В связи со сказанным симптоматична фраза Михаила Лесина: «Все журналисты — проститутки!» Она страшна не цинизмом всех вымазать одной краской, а тем, что прозвучала из уст высокого должностного лица в присутствие президента страны. И никто не дал отпора. И новый президент не «поправил товарища». Из этого следует, что министр — главный сутенер всей этой массы «проституток», а президент — «смотрящий». Б. А. Березовский еще проще, и не только с журналистами: «Всех и вся можно купить, надо только знать цену». В редакции «министра правды» эта фраза звучит несколько по-другому. На встрече он заметил: «Предложите столько, чтобы отказаться не смог». На встречу с президентом не пригласили руководство Союза журналистов России, которое, по мнению организаторов, является противником президента (аттестация В. Суркова).
Союз журналистов России действительно выступил в поддержку НТВ, и было бы удивительно, если бы он этого не сделал. Речь идет о наиболее популярной телекомпании в стране. Неадекватные жесткие действия власти были рассчитаны на эффект страха, что вызвало мгновенную реакцию СЖ РФ, и это бесспорное благо. Если не он, то кто встанет на защиту свободы слова?!
Но дело совсем в другом: чиновники, вписавшие себя якобы в состав команды президента, критическое неприятие журналистами их действий преподносят президенту, как непримиримую оппозицию со стороны журналистов к нему лично. А это — преднамеренная дезинформация.
Алексей Венедиктов был молодцом. Он выступил страстно, не согласившись с оценкой Путина, что «слухи о смерти свободы слова в России несколько преувеличены». Он обострил тему, заметив, что, по его мнению, положение со свободой слова в стране далеко от благополучия. Более того, его можно назвать тревожным, если не критическим.
Виталий Третьяков, редактор «Независимой газеты», попытался отделить положение со свободой слова в стране от конфликта вокруг холдинга Медиа-Мост. Со свободой слова он не видит больших проблем. А вот конфликт с НТВ и холдингом Медиа-Мост зашел в тупик. Его дальнейшее развитие, и методы, которыми он провоцируется, наносят вред не только сотрудникам медиа-группы Владимира Гусинского, а и Прокуратуре, и, в конечном итоге, президенту, как внутри, так и вне страны. «И поэтому было бы правильно, — сказал Третьяков, — если бы президент эту ситуацию в ближайшее время разрешил».
Посыл был элегантным, тем более что Третьяков дважды подчеркнул, что он не разделяет взглядов НТВ. Впоследствии, уже после встречи Алексей Венедиктов раздраженно заметил, что практически НТВ никто не поддержал. Это не так.
Президент опасался, что разговор будет сосредоточен на теме свободы слова, предложил несколько вариантов разговора, призывая присутствующих коснуться и вертикали власти, и округов. Однако, разговор настойчиво вертелся вокруг темы экономической независимости СМИ, который активно поддерживался менеджерами, представляющими холдинг «Комсомольская правда» и медиа-сообщества Санкт-Петербурга и Новосибирска. Иначе говоря, разговор обслуживал замысел организаторов, о котором президент вряд ли подозревал. Менеджеры оказались неспособны обсуждать проблемы, стоящие как перед президентом, так и перед обществом. Политические, экономические аспекты, проблема корректировки закона о СМИ поднимались вскользь и вяло. Утрата руководителями СМИ чувства необходимой для журналистики корректной оппозиционности была очевидной.
Нельзя сказать, что власть подмяла журналистов, однако, на лицах участников встречи угадывался вопрос: кто следующий? Интересно, что перед встречей мы обменивались с участниками мнениями. Что будет главной темой в этом диалоге. Мнения разошлись.
Конечно же, на встрече с президентом можно говорить и о телеметрии, и о рекламе пива на телевидении, и об экономической независимости СМИ. Тем более, что эти проблемы существуют, как и идеи председателя ВГТРК Олега Добродеева о немедленных вложениях в телевизионные технологии и системы распространения телевизионных сигналов, иначе вся сеть распространения в России рухнет.
И все-таки… И все-таки… И все-таки…
Разговор был утомительным, долгим. Президент был достаточно активен в диалоге, но вряд ли пополнил запас конструктивных идей в области СМИ. Я наблюдал за происходящим и очень жалел, что не было Егора Яковлева. Руководитель газеты «Правда» был, а главный редактор «Общей газеты» отсутствовал. Не было, впрочем, представителей «Новой газеты» и газеты «Коммерсант».
