Как только на экране вновь появилось лицо ведущего, Горный повернулся к Лизавете:
– Вот видите, и он считает, что взрыв может быть связан с инцидентом в мини-пекарне.
Лизавета опять не успела ответить Илье Муромцу, так как снова зазвонил телефон, городской.
– Алло!
– Будьте добры, Елизавету Зорину, пожалуйста. – Голос женский. Незнакомый. Зря она подошла к телефону. Только что прошел репортаж, теперь начнут звонить близкие и далекие. Будут сочувствовать, расспрашивать…
– Я вас слушаю.
– Очень хорошо. Тогда запоминайте. Не надо пастись на чужом огороде, деточка! Или будет хуже, чем сегодня. Усвоили?
– В каком смысле?
Но женщина уже бросила трубку.
– Вас интересовали угрозы? – Лизавета вздохнула. – Вот вам очередная.
Маленький Сунков чуть не свалился с дивана.
– Не кладите трубку! Где здесь телефон? Я сейчас прозвонюсь! – Он умчался, не дождавшись ответа. Впрочем, нетрудно догадаться, что на телевидении в каждом кабинете есть телефон.
– Что вам сказали?
– Что? – Лизавета все-таки потянулась к телефону, чтобы положить трубку, но Горный перехватил ее руку:
– Вас же просили не класть трубку.
– Ох, я машинально…
– Что вам сказали? Кто звонил? – продолжал выпытывать рубоповец.
– Не знаю. Женщина. Голос незнакомый.
– То есть вы его не узнали? Он был изменен?
– Не знаю. По-моему, этот голос я раньше не слышала. Я не очень хорошо запоминаю лица, но слуховая память прекрасная. Если я слышала голос хоть один раз, я его обязательно узнаю. Этого голоса я не слышала.
– И что вам поведали?
– Чтобы я не паслась на чужом огороде, причем меня ласково назвали деточкой.
– С чем это может быть связано?
– С чем угодно! – Лизавета вдруг разозлилась. Такое впечатление, что ее вызвали на ковер сразу три Борюсика. – Я вам уже объясняла. Это телевидение. Сюда каждый день звонят сотни и тысячи людей. У кого-то телевизор плохо работает, кого-то интересует содержание триста сорок шестой серии мексиканской эпопеи «И это про любовь», человек пропустил ее, потому что был на даче; кто-то недоволен ассортиментом в гастрономе за углом; кто-то пропустил прогноз погоды; кто-то придумал, как вывести страну из кризиса и хочет поделиться сокровенным планом. И все звонят нам! Вам-то звонить боятся! Ведь уголовной ответственности за звонки на телевидение у нас пока еще нет!
– Это я знаю. Кстати, в милицию тоже можно звонить безнаказанно, – спокойно ответил Горный. – Как я понял, на этот раз речь шла не о пропущенной серии мыльной оперы, а о прямой угрозе.
– Прямой угрозы, по сути, не было… Кто-то увидел репортаж о взрыве и, видимо, решил пошутить. Бывают и неприятные звонки. Кому-то прическа не по душе, кому-то одежда, кому-то слова, кому-то мысли. Всем нравиться невозможно… – Лизавета не заметила парафраза из Чехова. – И сейчас решили… «поддержать» в трудную минуту. Позвонили.
– Звонили из автомата, как и следовало ожидать, – доложил вернувшийся Дмитрий Сунков. – Автомат на Большом проспекте Петроградской стороны, недалеко от «Юбилейного». Можете положить трубку.
– Неленивые у вас недоброжелатели, – заметил Горный. – В автомат звонить бегают…
– Какие есть, – совсем уже нелюбезно ответила Лизавета.
Илья Муромец опять не обиделся, остальные тоже. Пуленепробиваемые милиционеры ей попались.
– Но если серьезно – к чему это предупреждение может иметь отношение?
– Тот, кто звонил, наверное, знает. Я – нет.
– Так не бывает! – в очередной раз повторил рубоповец. – Мы не первый год работаем. Если предупреждают, то рассчитывают, что поймут.
Он был прав на сто процентов. Лизавета сама не раз снимала репортажи о неожиданных налетах с побоями, о взрывах устрашения, когда стекла вылетают, но все живы. Почти всегда пострадавшие твердили, что они понятия не имеют, почему напали именно на них. Почти всегда, если у истории было продолжение, выяснялось, что причина конфликта – неотданные долги, коммерческие разногласия с партнерами или банальный адюльтер. При любом раскладе взорванные и избитые знали, почему на них наехали. Но молчали.
– Послушайте, Елизавета Алексеевна, возбуждено уголовное дело. Мы ведем следствие. В ваших же интересах отвечать откровенно и честно. – Это раздался глас Добрыни Никитича, оперативника из Петроградского РУВД.
– Я честно и отвечаю. У меня такое ощущение, что мы переливаем из пустого в порожнее.
