Хотя опасность того, что прирост населения быстро выйдет из-под контроля, миновала, численность населения, несомненно, достигла очень высокого уровня. Поскольку благосостояние и мощь, сосредоточенная в руках людей, стремительно возрастают, каждый человек сегодня сильнее воздействует на окружающую среду[314]. Это значительно усиливает нагрузку на биосферу, в том числе в беспрецедентных формах. Это, в свою очередь, может создавать угрозы для нашего существования в будущем.
Одна категория опасений связана с истощением ресурсов. Выдвигаются предположения, что человечество близко к исчерпанию запасов ископаемого топлива, фосфора, плодородных почв, пресной воды и определенных металлов[315]. Однако такой тип дефицита ресурсов, судя по всему, не представляет непосредственного риска уничтожения нашего потенциала.
Исчерпание запасов ископаемого топлива может привести к рецессии в экономике, поскольку нам придется перейти на более дорогие альтернативы, но при этом мы способны поддерживать цивилизацию и без него. Мы уже планируем такую жизнь после перехода к нулевым выбросам до конца текущего столетия. Я подозреваю, что если нам не удастся найти новые источники ископаемого топлива, то общий экзистенциальный риск не повысится, а только снизится.
Что насчет воды? Хотя пресной воды меньше, чем морской, в абсолютном выражении ее достаточно много: 26 млн литров доступной пресной воды на человека[316]. Проблема главным образом связана с ее неудачным распределением. Даже в худшем случае пресную воду можно заменить опресненной морской водой при издержках примерно в 1 доллар на 1000 литров. Дополнительные расходы появятся при опреснении с использованием чистой энергии и подъеме воды для людей и хозяйств, расположенных вдали от побережья, но при необходимости мы сможем сделать и это.
Неясно, наблюдается ли в действительности значительный дефицит металлов: прошлые прогнозы не оправдались, и можно ожидать, что рынки сократят потребление, станут стимулировать переработку и повторное использование, а также разработают альтернативы, если запасы все же начнут истощаться[317]. Кроме того, редкие металлы, которых, возможно, и правда становится слишком мало, судя по всему, не имеют критической важности для цивилизации.
Хотя я не могу назвать ни одного ресурса, дефицит которого мог бы спровоцировать экзистенциальную катастрофу, сложно полностью исключать такой сценарий. Возможно, мы найдем редкий ресурс, который выполняет чрезвычайно важную функцию для цивилизации, не имеет подходящей альтернативы, не может должным образом перерабатываться для повторного использования и не дает рынку регулировать его потребление. Я сомневаюсь, что хоть какой-нибудь ресурс соответствует такому описанию, но полагаю, что проверить, так ли это, все же стоит.
В экологической сфере опасения вызывает и снижение биоразнообразия. Своими действиями мы уничтожаем и ставим под угрозу очень много видов, и есть мнение, что в настоящее время идет шестое массовое вымирание[318]. Так ли это?
Сложно сказать. Во-первых, мы не можем корректно сравнить современные данные с палеонтологическими[319]. Во-вторых, существует более одного критерия оценки массового вымирания. Скорость исчезновения видов сегодня гораздо выше, чем долгосрочное среднее, причем выше как минимум в 100 раз, и ожидается, что в будущем она продолжит расти[320]. Возможно, виды станут вымирать еще быстрее, чем в ходе типичного массового вымирания. Но доля вымирающих видов гораздо меньше, чем при массовом вымирании. Если в каждом из пяти крупных массовых вымираний погибло более 75 % видов, то мы потеряли лишь около 1 %[321]. Возможно, это самое начало шестого массового вымирания, но данные также позволяют предположить, что текущее вымирание гораздо менее масштабно. Как бы то ни было, мы не можем однозначно сказать, что в настоящее время не идет массовое вымирание, и это очень тревожно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вымирание – удобный критерий для оценки снижения биоразнообразия, но дело этим не ограничивается. Не стоит забывать о сокращении популяций, а также локальном или региональном исчезновении видов. Хотя у нас на глазах вымер “всего” 1 % видов, в отдельных регионах биоразнообразие может сокращаться гораздо сильнее, и это главное. С точки зрения экзистенциального риска снижение биоразнообразия особенно тревожно из-за утраты экосистемных услуг. Это услуги – такие как очищение воды и воздуха, обеспечение энергией и ресурсами, улучшение почвы, – которые в настоящее время нам оказывают растения и животные, но с которыми нам, вероятно, не справиться самим, поскольку это либо дорого, либо вовсе невозможно.
Яркий пример – опыление культур пчелами. Часто утверждается, что с ним связан экзистенциальный риск, поскольку Эйнштейн якобы сказал: “Если бы пчелы исчезли с поверхности земли, то человек протянул бы всего четыре года”. Это заблуждение давно развенчано: это не так, и Эйнштейн такого не говорил[322]. Недавнее исследование даже показало, что, если бы на планете совсем не осталось не только пчел, но и всех других опылителей, мировое производство продовольственных культур сократилось бы всего на 3–8 %[323]. Это стало бы огромной экологической трагедией и кризисом для человечества, но нет оснований считать это экзистенциальным риском.
Хотя приведенный пример безоснователен, возможно, существуют другие характерные экосистемные услуги, которые находятся под угрозой и без которых наша жизнь немыслима. Или же каскадная утрата экосистемных услуг может нанести по цивилизации слишком серьезный удар, от которого человечество не сможет оправиться. Очевидно, что на некотором уровне экосистемного разрушения так и произойдет, но сейчас мы плохо представляем, насколько мы близки к такому порогу и может ли каскадный процесс привести нас к нему. Чтобы выяснить это, нужно продолжать исследования.
Как и в случае с ядерной зимой и экстремальным глобальным потеплением, мы не знаем прямого механизма экзистенциального риска, но оказываем на глобальную экологию такое давление, что вполне могут обнаружиться пока неизвестные последствия нашей жизнедеятельности, которые поставят под угрозу наше выживание. Следовательно, можно рассматривать дальнейший экологический ущерб в грядущем веке как источник непредвиденных угроз для человечества. На долю этих немоделируемых эффектов вполне может приходиться большая часть экологического экзистенциального риска.
Ядерная война, изменение климата и экологический ущерб – чрезвычайно серьезные глобальные проблемы, важность которых не вызывает сомнений, даже если не задаваться вопросом, могут ли они вызвать экзистенциальную катастрофу. В каждом случае человечество обладает колоссальной силой, чтобы изменить лицо Земли так, как никогда прежде за все 200 тысяч лет истории Homo sapiens. Последние научные данные подтверждают гигантский масштаб этих изменений, хотя и не описывают понятные и проверенные механизмы поистине экзистенциальной катастрофы. Следовательно, экзистенциальный риск из этих источников остается более умозрительным, чем от астероидов. Но это не значит, что риск меньше. Полагаю, с учетом имеющихся у нас научных данных, было бы очень смело заявить, что вероятность этих рисков на столетие составляет менее 0,001 % при 0,05 % вероятности всех природных рисков, вместе взятых. Я бы сказал, что каждый из трех этих рисков имеет большую вероятность, чем все природные риски в совокупности. А впереди, вероятно, риски еще более серьезные.
Глава 5
Будущие риски
И тогда вернется темное Средневековье, вернется на сверкающих крыльях науки каменный век, а те достижения мысли, которые сулили человечеству неизмеримые материальные блага, могут обернуться его полным уничтожением. Уинстон Черчилль[324]
