Регина изменилась.
Серо-голубые глаза томно смотрели из-под густых ресниц, на смуглых щеках играл румянец, она покачивала узкими бедрами. Волк заметил, что Наримуне не мог отвести глаз от жены. Граф, все время, держал ее за руку, даже, неожиданно для японца, на людях. С мальчиком обещал побыть Сугихара-сан.
Отираясь рядом с офицерским общежитием, Волк услышал, что товарищ комбриг собирается пойти в кафе «Ягайло». Степана Семеновича позвали играть в бильярд, комбриг согласился. Забежав в кафе, Максим заказал столик, на вечер. Ожидалась живая музыка. Регине он велел распить со Степаном Семеновичем бутылку шампанского. Волк, весело, сказал:
– Вы, кузина, уйдете по-английски. Ваше место займет его светлость граф…, – кузен уверил его, что сам поговорит с летчиком:
– Он согласится, – коротко сказал Наримуне. Граф не стал объяснять, что может заставить коммуниста и сталинского сокола вытащить неизвестного ему заключенного из тюрьмы НКВД.
Петр Семенович, на личной эмке, в сопровождении охранников, покинул Девятый Форт. По просьбе Волка пан Юозас отправил к тюрьме несколько неприметных пареньков. Они принесли вести, что товарищ майор отбыл в направлении окружного шоссе. Прочитав плакаты, расклеенные по стенам домов, на аллее Свободы, Волк понял, что Петр Семенович поехал в Шауляй, на съезд вышедшей из подполья коммунистической партии Литвы. Времени терять было нельзя. Волк хотел, чтобы Аарон, через два дня, на ближайшем поезде с беженцами, отправился в сторону Маньчжурии. Он искренне надеялся, что рав Горовиц еще жив. Впрочем, грузовики, за последние два дня, из Девятого Форта не выезжали. Волк велел себе не думать, что Аарона могли застрелить прямо в тюремном подвале.
Одежду, по просьбе Волка, достала пани Альдона. Хозяин универсального магазина, где работала девушка, выдал продавщицам двойные оклады. Он устроил распродажу, разрешив девушкам, сначала, выбрать себе, костюмы и платья по душе. Владелец запер двери, повесив табличку: «Закрыто».
Судя по всему, торговец не собирался дожидаться, пока к нему в особняк придет наряд НКВД. Он был на пути в Швецию.
– И братьев Пупко я туда же отправлю, – Волк и Наримуне сидели в столовой, за кофе, ожидая, пока Регина переоденется.
Малыш играл в саду. Он обрадовался Волку. Йошикуни еще не встречался с дядей, как назвала его Регина. Волк вышел с мальчиком на террасу, Йошикуни показывал качели и шалаш, они плескались водой из пруда:
– Интересно, когда я встречу девушку, с которой захочу остаться, на всю жизнь…, – отчего-то подумал Волк, – венчаться нельзя, конечно, но я бы и обвенчался…, – погладив темные волосы мальчика, он тяжело вздохнул:
– Это Божий промысел, Максим Михайлович. Кольцо у тебя готово, а остальное, в руке Его, как говорится. И дети тоже…
Кузен Наримуне выглядел отдохнувшим:
– Все у них хорошо, – усмехнулся Максим, – они глаз не сводят, друг с друга…, – дверь заскрипела, они поднялись.
Наримуне, невольно, сглотнул. Он вспомнил полутьму спальни, лихорадочный, жаркий шепот:
– Еще, еще…, Я не знала, не догадывалась, что может быть …, – она прикусила темно-красную губу, подалась вперед. Регина, обнимала его, в сбитых простынях, в запахе сладких пряностей. Уронив голову на смуглое плечо, он успел сказать себе:
– Я не могу ей лгать, никогда не смогу. Я во всем признаюсь, в Японии. Она поймет, я уверен…, – Регина стояла, в дорогом платье серебристого шелка. Нежную шею обвивал жемчуг, она тщательно уложила короткие, кудрявые волосы. Жена напоминала голливудскую звезду, из киножурналов. Тонкая ткань немного обнажала круглые колени, стройные ноги, в туфлях на высоком каблуке, обтягивали чулки.
Регина, озабоченно, сказала:
– Но я не знаю русского языка. Летчик вряд ли говорит по-французски, или по-немецки…, – Волк бросил быстрый взгляд в сторону графа. Кузен слегка покраснел:
– До чего скрытная нация, – недовольно подумал Максим, – им бы всем быть этими…, якудза…, – он успокоил кузину:
– Тебе не надо разговаривать…, – Наримуне, включив радиоприемник, поймал Америку. Он кивнул:
– Примешь его приглашение, вот и все. Потренируемся, – граф не смог скрыть улыбки. Они с Региной еще никогда не танцевали.
