Большой вклад в изучение психологического стресса внес Р. Лазарус [328, 329]. С его именем связана разработка когнитивной теории стресса, основу которой составляют положения о роли субъективной познавательной оценки угрозы неблагоприятного воздействия и своей возможности преодоления стресса. Угроза рассматривается как состояние ожидания субъектом вредного, нежелательного влияния внешних условий и стимулов определенного вида.
Изменение поведения при стрессе является более интегральным показателем характера ответа на воздействие, чем отдельные физиологические или биохимические параметры. В этих условиях более часто доминирует форма поведения с повышением возбудимости, выражающаяся в дезорганизации поведения, утрате ряда ранее приобретенных реакций, с преобладанием стереотипии (ответы не адекватны ситуации, не имеют приспособительного, регулирующего значения). При более умеренных степенях психического (эмоционального) напряжения изменения поведения касаются нарушений процессов научения, проявляются персеверацией (навязчивым повторением одних и тех же движений, образов, мыслей), нарушением психомоторной координации. Страдают качество восприятия, сложные формы целенаправленной деятельности, ее планирование и оценка [40, 181].
Прикладные аспекты стресса являлись предметом исследования в авиационной психологии. Английские исследователи эмоциональный стресс, возникающий в осложненной (аварийной) обстановке полета, выделяют в особый вид – острый реактивный стресс [296, 301, 321]. В основе этого типа стресса, по мнению авторов, лежит резко выраженная активация центральной нервной системы – чрезмерное нервно-эмоциональное возбуждение (или торможение) вследствие неадекватной субъективной оценки степени опасности возникшей ситуации. В результате этого поведение пилота приобретает беспорядочный характер или развивается состояние оцепенения (ступор). Такой стресс, естественно, приводит к серьезным ошибкам в действиях пилотов. Отмечаются случаи, когда они прекращали управление и покидали самолет при небольших (неопасных) нарушениях в работе двигателя или при ложном срабатывании сигнализации.
Аналогичную зависимость профессиональной надежности пилотов от психологического стресса отмечали также В. А. Пономаренко и Н. Д. Завалова [217]. По их наблюдениям, стресс проявляется, как правило, либо в скованности, заторможенности, которые выражаются в замедлении или пропуске действий, либо в резком повышении возбудимости, которое приводит к импульсивным действиям, их перепутыванию или замене вплоть до полного прекращения деятельности. Отрицательное влияние стресса проявляется также на процессах восприятия и мышления – замедленные и ошибочные действия, как правило, возникают в связи с нарушением процессов приема, переработки информации и принятия решения. В ряде случаев нарушение в восприятии информации связано с тем, что при напряженности и тем более при стрессе нарушается функция внимания – сужается его объем, снижается устойчивость, возникает чрезмерная фиксация внимания на одних приборах в ущерб контролю за другой необходимой информацией.
Авторы обращают внимание на то, что при стрессе характерной формой изменения процессов приема и переработки информации является переход от количественного чтения показаний приборов к качественному.
Ряд авиационных психологов считают, что развитие психологического стресса может быть предсказано на основе изучения индивидуально-психологических особенностей личности [310, 355]. Так, указывается на ряд характерных личностных качеств и проявлений, а именно: стремление к самовыражению, совершенствованию летного мастерства, дух соревнования, которые могут привести к развитию опасных и даже аварийных ситуаций в полете. Не менее отрицательные последствия могут вызвать и такие личностные особенности, как педантизм, скрупулезность, чрезмерная сосредоточенность, неспособность к периодическому расслаблению.
Изучались зависимость летных происшествий, возникновение ошибочных действий в полете от особенностей личности пилотов и неблагоприятного влияния на них различных жизненных событий [296, 337]. Показано, что у пилотов, в анамнезе которых имели место летные происшествия и предпосылки к ним, часто отмечалось наличие психотравмирующих факторов, связанных с затруднениями в межличностных отношениях, конфликтами в семье, на работе и т. п. У этих лиц часто наблюдались негативные реакции на неблагоприятные жизненные события, выражающиеся в неадекватном отношении к окружающим, излишней чувствительности к критическим замечаниям, высокомерии, выраженном агрессивном поведении.
