«Тайфун», если коммунисты смогут выполнить предложенную программу, закончится переходом к раннему коммунизму. Это еще не время «Туманности Андромеды» и даже не «Хищных вещей века» или «Стажеров», поэтому третья задача — создать теорию общественного развития, имеющую какую-то реально предсказательную силу. В конце концов, сейчас мы в состоянии делать лишь самые общие прогнозы, почти бессодержательные в силу своей абстрактности.
Создать — чтобы поднять уровень аргументации за коммунизм. Чтобы убеждать своих, доказывать союзникам. Чтобы врагов превращать в друзей. И если не научимся — грош нам всем цена.
«— Экий ты инакомыслящий, — проговорила она негромко…
— Нет, — устало сказал Дима… — Просто-то мыслящих немного, а уж инако… Ежели ты мыслящий, так будь добр, сядь и напиши „Капитал“ про двадцатый век…» (В. Рыбаков. «Дерни за веревочку».)
Ленинград, 1986 год
ЧАСТЬ 2
ТАЙФУН
Скованные одной цепью
Послесловие к роману Аркадия и Бориса Стругацких «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» — первой книге в серии «Новая фантастика» (М.: Прометей, 1989). Это первая статья Сергея Переслегина, опубликованная в профессиональной печати.
© Сергей Переслегин, 1989
— …Скажи, ты все еще любишь человека?
— Я опять сделал бы для него то, что однажды сделал.
— Это уклончивый ответ, Прометей. Вижу, ты выучился у них дипломатии.
Л. Мештерхази
«Они ведь все равно называют тебя диктатором… Так стань им! Стань!.. Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, старое поколение пало, но это были развращенные люди… зато народились новые, чистые! Достойные земли обетованной!..»[22](1)
А если не просто диктатором?
Если всемогущим?
Понимаете, не всевластие, начинающееся кровью и непрерывно порождающее ее, — настоящее всемогущество: «…пребывать сразу во всех восьмидесяти с гаком измерениях нашего пространства, во всех четырнадцати параллельных мирах, во всех девяти извергателях судеб!»(2)
1789, 1917, 1945, 1956.
Мы усвоили урок.
«…у гностиков ДЕМИУРГ — творческое начало, производящее материю, отягощенную злом»(2).
Год 1985-й.
1
«Отягощенные злом, или Сорок лет спустя».
Книгу такого уровня сложности можно комментировать бесконечно, создавать целые тома с анализом, описаниями и толкованиями, и эта работа будет осмысленна. Известная «Summa Teologia» во много раз превосходила по объему Библию, хотя все, что составляло «Сумму», содержалось в Библии. Труд Фомы Аквинского не пропал даром — святому отцу удалось сделать нечто большее, чем даже создать новую философию, — он сформулировал мироощущение эпохи средневековья, и десятки поколений видели Вселенную и Бога глазами Фомы.
Кстати, обратили ли вы внимание на бросающееся в глаза противоречие: мироощущение Темных Веков не могло отразиться в священной книге времен расцвета Римской империи. Реалии Ветхого Завета относятся частью к восточным деспотиям, частью — к патриархальным временам. Евангелие погружено в обстановку античного рабства. Каким же образом Книга книг могла сохранять свое значение тысячелетиями, пережив Возрождение, Просвещение, Новое Время, пережив даже собственное господство, обернувшееся ужасом инквизиции?
Не то чтобы этот вопрос никогда не ставился. Теологи говорят, что вечная значимость Книги — лучшее доказательство ее боговдохновленности. Но даже если текст Библии действительно был продиктован Богом, записывался он людьми и, следовательно, отражал меру их разумения.
Атеисты настаивают на произвольности и противоречивости толкований Писания, подчеркивая, что они слабо связаны с исходным текстом.
Это очевидное утверждение не решает задачи. Никаким толкованием, даже анагогическим[23], вы не сможете объяснить корпускулярно-волновой дуализм квантовой механики, исходя из текста, скажем, «Логики» Аристотеля. Равным образом, из «Войны и мира» не извлечь даже намека на лагерные крематории или ядерное оружие. Между тем атомная война очень точно описана в скандинавской мифологии, да и соответствующее толкование Апокалипсиса не выглядит искусственным. Бэкон находил в Библии свои летающие машины, Чернобыль (с украинского: полынь обыкновенная) заставил нас вновь цитировать Откровения Иоанна:
«Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.