Веселый голос нью-йоркского диктора сказал:
– Биг-бэнд Гленна Миллера и мисс Ирена Фогель. Серенада лунного света, в честь сияния луны, в нашем мирном городе. В Нью-Йорке три часа прекрасной, июньской ночи, дамы и господа. В клубах продолжают танцевать…
Она пела низко, страстно. Регина, почему-то подумала:
– Она влюблена, слышно. Господи, только бы все получилось…
– So don't let me wait, come to me tenderly in the June night.
I stand at your gate and I sing you a song in the moonlight…
Приняв руку мужа, Регина закружилась по гостиной.
На крахмальной скатерти, в наполненном льдом ведерке, стояла бутылка шампанского. Регина, рассеянно покуривая, пристально, из-под ресниц, оглядывала зал. Из комнаты с бильярдными столами доносился треск шаров:
– Кажется, совсем недавно мы здесь сидели, с Волком, с кузеном Авраамом…, – Регина напомнила себе, что из Стокгольма надо отправить письмо в Палестину, для доктора Судакова, с извинениями. Она не стала скрывать от мужа, что кузен делал ей предложение. Регина, просто, сказала:
– Но я его не любила, милый. Он родственник, я к нему ничего не чувствовала…, – она лежала, укрывшись в сильных руках, устроив голову у него на груди. Регина потянулась поцеловать мужа:
– Не хочу, чтобы у нас были секреты друг от друга…, – ей показалось, что Наримуне, едва слышно, вздохнул: «Никогда их не появится, любовь моя».
Регина смотрела на девушек, в шелковых, выходных платьях, на мужчин, в хороших, штатских костюмах:
– Как будто это их последний вечер в кафе…, – патроны заказывали, не скупясь. Официанты носили на столики шампанское, французское вино, и черную икру. Максим усмехнулся, услышав Регину:
– Правильно, кузина. Через месяц литы понадобятся только нумизматам, кафе «Ягайло» назовут распивочной второй категории Каунасского общепита, – он, едва заметно, дернул щекой, – а о «Вдове Клико» можно будет забыть…, – изящно намазав на подогретый, ржаной тост, белоснежное масло. Волк опустил серебряную ложку в хрустальную вазочку с икрой:
– Не говоря о том, что половина сидящих здесь..,. – он обвел рукой зал, – скоро окажется в Девятом Форте и поедет оттуда или в Сибирь, или в лес, где НКВД выроет рвы для трупов…, – Регина, невольно, поежилась.
В городе почти не осталось дипломатов, кроме мужа и Сугихара-сан. Они продолжали ставить визы. Остальные посольства, спешно, эвакуировались. Жители Литвы бежали к побережью. Путь в Швецию был опасным, море патрулировали советские военные корабли, однако, ходили слухи, что шведы, после аннексии прибалтийских стран, считают их жителей беженцами, и не выдворяют, со своей территории.
Обеспеченные евреи, такие, как хозяин магазина, где работала пани Альдона, ехали на север, и платили рыбакам золото. Все остальные ждали очереди на спешно отправляемые по транссибирской дороге поезда. Регина, решительно, сказала мужу:
– Я не могу сидеть дома, когда людям нужна помощь. Йошикуни я возьму с собой. Мальчику полезно видеть, что происходит вокруг, даже в его возрасте.
Наримуне, все равно, попросил ее не покидать консульства, без свидетельства о браке.
Регина заняла маленький кабинет Аарона, в пристройке к хоральной синагоге. Малыш играл во дворе, с еврейскими детьми, Регина видела в окно его темноволосую голову. Она брала пакет с бутербродами и теплое молоко, в термосе. Спал Йошикуни на составленных стульях, у стены.
О раве Горовице никто, ничего не слышал.
Регина поговорила с руководителями общины, однако от совета осталась, вряд ли половина. Люди спешно покидали страну. Регина собирала у беженцев паспорта, выдавала документы, с маньчжурскими визами, составляла списки уезжающих, успокаивала плачущих женщин. Многие всю жизнь провели в польских местечках. Они говорили только на идиш, и не слышали ни о какой Маньчжурии. Регина принесла в кабинет карту. Девушка показывала посетителям, где находится Харбин. В поездах ехало много соломенных вдов. Их мужья пропали без вести, в начале войны между Польшей и Германией, не вернувшись с фронта, или были арестованы НКВД. Когда из Кейдан, за паспортами учеников, приехал, глава ешивы, Регина поинтересовалась, что ждет подобных женщин в будущем. Раввин тяжело вздохнул:
– Нужны показания двух свидетелей, мужчин, удостоверяющих, что мужья погибли. Иначе…, – он помолчал: «Иначе они никогда не смогут выйти замуж».
Регина вспомнила, что Эстер, сестра Аарона, не получила еврейского развода. Женщина поджала губы:
– Аарон говорил, ее муж даже не согласился разрешить мальчикам покинуть Голландию. Страна оккупирована, а они евреи…, – в Литву, доходили слухи, что немцы, в бывшей Польше, заставляют евреев переселяться в особые районы:
