Конечно, она не знала, что я знал о ее замужестве. Черт, может, ей было плевать. Преданность — не то качество, которое течет в крови этой семьи. Она выровняла спину, становясь выше возле меня. Ее шлем опустился вниз, густая коса спадала на грудь, дразня меня.
Мне нужно было заткнуть ее и просто ударить, что заставило бы ее забыть о Неуловимом.
— Плохо работаешь с головкой.
Она отдернула руку и сжала ее у себя на животе.
— Вранье!
Господи, боль в ее голосе сжала мою грудь. Мне стоило сказать ей, чтобы она оте*алась и убедить ее этим, что я отъявленный ублюдок.
Которым я и был. Потому что ее рот почти уничтожил ее. Она не только знала, как правильно отсосать, она, бл*дь, завладела моим членом.
И она знала это.
Вот чего она не знала на протяжении того темного горячего момента в лифте, так это того, что я видел ее лицо. Я знал, кто она, кто ее семья, и все их маленькие грязные секреты.
Без предупреждения, ее рука дернулась вперед, и она схватила мои яйца, нажимая на упругий член в качестве доказательства.
— Вот — правда, Неуловимый.
Грустное отчаяние в ее тоне смешалось со злостью в ее пальцах.
— Убери свою гребаную руку.
Сожми меня. Дерни сильнее.
Она усилила хватку, посылая прилив жара в мой член. Она держала меня за яйца, и хоть это был явный момент безумия, я любил его.
Я ненавидел ее за это. За то, что она заставляла меня хотеть ее, отчего во мне воспламенялось желание унизить ее, назвать шлюхой, сказать ей, что я знал, что она была неверной женой. Она заслужила все, до последней капли ярости от каждой обжигающей мысли, от каждого момента запрещенного удовольствия, которое она пробуждала.
Но, по ее мнению, Неуловимый не знал, кем она была, и это так и останется. Я не хотел, чтобы сейчас она спрашивала, как я это узнал, или что-то о технологии, которую я использовал. Мне нужно было, чтобы она забыла все о Неуловимом.
Я схватил ее запястье и оттолкнул назад.
— Охрана уже спускается.
Когда она обернулась на пустой гараж, я откатился назад, выжал газ, и рванул на максимуме.
Помчавшись вперед, я вылетел вверх по склону, чувствуя, как рев от байка смешивался с моей яростью.
В зеркало заднего вида я увидел, как она притопнула ногой на месте, отчего ее грудь подпрыгнула под курткой, а кулаки прижались к бедрам. После она подняла одну руку, и показала мне средний палец.
Нахер ее злость. Она не имела права злиться. Я ударил кулаком по панели.
Гребаная шлюха.
Двое охранников подняли головы, когда я завернул за угол. Я направил фонарик в их сторону, что само по себе было абсурдом. Они увидели меня. По крайней мере, им не удастся заснять меня на камеру.
Дверь гаража поднялась из-за РЧИД ридера, с которым я приближался. Я проскользнул под ней и вынырнул в поток траффика, чувствуя, как отвратительный укол сожаления разрывает меня изнутри. Руки тряслись. Пульс стучал, как бешеный.
От воспоминания ее тела под кожаной курткой.
От осознания того, что я прикасался к жене другого мужчины. Я поерзал на сидении, пытаясь унять дискомфорт между ног.
Скоро мы встретимся снова. Я бы сказал, очень скоро. Но это будет не так, как было сегодня. В следующий раз не будет никаких шлемов, но она так и не узнает меня. Она даже не узнает мой голос.
На самом деле, я понятия не имел, как пройдет наша следующая встреча. Я собрал достаточно улик против ее семьи. И, возможно, у меня было достаточно денег, чтобы бороться с командой их заумных адвокатов и посадить их за решетку.
Только они не заслуживали законного правосудия.
Но что делать с ней? Какая ее роль в этом?
Ее доступ к гоночной системе стал необычайно тревожным сюрпризом. Что она от этого получала? Она знала, кто я такой, и как был связан с ней?
Невозможно. Очень мало людей знали о том, что у Мауры Флинт был сын. Этого не знал даже Трент Андерсон. Но он узнает.
Через пять дней мы встретимся впервые в жизни.
Он ожидает встречи с Логаном Смитом — кандидатом на должность вице-президента с подделанным резюме.
Но он получит Логана Флинта — призрака из его прошлого, с полным мешком компромата на его семью.
Глава 11.
Логан
Бездушное.
— Не то, чтобы здание было способно вызвать глубокое чувство, но все в этом месте — от холодного мрамора и вычурных светильников на потолке до тканевых подушек под моей задницей, было создано, чтобы впечатлять, но терпело крах.
Современный дизайн роскоши замораживал воздух, а строгие и безжизненные работники сновали по коридорам, словно куклы. Весь этаж исполнительных директоров, казалось, ожидал моего следующего вдоха, и это высасывало из меня всю влагу, все запахи и все проклятое волнение.
Даже симпатичная ассистентка Трента Андерсона, Алисия Мерфи, нервно поглядывала в мою сторону. Не было ни единого изъяна на ее накрашенных губах или прямых каштановых волосах. Она сидела за массивным деревянным столом, который блестел от лоска также, как она. Такого лоска, под которым пытались скрыть все изъяны.
Показывал ли этот притворный дизайн настоящую натуру Кэси Бэскел? Скучные, предсказуемые линии под стать ее светлых волос, туго собранных на затылке, и строгим костюмам, облегающим ее тело?
Вот поэтому я и был здесь. Разрушить могущественные стены «Тренчент» и выяснить, какую роль она играла во всем этом. Для этого я был готов притвориться отталкивающим ублюдком, чтобы сыграть наивысшую заинтересованность в делах компании. Это не означало, что мне это нравилось.
Безопасный маршрут, по которому мне пришлось идти издалека, чтоб вывести всю семью, включая Кэси и Колина, на чистую воду. Но если они были чисты? Я опустил руки. Разрушение невинных жизней превратит меня в такое же зло, что и те ублюдки, убившие мою мать.
Я откинулся на спинку кресла и расслабил руки на бедрах. Но что мне на самом деле хотелось сделать, так это развязать галстук и расстегнуть несколько пуговиц на рубашке, которая душила меня.
Не встреча с Трентом нервировала меня и заставляла ладони потеть. Это была возможность увидеть ее, вдохнуть ее аромат, и с головой окунуться в воспоминание сладкого запаха ее киски на моих пальцах, бархатистого тембра ее голоса через визор шлема, все томительные ощущения от внезапной встречи, которые преследовали мои мысли пять предыдущих дней.
Каждая деталь той ночи была неожиданной. Кэси была шальной картой, и это до чертиков пугало меня.
Я медленно набрал воздух в легкие, вспоминая слова моей матери, когда я впервые сломал руку. Когда я плакал как слюнтяй и требовал, чтобы она продала мой спортивный байк. Когда я грозился больше никогда не садиться на мотоцикл.
