Обсуждение продолжалось. Одни считали, что его надо поощрить, другие были за наказание, третьи — и за то, и за другое. Томас сидел как на иголках, не в силах слушать — он предвидел, что скажут оставшиеся два Стража — Гэлли и Минхо. Последний за всё время разбирательства не вымолвил ни слова, лишь сидел, сгорбившись, на стуле, и по его виду можно было подумать, что он не спал по крайней мере неделю.
Сначала взял слово Гэлли.
— Я думаю, что уже достаточно ясно высказался.
«Вот и отлично, — подумал Томас. — Тогда заткнись и не высовывайся».
— Ну и нормалёк, — озвучил его мысли Ньют, в очередной раз закатывая глаза. — Давай, Минхо.
— Нет! — Гэлли так рявкнул, что кое-кто даже на стуле подскочил. — Я ещё кое-что хочу сказать.
— Так говори, на хрен! — отрезал Ньют. Томасу стало легче от сознания того, что временный председатель Совета презирал Гэлли почти так же сильно, как и он сам. И хотя Томас больше не боялся парня, он по-прежнему его на дух не выносил.
— Вы вот о чём подумайте, — начал Гэлли. — Этот козёл выползает из Ящика, прикидывается этаким потерянным и перепуганным. А через несколько дней бегает по Лабиринту вместе с гриверами, как у себя дома.
Томас съёжился на своём сиденье. Оставалось только надеяться, что другие не разделяют бредовых опасений Гэлли.
Гэлли продолжал разглагольствовать.
— Я считаю, что он всё время прикидывался. Он тут всего-то без году неделя, а уже столько подвигов насовершал! Кто как, а я на это не куплюсь.
— Что за тупой базар, Гэлли? — вмешался Ньют. — Переходи к сути и не долби мозги!
— Я считаю — он шпион тех, кто нас сюда засунул! — Комнату снова наполнили шум и гвалт. Томас ничего не мог предпринять, он лишь сидел и тряс головой — не мог понять, откуда Гэлли набрался своих идиотских идей. Наконец, Ньют угомонил всех, но Гэлли ещё не закончил.
— Нам нельзя доверять этому шенку. На следующий день после его прибытия появляется какая-то психованная девка с этой дебильной бумажкой в руке, и бормочет, что всё, мол, изменится. Потом откуда ни возьмись — дохлый гривер. Томас очень кстати попадает ночью в Лабиринт, и вот те, пожалуйста, — пытается всех уверить, что он настоящий герой. Ага, как же! Ни Минхо, ни кто другой не видел, чтобы он что-то там делал в зарослях плюща. С чего мы взяли, что это Чайник подвесил Алби на стенку?
Гэлли помолчал; несколько секунд в комнате царила напряжённая тишина, и в душе у Томаса потихоньку рождалась паника. Неужели они поверят измышлениям этого ненормального? Юноше не терпелось высказаться, и, решившись нарушить молчание, он уже было открыл рот, как Гэлли вновь заговорил:
— Слишком много всего странного наслучалось, и вся каша заварилась, когда здесь появилась эта ряха паршивая — Чайник. И надо же — именно он первым вернулся из ночной прогулки по Лабиринту. Говорю вам, тут что-то нечисто, и до тех пор, пока мы всё не выясним, я официально предлагаю запереть его в Кутузке на месяц, а после этого ещё раз пересмотреть его дело.
Все вновь загомонили. Ньют записал что-то в блокноте, при этом он досадливо качал головой, что немного обнадёжило Томаса.
— Ну, что, выорался, Капитан Гэлли? — съязвил Ньют.
— Не разыгрывай из себя умника, Ньют, — ощерился тот, покраснев от ярости. — Я сюда не шутки шутить пришёл. Как мы можем доверять этому шенку — ещё и недели не прошло, как он здесь? И кончай делать из меня дурака, сначала хотя бы подумай над тем, что я говорю!
Впервые за всё время Томас ощутил нечто вроде сочувствия к Гэлли: тот был прав — Ньют не ставил его ни во что. Как-никак, Гэлли был Стражем. «Всё равно ненавижу гада», — подумал юноша.
— Ладно, Гэлли, — сказал Ньют. — Извини. Мы тебя выслушали и обдумаем твоё чёртово предложение. У тебя всё?
— Да, всё. И я знаю, что прав.
Проигнорировав последние слова Гэлли, Ньют кивнул Минхо:
— Давай, последний по счёту, но не по значению.
Томас воспрял духом — пришёл черёд Минхо; конечно же, он будет на его стороне.
Минхо рывком поднялся с места, застав всех врасплох.
— Я там был и видел, что сделал это парень. Я наделал в штаны, а он... он не дрогнул. Не собираюсь зря языком молоть, как Гэлли, выскажу своё предложение и дело с концом.
В ожидании слов Минхо Томас затаил дыхание.
— Лады, — сказал Ньют. — Валяй, говори.
Минхо взглянул на Томаса.
