– И какие боги могли создать крыс, чуму и карликов?
Ему на ум пришло ещё одно место из «Семиконечной звезды».
– Дева привела ему девушку, стройную как ива, и с глазами глубокими, как синие озера, и Хугор объявил, что возьмет её в жены. И тогда Мать наделила её плодородием, а Старица возвестила, что она родит королю сорок четыре могучих сына. Воин даровал мощь их рукам, а Кузнец сковал каждому железный доспех.
– Ваш Кузнец, должно быть, был ройнаром, – колко вставил Иллирио. – Андалы переняли искусство обработки железа у ройнаров, которые жили вдоль реки. Это все знают.
– Кроме наших септонов, – Тирион показал на поля. – И кто живет на этих ваших Равнинах?
– Земледельцы и работяги, прикрепленные к земле. Тут есть сады, хутора, прииски... У меня самого есть тут кое-какие владения, хотя я редко их навещаю. Зачем мне тратить на них время, когда к моим услугам мириады услад Пентоса?
– Мириады услад.
«И высокие крепкие стены».
Тирион поболтал вино в чаше.
– Мы от самого Пентоса не видели ни одного города.
– Тут есть руины, – Иллирио ткнул куриной косточкой в занавеску. – По этим местам проходят конные владыки, если какому-нибудь кхалу взбредёт в голову поглядеть на море. Дотракийцы не слишком-то любят города – это и в Вестеросе знают.
– Подкараульте один такой кхаласар, перебейте, и в следующий раз дотракийцы как следует подумают, прежде чем переправляться через Ройн.
– Дешевле откупаться от врагов едой и подарками.
«Додумайся я принести хорошего сыра на Черноводную, может, нос и по сей день был бы при мне». Лорд Тайвин всегда презирал Вольные Города. «Они воюют деньгами вместо оружия, – говорил он. – У золота есть своё применение, но войны выигрывают железом».
– Дай врагу золота, и он вернется и потребует ещё, говорил мой отец.
– Тот самый отец, которого ты убил? – Иллирио выкинул из паланкина очередную кость. – Наёмники не устоят против дотракийских крикунов – проверено Квохором.
– И твой доблестный Гриф? – усмехнулся Тирион.
– Гриф – другое дело. У него есть сын, в котором он души не чает. Мальчика называют Юным Грифом. Отважнее парня на свете нет.
Вино, пища, солнце, покачивание паланкина и жужжание мух – всё вокруг словно сговорилось вогнать Тириона в сон. Так что он засыпал, просыпался, пил. Иллирио пил вместе с ним чашу за чашей. Когда небо окрасилось багрянцем, толстяк захрапел.
Этой ночью Тириону Ланнистеру приснилась битва, залившая кровью холмы Вестероса. Он был в самом пекле, сея вокруг смерть секирой размером с себя самого; рядом с ним дрались Барристан Отважный и Злой Клинок, а в небе парили драконы. В этом сне у него были две головы, и у обеих не было носа. Врагами командовал его отец, и Тирион убил его снова. Затем он убил своего брата Джейме и, смеясь при каждом ударе, рубил его лицо топором, пока оно не превратилось в кровавую кашу. Лишь когда битва закончилась, он понял, что его вторая голова плачет.
Когда он проснулся, его короткие ноги налились железом. Иллирио ел оливки.
– Где мы? – спросил его Тирион.
– Мы все ещё на Равнинах, мой торопливый друг. Скоро дорога выведет нас в Бархатные холмы. Оттуда мы поднимемся к Гоян Дроэ, что на Малом Ройне.
Гоян Дроэ был ройнарским городом, пока валирийские драконы не превратили его в дымящееся пепелище.
«Я оставляю за спиной не только лиги, но и века, – подумал Тирион, – движусь назад во времени – в те дни, когда землёй правили драконы».
Тирион засыпал, просыпался и снова засыпал – то днем, то ночью. Бархатные холмы оказались сущим разочарованием.
– Да у половины шлюх в Ланниспорте титьки больше, чем эти холмы, – заявил он Иллирио. – Надо вам переименовать их в Бархатные соски.
Они видели круг из стоячих камней, которые, по словам Иллирио, поставили великаны, потом глубокое озеро.
– Тут было логово разбойников, которые грабили проезжих на дороге, – сообщил Иллирио. – Говорят, они по сей день обитают там, под водой. Тех, кто вздумает порыбачить на озере, утаскивают вниз и съедают.
К следующему вечеру им встретился каменный валирийский сфинкс, припавший к земле у дороги. У него было тело дракона и женский лик.
– Драконья королева, – сказал Тирион. – Хороший знак.
– Вот только короля у неё нет, – Иллирио показал на гладкий каменный постамент, где раньше стоял второй сфинкс. Камень зарос мхом и цветущими лозами. – Конные владыки соорудили под ним деревянные колёса и увезли в Вейес Дотрак.
«Это тоже знак, – подумал Тирион, – и совсем не такой хороший».
Этой ночью он напился сильнее обычного и в какой-то момент разразился песней:
Он в глухую ночь оседлал коня, и покинул замок тайком,
Вихрем он по улицам мчался, ненасытной страстью влеком.
Туда, где жила она: его тайный клад, услада его и позор.
Но он отдал бы замок и цепь свою – за улыбку и нежный взор.
Продолжения он не знал, кроме припева:
Золотые руки всегда холодны, а женские – горячи.
Руки Шаи били его по лицу, когда золотые руки цепи Десницы впились в её горло. Он не помнил, были они горячими или нет. Когда силы покинули её, удары стали прикосновениями мотыльков, порхающих вокруг его лица. Каждый раз, когда он закручивал цепь туже, золотые руки всё глубже впивались ей в горло. «И он отдал бы замок и цепь свою – за улыбку и нежный взор». Поцеловал ли он её последний раз, когда она была уже мертва? Он не помнил... но прекрасно помнил, когда они поцеловались впервые – в шатре на Зелёном зубце. Как сладки были её уста.
Он помнил и тот первый раз, когда поцеловался с Тишей. «Она не умела целоваться, как и я сам. Мы тыкались носами, но когда я коснулся её языка моим, она затрепетала». Тирион закрыл глаза и попытался вспомнить её лицо, но увидел только своего отца, согнувшегося над отхожим местом с задранной до пояса ночной рубашкой.
– Куда отправляются шлюхи, – произнес лорд Тайвин, и арбалет тренькнул.
Карлик перевернулся на живот и зарылся тем, что у него осталось от носа, в шёлковые подушки. Сон разверзся перед ним бездонным колодцем, и он с радостью бросился вниз и позволил тьме пожрать себя.
Глава 6. Слуга купца
«Приключение» дурно пахло.
На нём было шестьдесят весел и парус; длинный и узкий остов сулил быстрое плавание.
«Кораблик маловат, но нам сгодится», – подумал Квентин, когда впервые увидел судно, но это было до того, как он поднялся на борт и как следует принюхался. – «Свиньи», – решил он поначалу, но, сделав второй вдох, изменил мнение. Свиньи пахнут и того лучше. Это же была перебившая портовые запахи рыбы и солёного воздуха вонь мочи, гнилого мяса, нечистот, смрад мертвечины, мокнущих язв и загнивших ран.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
