надо еще поблагодарить за перепелки.
— Спасибо за перепелки, Давид, — говорю и облизываю губы. Непонятно почему они пересохли, и во рту тоже сухо, язык с трудом ворочается. — Только вы их даже не попробовали.
— Я был занят, и у меня еще много дел. Приятного аппетита, Марта, — отвечает муж и разворачивает кресло. — Надеюсь, ты хорошо проведешь время.
Я не должна дать ему уехать, это я понимаю очень четко. Я должна ему это сказать. Откажется, значит я ошиблась и совсем ничего не понимаю в мужчинах.
Набираю в грудь побольше воздуха и выпаливаю на одном дыхании:
— Давид, раз уж у нас сегодня еще одна свадьба, я могу просить вас к нам присоединиться? — и добавляю почти шепотом: — Не уезжайте, пожалуйста…
Глава 14-1
Данилевский не отвечает, я лишь вижу, как на скулах играют желваки. Еще немного, и услышу зубовный скрежет.
— Ты говоришь серьезно, Марта? — наконец выдает он после затянувшегося молчания.
— Нет, это у меня такие дурацкие шутки, — отвечаю в сердцах.
Муж разворачивается и исчезает, но не успеваю опомниться, как разъезжаются раздвижные двери, и Данилевский оказывается прямо передо мной.
Мы смотрим друг другу в глаза. Я не знаю, что сказать, а он вглядывается в мое лицо, как будто хочет что-то там прочесть.
— Вы бы лучше спросили, — не выдерживаю я этой игры в молчанки.
— Что? — удивленно вскидывает брови Данилевский.
— Ну вы так меня рассматриваете, как будто я покрыта древними наскальными росписями, а вы пытаетесь их расшифровать, — объясняю ему. — Вот я и интересуюсь, не проще ли спросить?
— И ты скажешь правду? — недоверчиво хмыкает Давид. — Всю?
— А зачем мне вас обманывать? — искренне недоумеваю, но вспомнив свой «сон», опускаю глаза.
— Вот видишь, — говорит он, — потому я и пытаюсь вычислить хотя бы приблизительную природу твоих росписей. А еще лучше их возраст.
— Хорошо разбираетесь в наскальной живописи? — пытаюсь пошутить, чтобы разрядить обстановку.
— Разбираюсь, — серьезно кивает Данилевский, — это моя профессия. Разве ты не знаешь, за кого вышла замуж?
Пристыженно качаю головой. Как я могла не интересоваться таким интересным мужчиной?..
— Я решила, раз это фиктивный брак, мы с вами вообще не будем видеться, — признаюсь честно, раз уж пообещала ему говорить правду. — И поэтому мне было не очень интересно. Азат сказал, что вы уважаемый человек. Но тут у вас все очень уважаемые, как я поняла, даже Чабехан.
Прикусываю язык, но поздно, я уже проболталась. И конечно Данилевский не упускает момента, чтобы меня поддеть.
— Ты даже Чабехана знаешь? Я могу спросить, откуда?
— Слышала, как его ваши сотрудники обсуждали. Вы у него всех перепелок скупили. Зачем только столько, без понятия, — добавляю ворчливо. — Надеялись, что я умру от обжорства?
Данилевский снова запрокидывает голову и заливается смехом. Мне самой смешно становится, так заразительно он смеется.
— Марта, Марта, — он берет меня за руку, — какое же у тебя буйное воображение! Если бы я захотел овдоветь, такой способ мне бы и в голову не пришел! Поверь, если бы я решил от тебя избавиться, я бы предпочел гораздо более изящные способы. Уверен, как и ты.
— Если нас сейчас с вами подслушивают, то точно думают, что мы оба чокнутые, — говорю полушепотом, наклоняясь ниже.
— Почему? — склоняет ко мне голову Данилевский.
— Не успели пожениться, уже решаем, как друг друга угрохать.
— Уверен, что никто не подслушивает, — сообщает он мне тоже полушепотом.
— Почему? Вы так верите своим работникам?
— Потому что ты здесь, а значит больше некому.
Теперь уже я прыскаю в ладошку. Давид все еще не выпускает мою руку, и мне совсем не хочется ее отбирать. Он перестает смеяться и добавляет уже серьезнее:
— А Чабехан в самом деле очень уважаемый человек. У него самая лучшая и самая известная перепелиная ферма. Я хотел перед тобой реабилитироваться. Во-первых, что ты была голодна на нашей свадьбе. Во-вторых, я был недопустимо груб с тобой ночью. Прости.
— Ладно, проехали, — машу рукой, — я же думала, вы к Лейле полетели. Тогда бы точно перепелками не отделались.
Он замирает и сжимает мою руку так, что я ойкаю. И спохватываюсь. Ну что у меня за язык такой? Болтаю, что думаю…
— К Лейле? Ты подумала, что я полетел к Лейле, и обиделась? — он так напряжен, что кажется, сейчас взорвется. — Марта, это правда?
— Нет, говорю же, у меня такие шутки дурацкие, — отвечаю с досадой. Но Данилевский не унимается.
— А если бы полетел, то что было бы?
— Так вы слетайте, тогда и узнаете, — отвечаю сердито и отбираю руку. А Давид наоборот сидит с довольным видом и улыбается.
— Вы опять надо мной смеетесь? — я даже ногой топаю. — Вот увидите, я перестану разговаривать. У вас есть в замке скотч?
— Скотч? — недоумевает Данилевский. — Наверное, есть. А тебе зачем?
— Заклею себе рот, чтобы не ботать лишнего.
— Не надо, Марта, — он протягивает руку и большим пальцем касается моих губ, — не надо заклеивать. У тебя такие красивые губки…
Не понимаю, что со мной творится, но стоять у меня совсем нет сил. Ноги подламываются, будто они ватные, и хочется сесть. Лучше всего прямо на колени Данилевскому.
Он меня точно видит насквозь, потому что добавляет с ухмылкой:
— У тебя потом могут быть заеды. И ты не сможешь целоваться.
Мгновенно прихожу в себя и отталкиваю его руку.
— Подумаешь! Я и не собираюсь!
И снова появляется чувство, будто что-то витает в воздухе, поднимается в сознании и затухает. При чем здесь вообще заеды? Сам он настоящая заеда, этот Данилевский…
От замка доносится шум — это работники тащат столы, за ними женщины несут скатерти и посуду. Данилевский снова берет меня за руку.
— Ты действительно не против, чтобы я присутствовал на этом празднике? — спрашивает он.
Я киваю, и Давид быстро прикладывается губами к самим кончикам пальцев. Это легкое прикосновение обжигает как раскаленное железо. Его, кажется, тоже, потому что мы оба впиваемся друг в друга потрясенными взглядами.
Первым, конечно же, в себя приходит Данилевский.
— Я вернусь, когда все будет готово, сейчас
