-то Вовк махнул своей динамовской майкой, которую за неимением другой он простирывал каждую ночь перед сном, с особым старанием стараясь над нижними заскорузлостями. И вдруг натолкнулись на лоно любви, просто так — вплотную. Крутоярова лежала на спине, раздвинув ноги, а на ней трудился несчастный инвалид Стручков. Он кряхтел, она сладостно стонала. А потом отвернула голову от его поцелуев. «Да не лезьте вы с вашим маринованным луком».
«Я ухожу, — прошептал Ратнер. — Мне стыдно». Но не ушел.
Прошло еще несколько минут, и вдруг девушка запричитала, заверещала, а также трубным гласом стала выкрикивать: «Ублю! Ублю!», хватать голову Стручка и страстно ее лобзать, несмотря на то что он сам был весь похож на маринованную луковицу.
Мы постарались бесшумно, как могикане, отползти от этого позора. Потом уж встали и пошли к «флоту», как мы стали называть наши три лайбы. Вскоре из ковылей появились счастливые, скромно сияющие любовники. Кто читал «Пармскую обитель», тот знает, что это такое.
Стручков, по всей вероятности, переоценил свои силы, что было замечено наблюдательным знатоком совокуплений Вовком Осиновским. «Видите, ребята, он пребывает во власти дрожи. Это она его употребила, а не он ее». Открыв свой портфельчик из искуственного довоенного крокодила, директор вынул четвертинку «Особой» и тут же ее пожрал. После чего повалился на носовую площадку баркаса лицом вниз и все старался беззастенчивой культей натянуть на башку полу пиджака.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