– Но вы же не ответили ни на один вопрос!
– Я ответила на все вопросы, на которые знала ответы. И про машину, и про мое расписание. А насчет угроз и подозрений – увольте. Вы из меня хотите сделать параноика? Не желаю я никого подозревать! Я знаю немало людей, которые постоянно живут с ощущением, что на них ополчился весь мир. Они в каждом встречном видят агента темных сил, а любой, самый невинный вопрос сослуживца или соседа воспринимают как попытку проникнуть в святая святых их собственной личной жизни. Они ходят, озираясь, а по телефону говорят полунамеками. Я не сделала ничего плохого, и ни у кого нет достаточных оснований подкладывать бомбу в мой автомобиль. Я ответила на ваш вопрос? Тогда до свидания. На часах десять, у меня завтра рабочий день, а мне еще надо обсудить с редактором верстку. – Лизавета лукавила. Если ей и надо было что-то обсудить, так это встречу Саввы с труженицей Счетной палаты.
– Хорошо, – кивнул за всех гориллобразный. – Мы, пожалуй, пойдем. Но не обессудьте, придется еще встретиться. Может, в более подходящее время.
Сборная команда милиционеров покинула игровую площадку. Лизавета посидела еще минут пять. Выкурила сигарету и лишь потом набрала местный номер кабинета Саввы. Вообще-то проще было дойти ногами или постучать в стенку – они сидели в соседних комнатах, но Лизавета выбрала телефон. Пятиминутный тайм-аут ей понадобился, чтобы выкинуть из головы тревогу по поводу исчезновения Сергея.
Лизавета на девяносто процентов была уверена, что бомба в ее «Фольксвагене» имеет прямое и непосредственное отношение к знакомству с этим молодым человеком. Он пропал, испарился, как вечерний туман, оставив нетронутый ужин в номере отеля. Ему угрожали какие-то люди. Она засветилась в «Астории», даже подошла к телефону. Ее засекли, и теперь через нее хотят дать понять сбежавшему программисту, что игра пошла по-крупному.
– Ну что, ушли? Сейчас приду. – Савва взял трубку после первого же гудка, а у Лизаветы появился через десять секунд.
– Расселись тут на два часа. Конечно, приятно с красивой девушкой поболтать.
– Не думаю, что их порадовала наша беседа. Ребятам работу надо делать, а я ничего не знаю, ничего не ведаю. Тут еще этот звонок насчет огорода.
Лизавета в двух словах рассказала о совете «не пастись на чужом огороде».
– Так вот зачем этот юморист прибегал ко мне по телефону звонить! «Извините, тут важное дело, телефончиком можно воспользоваться?» – Савва очень похоже изобразил звонкий тенор Алеши Поповича. – Но знаешь, тема выходит серьезная. Людмила Глебовна, как только я ей рассказал, что твой автомобиль рванули, аж вся побледнела. Она уверена, что это из-за документов.
– Тогда рванули бы твой автомобиль.
– У меня нет. И не шути. Ей тоже звонили, еще когда она затеяла проверки этих медицинских денег. Тоже просили оставить чужое поле. Видишь? – Савва многозначительно прищурился.
– Что я должна видеть?
– Там поле, тут огород – лексика идентичная. А в твоей машине должен был ехать я. Пассажирское место пострадало больше всего. Так что все сходится.
– Насчет поля-огорода… У нас американские боевики каждый смотрит, там примерно так и выражаются. А что касается тебя в моей машине – получается, что я работаю на здравоохранительную финансовую мафию: сдала тебя и «Герду» в придачу, пока ты искал оператора. Так, что ли?
– Конечно, не так. Нас кто-то слушал. Мы же говорили в моем кабинете. Людмила отдала мне документы два дня назад. Знаешь, сколько «жучков» можно насажать за это время? Вот и услышали. На подготовку взрыва у них было больше часа. Хватит, чтобы полгорода заминировать. Особенно при достаточной финансовой поддержке.
– Тогда давай искать «жучков»! – Лизавета знала, что разубедить Савву можно только делом. Когда он построил красивую схему и увлекся ею, слова не действуют.
– Пошли.
Ни один из них никогда не занимался поисками электронных подслушивающих устройств в замкнутом пространстве редакционного кабинета. О том, что на студии слушают и делают соответствующие выводы, журналисты шутили давно и упорно. Ломается в кабинете телефон – и тут же следует комментарий: пленка кончилась. Перегорает лампочка – говорят, что напряжение скачет из-за несанкционированного подключения дополнительного электроприбора. Быть «под колпаком» считалось престижным еще во времена тоталитаризма. Тогда слушали опасных, а следовательно, талантливых журналистов. Кто же не хочет попасть в списки талантливых? Больше всего шумели насчет подслушивания те, кто вольно или невольно «постукивал» в инстанции о настроениях в редакции. Поговорку «На воре шапка горит» придумали не глупые люди.
