все, замерев, смотрели на металлическое ядро с искрящимся фитилём, крутящееся у разбитого окна. Маша, не зная о спектакле с бомбой, в искреннем порыве подскочила к ядру и резким движением выдернула горящий фитиль. Чтобы успокоить, тут же беру её за руку. Стервятники всё ещё стоят в оцепенении.
— Наше предприятие становится смертельно опасным, — показушно бравирую, — надеюсь, что я был услышан. Единственное, хотел бы добавить то, что времени у вас в обрез: ведь Союз будет иметь смысл пока существует Атика, промедлите с решением — проиграете, — забираю письмо со стола и выхожу из переговорного зала.
Снаружи уже суетится распорядитель, встревоженный звуками разбитого стекла. Маша держит меня за руку и не просто держит как обычно, а практически ведет за собой. Считая себя ответственной за мою жизнь, она настороженно осматривается по сторонам: продолжает спасательную миссию. Прижав кулак к подбородку, а затем ко лбу, благодарю Машу за защиту и заботу, серьёзно нахмурив брови, она кивает в ответ. В умилении глядя на свою маленькую защитницу, наклоняюсь и целую в тёплую макушку.
— Э-эх было времечко, и меня целовали нас в темечко, а ныне только в уста, да и то ради Христа.
Маша с удивлением и благодарностью смотрит снизу вверх, на губах — счастливая детская улыбка.
Вечереет, жара спала, лёгкий ветерок приятно освежает, и мы возвращаемся пешком по знакомой аллее. К вечеру здесь становится довольно людно, большинство скамеек заняты, появились уличные артисты, музыканты, тележки с различной уличной едой. Воздух наполняют запахи жареных каштанов и сахарной ваты.
Когда подходим к нашему трактиру, на улице уже стемнело. Неожиданно из-за огромного дуба на нас выскакивают два силуэта. Маша мгновенно оказывается впереди меня, закрывая от атакующих. Я же, в ужасе, что она может пострадать, хватаю ещё за плечи и прячу за собой, поворачиваюсь к атакующим спиной, спасаем друг друга. Вот и все промелькнуло в голове, главное, чтобы Маша смогла уйти, она же им не нужна. Но удара в спину не следует, рывком разворачиваюсь, оставляя Машу за спиной. На земле в хрипах исходят два тела, над ними Авел. Что ж, ты приобрел билет в первый ряд.
Оставив Авела разбираться с телами несостоявшихся наших убийц, мы поднимаемся на балкон, где ранее завтракали, и, со вздохом облегчения, усаживаемся в плетеные кресла. Семен Львович уже здесь, сидит с большой кружкой местного пива. Судя по блеску его глаз, кружка не первая. Я также заказываю себе пиво и жареную рыбу, Маша опять берет себе пирог с капустой. Нас обслуживает все тот же шмыгающий носом парень, он приносит четыре записки, переданные на мое имя, решаем оставить их разбор до прихода Виталика. Пиво на удивление — сносный лагер со сладковатым привкусом. На мой вкус не хватает горечи хмеля, но в целом вполне себе.
— Ваша свита растет, такое спасение, конечно, дорого стоит, — Семен Львович, сделав большой глоток, откидывается на спинку кресла, — такого человека хорошо держать при себе.
— Да, с жизнью я успел попрощаться, здесь с этим особо не церемонятся.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, — Семен Львович по-дружески дотрагивается до моего плеча, — Ну и как, как считаете, стоит чего-то ждать от сегодняшней встречи в переговорном доме?
— Не думаю, — отрицательно качаю головой, — слушали меня, конечно, внимательно, двое из них даже старательно выводили каракули на листочках, а это верный признак внимательного слушателя. Я уверен, они без промедления передадут наш разговор своим правителям. Даже допускаю, что может и получится убедить какого-то одного из них, но всех сразу. Всех сразу — нереально.
— Кого-то одного…, — задумчиво произносит Семен Львович, — кто-то один — это уже одно разбитое окно.
Если я правильно понял, Семен Львович апеллирует к социологической теории разбитых окон: если в здании разбито одно окно и его не восстанавливают, то вскоре будут разбиты и остальные окна.
— Окно будет считаться разбитым, когда кто-то из них вступит в конфронтацию с коалицией, — вступает в разговор Виталик, они с Савой поднялись к нам балкон и рассаживаются за столом, — а до тех пор — окна целы, а перспективы Атики туманны.
— Туманны…? — усмехается Сава, — да нет, перспективы как раз таки вполне отчетливы.
Тем временем приносят мой заказ, это крупный морской окунь, зажаренный в масле до хруста.
Пока я рассказываю Саве о происшествии у трактира, Виталик изучает полученные записки.
— Запросы встретиться, эти две от местных наемников, они предлагают свои услуги, широкий профиль. Вот эта интересная — от переговорщика Арзуса, а вот эта от Ксена, — Виталик разложил записки на столе и выжидающе оглядывает нас.
— Не вижу смысла в дальнейших встречах, — после недолгой паузы устало говорит Семен Львович, — мне кажется, здесь мы исчерпали наши возможности. И более того, как мы видим, оставаться здесь становится опасным.
— Возвращаемся в Атику…, — под балконом замечаю Авела, вставшего на импровизированный пост.
— Да, — подтверждает Семен Львович, — и мне кажется, что Вам нужно будет ещё раз заглянуть к волхам, как считаете?
— Будет нелишним лично предупредить их о планах винаров, и в красках преподнести Союз, — соглашаюсь я, — кто знает, может это как раз и сподвигнет Музу выполнить нашу сделку.
Некоторое время мы молча едим и пьем пиво, свежий морской бриз и приглушённый трактирный гул шум делают это занятие весьма увлекательным. Над нашим столом висит лампа в чугунной оправе, освещая наше застолье светом горящей ворвани. На душе немного грустно — здесь мне понравилось, вернусь ли сюда ещё, кто знает…
— Взгрустнулось крепко юноше. По матери-страдалице, — Сава цитирует Николая Алексеевича Некрасова на мой продолжительный глубокий вздох.
— А что будет потом, — спрашиваю я, — когда наша миссия закончится? Что произойдет по этой вашей теории о выходах, мы просто перестанем здесь появляться?
— Не знаю, закончится ли она вообще, эта миссия, — сонно зевая, говорит Семен Львович, он выпил достаточно пива, — понимаете, мы хотели помочь Вам принять и хоть как-то объяснить происходящее вокруг, а это всяко легче сделать, когда есть уверенность, когда есть почва — от чего отталкиваться, когда есть, куда вернуться.
— Вы сейчас о чем?
— О том, что нет никаких выходов, как, соответственно, и входов, — Семен Львович хлопает ладонью по столу, разбудив уснувшую на