— Я предлагаю, чтобы этот шенк занял моё место в качестве Стража Бегунов.
ГЛАВА 25
Упала звенящая тишина, и мир вокруг словно застыл. Глаза всех членов Совета были прикованы к Минхо. Томас сидел как громом поражённый, не сомневаясь, что сейчас Бегун скажет, что пошутил. Но тот сел на своё место, не добавив больше ни слова.
Наконец Гэлли вышел из столбняка.
— Ну и комедия!
Он встал и повернулся к Ньюту, тыча пальцем себе за спину:
— Да за такое гнать его из Совета поганой метлой! Совсем сдурел!
Если Томас и чувствовал к Гэлли какую-то жалость, то при этом заявлении она испарилась, как роса под солнцем.
Кое-кто из Стражей, похоже, был готов согласиться с предложением Минхо — как, например, Котелок, захлопавший в ладоши, чтобы заглушить вопли Гэлли. Все разом повскакали со своих мест и загалдели. Страж Поваров настаивал на голосовании. Другие не соглашались. Уинстон решительно качал головой, произнося что-то, чего Томас не мог расслышать. Юноша обхватил голову руками, чтобы переждать гвалт. Он не верил своим ушам. Почему Минхо так сказал? «Конечно, он пошутил, — размышлял Томас. — Ньют говорил, чтобы стать просто Бегуном нужна целая вечность, а уж Стражем...» Ему опять захотелось оказаться где-то за тысячи миль от этой комнаты.
Наконец Ньют отложил свои записи и вышел вперёд, крича, чтобы все заткнулись. Никто поначалу не обращал внимания ни на него, ни на его окрики. Однако постепенно шум улёгся, и все вернулись на свои места.
— Вот хрень, — проговорил Ньют. — Никогда раньше не видел, чтобы столько шенков одновременно начали разыгрывать из себя слюнявых сосунков. Может, мы и выглядим, как недоростки, но в этих местах и в этих обстоятельствах мы — взрослые люди. Вот и ведите себя как взрослые, не то придётся распустить этот долбаный Совет и начать от печки. — Произнося свою тираду, он шёл вдоль ряда сидящих Стражей и каждому заглядывал глубоко в глаза. — Всё ясно?
Снова воцарилась тишина. Томас ожидал протестов, и удивился, когда все, включая и Гэлли, согласно кивнули головами.
— Лады. — Ньют вернулся к своему стулу и уселся, положив блокнот на колени. Он написал ещё несколько строк, потом взглянул на Минхо. — Что это за плюк ты понёс? Дело серьёзное, брат. Извини, но тебе придётся очень хорошо обосновать своё предложение.
Томасу не терпелось услышать ответ.
Минхо устало вздохнул, но всё же приступил к защите своей позиции.
— Хорошо вам, шенки, сидеть здесь и трепать языками про то, про что не имеете понятия. Других Бегунов, кроме меня, здесь нет, а среди остальных единственный, кто бывал в Лабиринте — это Ньют.
Гэлли перебил его:
— Не только! Я тоже...
— Ничего ты не тоже! — отрезал Минхо. — И уж поверь мне, ни ты, ни кто другой даже не догадываетесь, каково это — быть там, снаружи. Ты сам налетел на иглу гривера, потому что сделал то же, что и Томас, на которого ты пасть разеваешь — нарушил Главное Правило. Это называется двойная мораль, ты, поганый кусок...
— Хватит! — прервал его Ньют. — Говори по делу. Обосновывай своё предложение.
Напряжение сгустилось так, что его, похоже, можно было пощупать руками. Томасу казалось, будто сам воздух в помещении превратился в стекло, грозящее вот-вот разлететься на тысячи осколков. Оба — и Минхо, и Гэлли — в упор уставились друг на друга, их лица побагровели, того и гляди — лопнут от натуги. Но в конце концов парни отступились и прервали поединок взглядов.
— Ладно, слушайте, — продолжил Минхо, садясь на своё место. — Я никогда ничего подобного не видел. Он не запаниковал. Не расхныкался, не заплакал, вообще не похоже было, чтобы испугался. Мля, он же здесь без году неделя! Вспомните, какие мы были — каждый из нас! — в самом начале. Прятались по углам, не знали, куда кинуться, ревели по сто раз на дню, никому не доверяли, отказывались хоть чем-нибудь заниматься... И так неделями и месяцами, пока не оставалось иного выбора, как послать всё к едрене фене и начать нормально жить.
Минхо снова поднялся на ноги и указал на Томаса.
— Всего через несколько дней после своего прибытия, этот парень бросается в Лабиринт, чтобы спасти двух шенков, с которыми едва знаком. Весь этот плюк насчёт того, что, мол, он что-то там нарушил — даже не глупость, а полный идиотизм. Он правил ещё даже толком не знает! Зато куча народу рассказывала и показывала ему, каково там, в Лабиринте, особенно по ночам. А он всё равно пошёл туда, несмотря на то, что Дверь закрывалась, и его заботило только одно — что двое парней нуждаются в помощи.