Имя сей звезде „Полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки»(3).
Данная информация, казалось бы, не содержится в Писании, пусть его и создали боги, мудрецы или инопланетяне. Но она там есть, раз «Звезда Полынь» используется сегодня для эпиграфов и названий.
Загадка оказалась довольно сложной. Парадокс избыточной информации завязывается на математическую логику, теорию вероятностей, второе начало термодинамики, на свойства времени в контексте преобразований знаковой культуры, на семантику и семиотику. Решение же выглядит простым.
Психика человека неразрывно связана с миром, в котором он живет, составляя с этим миром так называемую Динамическую Целостность(5). Иными словами, как человек содержится во Вселенной, так и Вселенная — в виде своей проекции, измененной, упрощенной, искаженной масштабным преобразованием, — содержится в человеке. Тогда Писателем будет тот, кто окажется в силах перенести Динамическую Целостность на бумагу, записав Вселенную в виде конечного набора знаков, в котором она будет вся — «вширь — на много стран и вглубь — на много веков», все ее прошлое и будущее, содержащиеся в настоящем, далекое, заключенное в близком. Конечно, точность невелика, Книга включает в себя не Мир — образ Мира, но образ бесконечный.
Сверхзнание Агасфера! Лингвистическое удушье — Писатель не может объяснить смысл своей книги иначе, чем повторив ее от начала до конца. Воистину: «О чем нельзя теоретизировать, о том следует повествовать»(6). Слово оказывается многозначным символом. Отсюда все толкования.
Книга становится информационным усилителем, каждый читатель, каждое поколение извлекает из нее новое, свое[24]. Но нельзя исчерпать Вселенную раз и навсегда. Образ мира неизбежно различен у разных людей, тем более — у разных эпох. Каждая Динамическая Целостность — лишь грань Истины. И каждое поколение пытается написать свою Книгу. Иногда отрицая старые, иногда дополняя их.
Дополнение плодотворно, ибо, правильно используя классические символы, автор включает свое видение мира, свою ДЦ в тома толкований, в работающий тысячелетиями интеллектуальный накопитель.
Этим и объясняется интерес, который мы испытываем к современной фантастике, насквозь пронизанной традиционной символикой и символикой, которая станет таковой, поскольку заключает в себе видение мира людьми эпохи, спрессовавшей всю предшествующую историю.
Этим объясняется и участившееся обращение к языческой, христианской и восточной мифологиям, к фольклору Вечных Книг.
Джойс, Апдайк, Булгаков.
Сомнительный эксперимент Орлова.
Неудача Айтматова и Тендрякова.
«Отягощенные злом».
2
Взятая отдельно, первая линия романа действительно проста. Перед нами конспективное изложение событий, случившихся в 2033 году в городе Ташлинске и положивших конец определенной исторической эпохе.
Поводом для перехода сил реакции в наступление оказалась Флора, «массовая неформальная организация, никаких преступных целей не преследующая»(2), в которой при желании можно усмотреть некий аналог сегодняшней Системы.
Тихие «неедяки» вызвали всеобщую ненависть ташлинцев: «Давно пора с этой чумой кончать… триста тридцать три вопля отчаяния, горя, боли, ненависти, мести… Каленым железом!..»(2)
«Общественное движение, которое стремится стереть эту Флору с лица земли, — волеизъявление большинства, причем подавляющего большинства», — подчеркивает начальник гор-милиции майор Кроманов и добавляет: «…того самого большинства, которому мы с вами, милый вы мой учитель, обязаны служить»(2).
Первая загадка. Она двуедина. Почему Флора вообще вызывает ненависть в благополучном Ташлинске, сытом, одетом, приобщенном к достижениям мировой культуры, привыкшем за десятилетия гласности к свободе выбора образа жизни? И почему эта ненависть всеобща, почему она поразила город целиком, объединив совершенно разных людей?
Противником готовящейся акции выступает лишь учитель Ташлинского лицея Георгий Анатольевич Носов, причем позиция Г.А. не до конца принимается даже его учениками. А действительно, «почему Г.А. так рьяно болеет за Флору»?