Таким образом, факторы бытового стресса в ряде случаев сказывались на уровне работоспособности летчиков и сопровождались снижением их профессиональной надежности. Однако исследователи обращают внимание на то, что все же прямая связь между бытовым стрессом и надежностью не всегда наблюдается – характер этой зависимости определяется прежде всего индивидуально-психологическими особенностями пилотов.
4.5. Саморегуляция и самоконтроль
Формирование и осуществление целенаправленной деятельности предполагает как обязательную предпосылку отражение человеком внешних условий в виде некоторой субъективной модели. Она служит основой как для предварительного психологического программирования действий, так и для их регуляции в ходе самой деятельности. Модель становится важнейшим и обязательным функциональным образованием, полнота и точность которого во многом определяют эффективность деятельности и особенности ее осуществления [284].
Другим важным звеном в процессе саморегуляции является психологическая настройка на работу в определенных условиях. Настройки, адекватные представлению человека о задачах и условиях предстоящей деятельности, являются необходимыми компонентами общей структуры процессов программирования и регуляции деятельности.
Одно из первых исследований функции саморегуляции надежности человека-оператора провел М. А. Котик [129], который отметил, что для обеспечения нормального функционирования организма и целенаправленной деятельности процессы саморегуляции осуществляются на биологическом, психофизиологическом и психологическом (неосознанном и осознанном) уровнях. Важно отметить, что автор имеет в виду процессы саморегуляции, а не регуляции функциональных систем, которые осуществляются также на нейрогуморальном и гормональном уровнях. Им рассматриваются механизмы саморегуляции в сфере информационных и энергетических процессов.
М. А. Котик и А. М. Емельянов предложили схему организации предметного действия в сфере информационных процессов, согласно которой функция саморегуляции заключается в том, что субъект «на основе представлений (по прошлому опыту) о собственной надежности оценивает степень неопределенности возникшей задачи и исходя из этого так организует ее информационную базу или доводит обобщение образа до такого уровня, который позволяет ему снять эту неопределенность и решить задачу» [133, c. 67]. В экспериментальных исследованиях было установлено, что с ростом уровня обобщения образа задачи возрастает надежность ее разрешения.
Саморегуляция в сфере энергетических процессов в значительной мере определяется характером отношения субъекта деятельности к решаемой задаче, степенью его ответственности, уровнем субъективной значимости конкретной ситуации и неопределенности событий или сигналов. В этих условиях механизм саморегуляции заключается в том, что «действие, которое представляется оператору сложным или опасным, от выполнения которого зависит успех данной (а то и последующей) деятельности, порождает у него эмоции и связанную с ним энергетическую мобилизацию организма, что, как правило, способствует успешному выполнению такого действия» [133, с. 69].
Таким образом, сложность и субъективная значимость задачи интенсифицирует информационные процессы и мобилизует процессы энергетического обеспечения деятельности. Состояние напряженности, тревоги сопровождается эмоциональными переживаниями, которые, как правило (при определенной степени напряженности), активизируют профессионально значимые психические процессы, способствуют познавательной активности оператора. Необходимо лишь отметить, что по такому «сценарию» влияние процессов саморегуляции на надежность субъекта развивается лишь при наличии у него потенциальной возможности преодолеть информационные трудности и стеническом характере эмоций – в противном случае подобные условия сопровождаются ростом ошибочных действий и иногда отказом в работе системы.
Теоретическая и практическая значимость вопросов саморегуляции отражена в ряде исследований, посвященных повышению надежности и эффективности профессиональной деятельности. Так, наиболее эффективная работа в режиме ожидания, сопряженная с наименьшими нервно-психическими затратами, предполагает возможность достаточно точного прогнозирования характера и времени проявления значимых событий. Это позволяет осуществить регуляцию общего уровня и конкретной направленности процесса ожидания. Отсутствие же сознательного прогноза динамики событий снижает уровень регуляции ожидания, вынуждает оператора переходить к «глобальному» ожиданию, при котором он постоянно должен быть готовым к восприятию широкого круга явлений. Это, естественно, снижает надежность работы оператора при поступлении значимых сигналов [129].