Организаторы встречи провели селекцию приглашенных, и встреча от этого потеряла. Главный редактор газеты «Известия» Михаил Кожокин со своим намеком на якобы административ-ный окрик из-за кремлевских стен по поводу выступления газеты, которую можно считать едва ли не кремлевской опорой, выглядел чуточку потешным. Это почувствовал и президент, допытываясь, кто же этот кремлевский «сатрап», который мало, что выговаривает, а еще и наезжает на газету? В конечном итоге, стало ясно, что история о «сатрапе» — маленькая фантасмагория за авторством Кожокина. И более ничего.
Не помню, кто именно, говорил с возмущением о заказных, естественно, густо «проплаченных» статьях, которые он печатал в своей газете. Президент, лукаво усмехнувшись, посочувствовал: «Рекламный бизнес рухнул — приходится выкручиваться!». С этими словами редактор, на полном серьезе, согласился.
Говорили о недопустимости учредительства государственных СМИ от имени структур исполнительной власти, чем балуются, якобы, губернаторы. Кремль не без успеха добился главного: разрушения корпоративного единства СМИ. Я редко соглашаюсь с Михаилом Лесиным, но в одном из своих утверждений он заметил: «Торжество свободы слова — это не проблема власти. Ее уничтожение дело рук самих СМИ». И, хотя правота этих слов весьма относительна, власть программирует свободу слова, но СМИ сами ведут свободу слова под топор, приравнивая журналистику к бизнесу, а точнее, превращая ее в товар. Толкая журналистику в эту сторону, власть не отдает себе отчета о национальной сущности той страны, которой она, власть, намерена управлять. Власть без таких понятий, как служение Отечеству, для России противопоказана, но именно такая власть в стране и стала сущностью. Попытка президента Путина развернуть корабль и отойти от чистых деклараций на сей счет пока удается лишь в малой мере. Почему? Есть две причины. Первая, очевидная — неопытность практически по всему периметру управления в таком масштабе. Причина объективная, а потому — объяснимая. Причина вторая — профессиональная сверхосторожность, трактуемая в общественных кругах, как неуверенность.
Почему президент молчит? — этот вопрос становится навязчивым. Ответ простой: не хочет ошибиться. Ошибок совершено уже немало. Последний промах — буквально на днях. Президент отозвал свои поправки к Уголовно-Процессуальному Кодексу о запрещении Прокуратуре выносить вердикт на арест, доверяя это право только суду. Санкции Прокуратуры переходили в обязанности суда. Это позволяло УПК привести в соответствие с Конституцией и принципами правового государства. Это, естественно, предполагает независимость суда.
Поправки президента, укрепляющие законодательные права человека, были восприняты депутатами всех фракций очень положительно. Дело в том, что аналогичные поправки двумя месяцами ранее внесла фракция «Яблоко», и их судьба представлялась достаточно неопределенной. Но после того, как почти такие же поправки внес президент, на сегодняшний день контролирующий Думу, судьба их в одночасье стала перспективной. И вдруг — разъяснение президентской администрации: введение поправок потребует увеличения численности судейского корпуса, а денег в казне нет. Более того, это увеличение автоматически сделать невозможно, а суды в своей нынешней численности не справляются с потоками дел, жалоб, заявлений.
Подобное объяснение вызвало и недоумение, и сожаление.
Вторая половина августа 2002 года.
Месяц подтвердил свою судьбоносную неблагонадежность для России. 19 августа в Ханкале разбился вертолет МИ-26, имеющий прозвище «корова» за свои гигантские габариты и способность поднимать в воздух до 40 тонн груза. На борту вертолета было 146 человек. Из них 116 погибли. Чуть позже в больнице скончались еще трое. День 22 августа объявлен Днем национального траура. Тремя днями позже в Москве на улице Королева прогремел взрыв, который уничтожил одну из трех секций пятиэтажного дома. Первая, и по сути, единственная, версия — взрыв бытового газа, возможность теракта под большим сомнением. Жильцы утверждают, что запаха газа не чувствовали, но после взрыва запах был специфический, похожий на запах пороха. Следствие отрабатывает возможные версии.
