и поднялись на возвышенность, он вздрогнул, взглянув назад. Там, на ведущей к Лахоле дороге, растянулась бесконечная чёрная лента. О том, из кого она состоит, гадать не приходилось, - вдоль неё вспыхивали и разгорались пожары.
Слушая тихие разговоры солдат, Элари задумался. Он видел участь столицы. В ней за несколько часов штурма полегло около пяти тысяч бойцов, - и ещё больше двадцати тысяч тех, кто не мог бросить свои семьи, или тех, кто не понимал, какая участь ожидает людей под властью сурами, не щадивших ни женщин, ни детей.
Он смотрел назад. Выстрелов он не слышал, они были уже далеко, - но на южном горизонте, над Лахолой, стояло быстро растущее зарево колоссального пожарища.
24.
Машина мчалась со скоростью шестидесяти миль в час. Дымные облака словно поплыли назад, - и, когда над головой Элари простерлось чистое предвечернее небо, он расслабился, слушая тихий, бессвязный разговор. Солдаты мало что знали о случившемся. Война, внезапная передислокация, а потом нападение сурами стали для них совершенно неожиданными. Потеряв почти всех близких, они оказались почти в невменяемом состоянии. Элари с большиим трудом смог их успокоить, но они мало что могли ему рассказать. Они в панике бежали с автобазы, бросив бесполезную радиостанцию, - их приставили её охранять, но никто из них не получил оружия. Они сумели как-то починить сломанный грузовик, брошенный беженцами на обочине дороги, и теперь ехали к своим, которых надеялись найти не ближе, чем в Си-Круане.
Юноша задумался. При такой скорости они меньше чем через три часа будут в городе, - но вот что их там ждёт? В самом деле?..
Постепенно молодежь расслабилась, - стремительная езда в открытом кузове по широкой пустынной дороге не располагала к унынию. Но мирный сельский пейзаж вдруг показался Элари удивительно зловещим, - нигде ни души, ни звука, все попрятались, даже постов на дороге нет... впрочем, это и к лучшему.
Они мчались по высокой насыпи среди просторных, открытых полей, - но Элари казался себе одиноким и чужим. Потеряв девушку, которую поклялся сберечь, он уже ничего не чувствовал, - там, где было сердце, застыло что-то тяжёлое, словно осколок камня. Другие вряд ли это понимали, но юноша уже знал, что обречён. И постепенно на него снизошло огненное спокойствие предзакатных небес и всего великого неорганического мира.
25.
Элари недолго пришлось размышлять о превратностях судьбы. Его попутчики постепенно оживились и он, - единственный раненый, - оказался в центре их внимания. Помочь ему было, собственно, нечем, но юноши, как могли, перевязали его ноги и грудь. Он попросил одежды поприличнее, чем лохмотья туники, но у них ничего не было. Они засыпали его вопросами, и Элари вдруг почувствовал себя старше их всех, - взрослым среди детей, может быть, потому, что видел и знал гораздо больше их.
Рассказывая о своих приключениях, он, впрочем, понимал, что есть вещи, о которых нужно молчать, - не только о своих любовных похождениях, но и о вещах, на вид безобидных, - например о том, что вождь сурами пощадил его. Или о корове. Это были его личные дела, и никого больше они не касались. Он много рассказывал о Жителях Пустыни, - тут пригодились длинные беседы с Суру, вроде бы ни о чем, - и его слушали с жадностью. Элари поражался их невежеству, и мысль о том, что благодаря войне он избежал призыва в армию, лишь сейчас пришла ему в голову. Начнись она всего недели на две позже - и он оказался бы в числе этих, ничего не понимающих ребят, - или, что куда более вероятно, в числе тех, из кого сурами сейчас резали окорока. И, кстати, если бы они не напали - он никогда в жизни не покинул бы пределов Айтулари, и, скорей всего, вскоре пал бы жертвой своей дружбы с Суру, окончив жизнь в тюрьме Председателя. Чрезвычайная Комиссия Государственной Безопасности уже сделала ему предложение, над которым он обещал поразмыслить, но которого не мог принять...
Простая мысль о том, что у любого явления, даже столь ужасного, есть и своя хорошая сторона, показалась Элари настоящим откровением. Он понял, что впервые после начала вторжения всерьез надеется выжить... и устыдился этого.
Он не сразу заметил, что солдаты спрашивают его советов, - как старшего, - а заметив, охотно воспользовался своим авторитетом. Сейчас его единственным желанием было ехать не останавливаясь до самой Си-Круаны, - и он легко убедил в этом солдат. Он убедил их свернуть и ехать окольными дорогами, когда главная оказалась забита беженцами. Он убедил их не останавливаться и не подбирать никого, сделав исключение лишь для трёх девушек, навьюченных узлами. Он убедил их не останавливаться, даже когда их пытались задержать, - всего несколько раз, и однажды им пришлось удирать от пуль.
В конце концов, окольные дороги оборвались и они вновь выехали на главное шоссе, - но основная масса беженцев осталась позади, и сама страна Председателя кончалась. Впереди простерлись голые равнины, - вначале поросшие травой, потом каменистые, они плавно поднимались вверх, к скалистой иззубренной стене хребта Лабахэйто. Уже хорошо была видна седловина Солнечных Ворот. Все, кто ехал, сейчас были впереди, идущие отстали, - их машина оказалась единственной на огромном пустынном склоне, наверное, последняя из всех, что проезжали здесь. Склонявшееся к западу солнце уже окрасило закатным золотом тянувшийся за ними длинный шлейф пыли и весь поднебесный мир.
Громады гор вблизи уже нельзя было охватить взглядом. Они возвышались над ними, словно грозовые тучи, но не туманные, а твёрдые, пугающе реальные, в рыжих рёбрах выступов и синих извивах провалов. Их острые золотые вершины вонзались в глубокую синеву неба на страшной высоте.
Элари оглянулся назад. Долина Айтулари лежала перед ним огромной чашей, наполненной невесомым воздухом. В нём, плавно спускаясь вниз, растворялась наклонная равнина. В этом призрачном море парили темные острова дымовых облаков, - уже не вверху, на одном уровне с ними, но на таком расстоянии их ужасная природа не осознавалась, и это было просто красиво.
Всё вместе, - пики хребта, вздымавшиеся над бескрайней равниной, простор, огненное спокойствие заката, - всё это вызвало у Элари странное ощущение сна, теперь очень счастливого, какие снились ему в раннем детстве, и он не хотел, чтобы этот сон кончался,
