Через пару лет, как раз когда у нас с Уортингтоном появился четвертый дом, Нэнси родила мальчика, и мы назвали его Диком.
Мы по-прежнему дважды в год навещали Алису в «Неизлечимых», но о Дике ни слова ей не сказали, да она бы и не поняла.
В девятнадцать лет Лиза вышла замуж за молочника, владельца домика в Камден-Тауне. Мэй было тогда шестнадцать, Дику только что исполнилось четыре, они присутствовали на венчании, состоявшемся в той же церкви на Мэйр-стрит, в какой поженились мы с Алисой. Нэнси купила новое платье и выглядела чудесно. Она хоть и попивала немножко по субботам, но была мне доброй и верной женой – или вроде жены.
Время шло. Лет через пять, по-моему, после свадьбы Лизы я получил письмо и понял по конверту, что пришло оно из «Неизлечимых».
Я сказал:
– Приготовься к дурным вестям, Нэнс.
А начав читать его, вскорости обнаружил, что ноги мои подкашиваются, и присел за стол. Письмо было от доктора Чаруэлла. Сейчас, когда я записываю эти слова, оно стоит у меня перед глазами.
Уважаемый мистер Уэбб!
Пишу, чтобы сообщить вам о переменах в состоянии Вашей жены, Алисы Уэбб (дата рождения неизвестна, около 1852), почти пятнадцать лет тому ставшей пациенткой нашей больницы. Около шести месяцев назад, как Вы знаете по последнему Вашему визиту, она начала предпринимать попытки разговаривать. И благодаря занятиям с медицинскими сестрами она вновь стала беседовать с людьми. Недавно она сообщила, что нижние ее конечности вновь обрели чувствительность. Несмотря на атрофию бедренных мышц, миссис Уэбб смогла снова научиться ходить. А несколько недель назад улучшение координации и владения руками привели к тому, что теперь она может самостоятельно есть, следить за своей чистотой и одеваться.
Мы давно уже полагали, что ее симптомы были результатом локализованной травмы, а не дегенеративного паралича. Такие выздоровления относительно редки, однако ни в коем случае не беспрецедентны. Не сомневаюсь, что прилежный уход и лечение, которые она получала, находясь на нашем попечении, внесли значительный вклад в столь счастливый поворот событий.
Результаты последнего осмотра, проведенного нашим приходящим консультантом-неврологом, профессором Эллиотом, позволяют нам выписать Алису Уэбб из больницы 12 сентября. Уверен, что Вы сможете организовать ее переезд домой.
Через неделю пришло письмо и от самой Алисы.
Милый Билли Бонс, я знаю, что доктора написали тебе про меня. Это чудо. Они вернули меня к жизни. Мне не терпится увидеть тебя и наших милых маленьких девочек. Спасибо тебе и Нэнси за то, что вы навещали меня в больнице. Я так соскучилась по тебе и так хочу снова попасть в наш дом.
С вечной любовью, твоя Алиса.
– И какого же дьявола мы теперь будем делать? – спросил я.
Нэнси заплакала.
– Поверить не могу, – сказала она. – После стольких лет. Кем она стала?
Я не знал. Думал, что Алиса еще не поняла: прошло почти пятнадцать лет. И возможно, считала себя молодой женщиной, а Лизу и Мэй – маленькими девочками. Она была все равно что мертвая, нельзя же пережить такое несчастье и выбраться из него как ни в чем не бывало. Что-то должно было измениться, повредиться в ее голове. Так я Нэнси и сказал.
– А что мы ей скажем про нас с тобой? – спросила Нэнси. – Про Дика? Мы же не можем спрятать от нее мальчика.
Ответить мне было нечего. Дик учился в закрытой школе, учился хорошо, и я решил, что ему не повредит пожить немного без нас. И попросил Уортингтона выделить мальчику комнату в одном из его домов. Конечно, Дику было всего девять лет, но ведь я же не в работный дом его отправлял. Я подыскал старушку, которая могла ухаживать за ним, заплатил ей. А Мэй велел, чтобы, когда мать вернется домой, ничего о Дике не говорила.
На самом деле я думал, что нам следует подождать, понять, во что превратилась Алиса, а там уж и решить.
Ну что же, дом мы приготовили. К тому времени мы занимали весь верхний этаж. Мэй поставила на стол цветы, Нэнси, пока я был на работе, все вымыла, вычистила. Лизе я писать ни о чем не стал. Она ждала ребенка, и я решил, что лучше ее пока не беспокоить.
Настал день, когда я с тяжелым сердцем отправился омнибусом в Патни. Пришлось зайти в контору на первом этаже больницы, подписать документы, что я Алису забираю. На сей раз закорючку свою я поставил без затруднений.
Потом я стоял на холодном каменном полу вестибюля и ждал, когда ко мне вернется моя жена. И увидел, подняв взгляд, как она проходит поворотом лестницы, – в черном платье, выданном ей, надо думать, больницей, с зачесанными назад и подколотыми волосами. Спускаясь, она держалась рукой за перила, и, хоть шла медленно, труда ей это, похоже не составляло.
Когда Алиса увидела меня, лицо ее вспыхнуло, она пробежала последние несколько шагов и бросилась в мои объятия. И долго плакала, вцепившись в меня. А затем подняла ко мне припухшее красное лицо, залитое слезами.
– Ах, Билли, даже не верится. Я так счастлива. Сказать тебе не могу.
– Ну, пошли, – ответил я. – Пора возвращаться.
Алиса пожелала проститься с сестрами, слез пролилось еще больше, и наконец я вывел ее из больницы и усадил в омнибус, который шел по Вест-Хиллу к Уондсворту. Она держала меня за руку и вглядывалась в улицы, в шедших по ним людей. Иногда поворачивалась, чтобы посмотреть на меня, и лицо ее сияло, как у ребенка, словно она никак не могла поверить в свое счастье.
– Дома многое переменилось, – сказал я, когда омнибус подъезжал к мосту Баттерси. – Лиза замужем. За молочником по фамилии Робертс. У них хороший домик в Камден-Тауне. И она на сносях.
Это ее поразило, но не так, как я ожидал. По моим понятиям, она все еще могла считать Лизу трех-четырехлетней девочкой, однако Алиса просто удивилась, что мы ей ничего не сообщили.
– Что, трудно свыкнуться с этим? – спросил я.
– Я почти со всем свыкаюсь легко, – ответила Алиса, а что она этим хотела сказать, я не понял. Правда, я вспомнил, как мы с Нэнси приходили в больницу и разговаривали при ней, и мне стало не по себе.
Когда мы добрались до Кроу-стрит, Алиса вошла в дом так, точно в нем всегда и жила. Ну, то есть просто сказала, что дом выглядит теперь намного лучше, что мы с Артуром красиво его покрасили и прочее – короче говоря, похвалила, а после поднялась наверх и уселась в кресло, в котором сидела всегда.
В тот вечер мы устроили праздничный ужин – баранья лопатка, вареный картофель, пудинг на пару, пиво, вино. Во главе стола усадили Алису, сестру и мать по сторонам от нее. Отец тоже сидел с нами, хотя, по-моему, не очень соображал, что происходит. А потом и старик Стивенс поднялся с первого этажа, чтобы выпить бокал вина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
