опершись левым локтем, чтобы не лечь окончательно. Вежливый вымогатель украденных вещей, так и застыл, анализируя действия Ала.
- Т-только не убивайте. У меня его с собой нет. – мужчина убрал пистолет в бездонный карман жилетки. Возможно, он бы задал один из десятков наводящих вопросов и стал бы выпытывать, а где же тогда сфера? Но не успел. Альберт молниеносным движением руки, как самурай, вытаскивающий катану, он вытащил перцовый баллончик и прежде чем вежливый успел среагировать, нажал на кнопку. Облако слезоточивого газа заполнило пространство между Альбертом и так не кстати убравшим пистолет мужчиной. Не теряя времени, Алик гусеницей перекатился по тротуару. Тут же, с крыши грохотнуло и в место где он лежал ударилась пуля, пробив и без того побитый асфальт. Берт подпрыгнул на ноги, схватил за запястье Катю, в ужасе смотревшую на происходящее, и побежал к углу здания, до которого они уже почти дошли, когда их остановил мужчина с пистолетом, надеясь, что сейчас ему тоже повезёт. Пуля пройдёт мимо или только царапнет его, но никак не убьёт, потому что, если такая пуля попадёт в тело – он не выживет. Пробежали одно окно, второе ещё третье и бетон закроет от летящего свинца. Сильный удар в спину, звон металла, ударившегося о металл и Альберт падает лицом в утоптанную годами землю. Не ощущая ничего, кроме адреналина и желания жить он встаёт, дёргает за собой девушку и бежит за стену пятиэтажки. Вот они уже за ней, но снова грохот и самый угол бетонной панели пробивает на вылет почти не деформированная пуля. Толи бетон всё-таки изменил её траекторию, толи изначально она была не верной. Свинец свистит над самым ухом и ударяется в асфальт. Ни Катя, ни Алик не слышат, но за углом пятиэтажки кричит им вслед угрозы вежливый коллега снайпера. А они уже бежали вдоль футбольного поля, спортивного комплекса «Восход» и пробежав весь квартал вплоть до улицы Багратиона, остановились отдышаться. Пара держала друг друга за плечи и смотрела как бы сквозь пространство.
- Всё… - она тяжело дышала. Видно, что бегать ей было не привычно. – Бежим дальше. Я покажу куда. – Альберт не стал спорить. Так они пробежали, а местами и прошли, хоть расстояние было крохотным, до дома Кати. Это была панельная, как и большинство домов, свечка, гордо отстранённая от своих братьев по материалу. У девушки дрожали руки, пока она вставляла ключ. Берт хотел ей помочь: положить свою руку на её ладонь, но так и не решился. Тем временем, ключ попал в замок и Катя немедленно вошла в квартиру, закрыв дверь за нерешительно шагнувшим Аликом.
- Мы оба устали, так что думаю, будет неправильно вот так тебя выгонять, пусть даже расплатившись за одежду. Разувайся, я… я чай заварю. – ловким движением ног она сбросила с себя босоножки и ушла в глубь квартиры, которая как предположил Берт, была средних размеров «однушкой». Пребывая в состоянии опустошения, как заяц, сумевший скрыться от волка, как не осуществившиеся жертва маньяка, сумевшая убежать домой, Алик снимал кроссовки. Выйдя из крохотной, неправильной формы прихожей и на не гнущихся ногах войдя в тот же проём, что и Катя, он попал на уютно обставленную кухоньку. Вместо старого скрипучего паркета, тут, как и в прихожей, а как он потом узнал и по всей квартире, был уложен светлый ламинат, усиливающий свет из белого, как туника Кати, окна. Вдоль стены рядком стояли деревянные шкафчики, стиральная машина, а в углу красовался высокий, но тонкий холодильник. Вместо стульев – деревянная скамья с полосатой накидкой на ней, приставленная к столу из соединённых брусьев, покрытых тёмным лаком, так же как и скамья. Тоже деревянные, но со стеклянной дверцей шкафчики висели на стене, правда они были абсолютно пусты. Всё было чистое, простое и успокаивающее. Алик с выдохом сел на скамейку. Старенький пластиковый чайник, который когда-то был белый, а теперь был скорее светло пепельным, булькал рядом с холодильником. Катя не шевелясь стояла, опершись руками о подоконник, просматривала скорее мысли, а не улицу с её густой восточной растительностью, близким морем и городом мостов – Владивостоком.
- Прости меня Альберт. – он посмотрел на неё в недоумении. Она же, стояла лицом к окну и на него не взглянула. – Я сначала думала, что ты озабоченный, накачал меня веществами, выведал у меня пока я была в бреду моменты из детства, а историю с этим шаром выдумал. Прости меня. Теперь, я тебе верю. – она хлюпнула носом, повернулась к нему и села рядом на скамейку. Катя не плакала. Глаза были наполнены влагой, но слёзы не текли. Проведя мобилизацию остатков мужской силы, выживших после встречи с коллегой снайпера, он аккуратно обнял её. Потом прижал к себе. Её растрепавшиеся кудри щекотали нос Алику, но он хотел чувствовать эту щекотку. Хотел чувствовать мокрую от пота спину Кати. Сейчас он ни о чём не думал. Он просто чувствовал. Так они просидели долго. Плавно, не торопливо покачиваясь, как будто танцевали вальс, и при этом молчали. Наконец, Катя подняла голову с его плеча.
- Нам нужно много друг другу рассказать. Идём. – она поднялась, шумно втянув воздух ртом, и вошла в соседнюю комнату. Алик пошёл следом. Как бы он не проклинал сферу, за то, что она вошла в его жизнь, но она же подтолкнула Алика к улучшению себя, познакомила его с Катей, дала понять, что закрываться в себе – значит ползти всё ниже и ниже.
Это была комната Кати. Такая же чистая, светлая. Поверх ламината пушистый, приятный наощупь коврик. Нежно голубые стены, белые полки, ловко заправленная кровать. В таком мирке они и пробыли весь остаток воскресенья, постепенно отдаляясь, отгораживаясь стеной хорошего настроения от нападения на них утром.
***
Понедельник. Утро. Рыбин. Он шёл отточенной за все года его жизни поступью. Роман был таким, каким был его шаг – уверенным, что всякая неприятность сольётся водой с его гусиных перьев. А если так не происходило – это выбивало его из колеи, однако он быстро её находил. Он шёл по старой пешеходной дорожке, проходящей сквозь дубки, побелённые снизу. Рыбин для себя называл это место «аллеей белых дубов». Вдыхая чистый утренний воздух, Роман как всегда проходил мимо площадки, когда его не окликнули, а именно обратились.
- Доброе, Роман Дмитриевич. – от стенки детского городка отделился человек, незамеченный до этого Романом. Да и должен ли он был
