— Такеши! — он вдруг вспомнил еще один, давно интересующий вопрос насчет художественных способностей японца. — А ты здесь что-нибудь нарисовать можешь? Например, мое лицо на полу? Или здесь пыли мало? — явно обросший мясом юноша наклонился, принявшись рассматривать теплые плиты, однако нанесенного снаружи мельчайшего песка тут было предостаточно.
Мгновенно отвлекшийся от разглядывания стены азиат радостно улыбнулся, расширив прищуренные глаза, словно увидел давно желаемую вещь в виде подарка на день рождения.
— Могу, Дима-сан! А тебе интересно, да? Почему раньше не спросил? — японец обернулся к нему, с надеждой моргая овальными глазами, видимо радостно нервничая из-за возможности заняться любимым делом, пусть даже в Аду. — Где тебя нарисовать? — он на миг задумался. — И как ты хочешь себя видеть?
— Какая разница? — удивился парень, не ожидавший такого количества вопросов, считая рисование простым занятием, требующим таланта, а не ума, на что Такеши оскорбленно дернул худыми плечами.
— Дима-сан! Да, как ты можешь так говорить, — обиженно забубнил худощавый японец. — Это же искусство, а не просто мазануть там, мазануть здесь! Есть разное видение, например твое, как ты видишь себя, или мое, как я вижу тебя, плюс твои личные предпочтения, что является подсказкой уже для моего видения! Много разных факторов! Я же художник, а не уличный шарлатан, выучившийся марать бумагу в дешевой художественной школе! Меня никто не учил, я таким родился и в этом мой дар, а ты… Эх… Никто не понимает настоящих художников! — он шумно выдохнул и непонимающе развел руками, а Дима тут же ощутил себя виноватым во всех смертных грехах. — Так может у тебя все-таки предпочтения есть? Как ты желаешь себя видеть, а затем я прикину, как это будет смотреться в моих глазах, а нарисую тебя… Вот здесь! — Такеши мгновенно забыл обиду на не смыслящего в рисовании спутника и, повторив начальный вопрос, ткнул пальцем в участок пыльного пола, по которому еще никто не прошелся.
— Ладно-ладно! — быстро закивал головой юноша, а любящий татуировки Лкетинг заинтересованно уставился на участок пола, где должно появиться изображение белого брата. — Просто нарисуй мое лицо, немного шею, плечи не надо, а само лицо… — юноша замолчал и задумчиво закрутил пальцем в жарком воздухе, словно вентилируя его. — В пол оборота! Вот так! — он немного повернул шею, сделав вид загадочной блондинки, фоткающейся на последний iPhone, и совершенно не понимающей, что она тупая дура, не обладающая ни умом, ни талантом.
— Ну… — глубокомысленно протянул темно-коричневый азиат, в свою очередь, приняв вид шибко умного питерского художника, рисующего за день на бутылку водки, пачку сигарет и немного еды. — Я понял, что ты хочешь! Замри так, как стоишь, а я сейчас! Быстренько! Тэнс-тэнс-тэнс-та-да-ду-дэнс! — Такеши можно сказать рухнул на худые колени, напротив мигом окаменевшего Дмитрия, одним глазом посматривающего на широкие спины недвижимых парнокопытных, а вторым на художника, не забывая думать о всякой ерунде.
«Кстати очень даже приятно ходить с голой задницей… Ходишь весь такой, яйцами потряхиваешь, можно сказать, свободный, как птица, чувствующая дыхание ветра на каждом перышке… Но с другой стороны именно одежда создает невидимую стену, отделяющую человека от животного… Обнаженность дает единение с природой, но чем больше подчиняешься ее зову, тем больше не контролируешь свою звериную часть… Все должно быть в разумных пределах… Единение с природой, гармония с разумом… Всего понемногу, дабы добиться собственного совершенства, по крайней мере, во время пребывания в человеческом теле… Нельзя отвергать ни то, ни то, как и брать что-то одно…», — он глубокомысленно почесал вспотевшие яйца, глядя, как Такеши вроде бы хаотично водит пальцем по мелкому песку, создавая грубые линии, но чем дольше всматривался, тем явней понимал, что талантливый японец умело вырисовывает его лицо таким, каким он сам давно не видел.
Последний раз так четко Дима рассматривал себя в зеркало дома в прошлой жизни, собираясь за бутылкой пива и сигаретами в тот день, когда его убило кондиционером. В день, когда еще хватало денег на пиво, ведь, когда они заканчиваются, приходится покупать самое дешевое бухло, имеющее большой градус и отвратительный вкус.
«Харя у меня тогда с перепоя вообще опухшая была, не то, что на этой картине… Личико узенькое, в каждой черте порода чувствуется… Прямо все такое аристократическое, любо-дорого смотреть…», — умиротворенный, как никогда мальчишка не мог на себя налюбоваться, ибо отражение в воде рассмотреть не получалось либо из-за ряби, либо темноты, зато сейчас маленький японец вырисовывал его от всего сердца, к которому прилагался огромный талант, и когда Такеши, наконец, поднялся, отойдя в сторону, дабы полностью открыть творение рук своих, то стало ясно, что он гений.
Изобразить подобную красоту на мелком песке Геены Огненной мог только мастер своего дела, художник от Бога, кем азиат и являлся, променяв бесценный дар на прозябание в лондонском офисе. На своем портрете Дмитрий получился очень независимым, будто не принадлежащим проклятому миру, да и вообще ничему и никому не принадлежащим, ибо выглядел сам по себе. Задумчивый, грустный и очень одинокий… Наверное, таким он всегда был, есть и будет.
— Та-ке-ши колдун! — пробормотал пораженный увиденным Лкетинг. — Ди-ма, ты как живой! Белый брат! Это волшебство! — он повернул ошарашенное лицо к грустно улыбающемуся юноше, а затем к японцу, всем видом преклоняясь перед сэнсеем кисточки, рисунок которого явственно выделялся на каменном полу и будет непередаваемо жаль, если сие чудо затопчут. — Нарисуй Лкетинга, желтый брат! Нарисуй! — просяще обратился он к засмущавшемуся художнику, протянув черные, мускулистые руки, могущие свернуть шею среднестатистическому черту.
— Ладно-ладно! — смущенно забормотал низкорослый азиат. — Ну, а как ты себя желаешь видеть? — он вопросительно вздернул подбородок и внимательно уставился на Лкетинга, который открыл белозубый рот от счастья, нахлынувшего вследствие согласия великого художника.
— Лкетинг хочет… Лкетинг хочет… — задумался воин-масаи, видимо представляя себя на боевом носороге, крушащим демоническое войско голыми руками, однако скромность, живущая в любом хорошем человеке, взяла свое и в нем. — Пусть желтый брат нарисует Лкетинга, как Ди-му! — протянул имя мальчишки туземец и встал в ту же позу тупой блондинки, грозно надув губы, отчего Дмитрий смешливо поперхнулся, вспомнив многомиллиардные селфи больной на голову Земли. — Так хорошо? — выходец из Африки задал вопрос обоим спутникам, на что они синхронно ответили:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
