Исламское возрождение отличает от Реформации один ключевой момент. Влияние последней в основном ограничилось Северной Европой; она добилась небольших успехов в Испании, Италии, Восточной Европе и никак не затронула земли Габсбургов. Исламское возрождение, напротив, коснулось практически каждой мусульманской страны. Начиная с 1970-х исламские символы, верования, [c.165] традиции, институты, политика и организации добиваются все большей преданности и поддержки в мусульманском мире, который простирается от Марокко до Индонезии и от Нигерии до Казахстана и насчитывает 1 миллиард человек. Исламизация, как правило, происходит сначала в культурном плане, затем переходит на социальную и политические сферы. Лидеры от интеллигенции и политики, нравится им это или нет, не могут ни игнорировать, ни избегнуть принятия ее в той или иной форме. Широкие обобщения всегда опасны и зачастую неверны. Однако один вывод все-таки кажется обоснованным. В 1995 году все страны, где преобладает мусульманское население, за исключением Ирана, были более исламскими и исламистскими в культурном, социальном и политическом плане, чем за пятнадцать лет до этого .
В большинстве стран центральным элементом исламизации было развитие исламских общественных организаций и захват ранее существовавших организаций исламскими группами. Исламисты уделяли особое внимание как организации исламских школ, так и усилению исламского влияния на государственные школы. В сущности, исламистские группы создали исламское “гражданское общество”, которое дублировало, превосходило и часто заменяло собой деятельность зачастую слабых институтов светского гражданского общества. В Египте к началу девяностых исламские группы создали широкую сеть организаций, которые, заполняя вакуум, оставленный правительством, предоставляли социальную и медицинскую помощь, услуги в образовании и других областях для огромного количества египетской бедноты. После каирского землетрясения 1992 года эти организации “вышли на улицы в течение нескольких часов и раздавали еду и одеяла, в то время как правительственная помощь запаздывала”. В Иордании Мусульманское братство сознательно следовало политике создания социальной и культурной “инфраструктуры исламской республики”, и к началу девяностых в этой небольшой [c.166] стране с четырехмиллионным населением работала крупная больница, двадцать клиник, сорок исламских школ и 120 центров по изучению Корана. По соседству, на Западном берегу и в Газе, исламские организации организовали и патронировали “студенческие союзы, молодежные организации, а также религиозные, общественные и образовательные ассоциации”, в том числе образовательные учреждения от детских садов до исламского университета, клиники, приюты, дома престарелых, систему исламских судей и арбитров. В Индонезии исламские организации распространились в 70-х и восьмидесятых. К началу 1980-х самая большая из них, Muhhammadijah, насчитывала 6 миллионов членов и являла собой “религиозное благотворительное государство внутри светского государства”, которое предоставляло услуги “от колыбели до кладбища” по всей стране при помощи развитой сети школ, клиник, больниц и учреждений университетского уровня. В этих и других мусульманских странах исламские организации, отстраненные от политической деятельности, предоставляли социальное обеспечение на том же уровне, что и политическая машина в Соединенных Штатах в начале двадцатого века .
Политические проявления Исламского возрождения не такие всесторонние, как ее социальное и культурное проявления, но все же это – единственное важное политическое событие в мусульманских странах в последнюю четверть двадцатого века. Степень и структура политической помощи исламских движений в различных странах отличается. И все же существует определенная широкая тенденция. В общем и целом, эти движения не пользуются особой поддержкой сельскохозяйственной элиты, крестьян и стариков. Подобно фундаменталистам других религий, исламисты в подавляющем большинстве являются участниками и порождением процесса модернизации. Это мобильные и современно ориентированные молодые люди, большей частью выходцы из трех групп. [c.167]
Как и в наиболее революционных движениях, ядро составляют студенты и интеллигенция. В большинстве стран установление фундаменталистами контроля над студенческим союзами и подобными организациям является первой фазой процесса политической исламизации. Потом последовал исламистский “прорыв” в университеты в 1970-е в Египте, Пакистане и Афганистане, который затем распространился на другие мусульманский страны. Ислам был особенно привлекателен для студентов технических институтов, инженерных факультетов и научных отделений. В девяностые в Саудовской Аравии, Алжире и повсюду в других странах “индигенизация второго поколения” проявлялась в виде увеличения доли студентов университетов, которые получали образование на родном языке и поэтому легче поддавались исламистскому влиянию . Исламистам часто удавалось заручиться значительной поддержкой и у женщин. Так, в Турции было налицо четкое разделение между старшим поколением светских женщин и их исламистки ориентированными дочерьми и внучками . Одно исследование воинствующих лидеров египетских исламистких групп показало, что все они обладают пятью основными характеристиками, которые оказались типичными для исламистов из других стран. Они были молоды, по большей части – двадцати – и тридцатилетние. Восемьдесят процентов были студентами или выпускниками университетов. Более половины были из элитных колледжей или наиболее наукоемких областей технической специализации, таких как медицина и инженерия. Более 70% – выходцы из нижнего среднего класса, “скромного, но не бедного”, и были первым поколением в своей семье, получившим высшее образование. Они провели свое детство в небольших городках или сельских районах, но затем стали жителями больших городов .
В то время как студенты и интеллигенция становились воинствующими силами и ударными частями исламистских движений, сельские жители из среднего класса сформировали [c.168] костяк их активистов. Отчасти они вышли из так называемых “традиционных” групп среднего класса: купцы, торговцы и мелкие предприниматели, bazaaris. Они сыграли решающую роль в Иранской революции и обеспечили существенную поддержку фундаменталистким движениям в Алжире, Турции и Индонезии. Однако куда большая часть их принадлежит к более “современным” секторам среднего класса. Ряды исламистских активистов, “наверное, состоят из непропорционально большого количества наиболее образованных и способных молодых людей в своих странах”, в том числе врачей, адвокатов, инженеров, ученых, учителей и государственных служащих .
Третьим основным источником рядов исламистов являются недавно переехавшие в города люди. Во всем исламском мире в 1970-е и 1980-е городское население росло невиданными темпами. Скученные в обветшалых и зачастую примитивных районах трущоб, городские мигранты получали социальную помощь, предоставляемую исламистскими организациями. Помимо этого, как заметил Эрнест Гелльнер, ислам предлагал “достойную идентичность” этим “недавно покинувшим насиженные места массам”. В Стамбуле и Анкаре, Каире и Асьюте, Алжире и Фесе, а также в секторе Газа исламистские партии успешно организовывали и привлекали на свою сторону “угнетенных и выселенных”. “Революционные массы Ирана, – сказал Оливер Рой, – это продукт современного общества… новоиспеченные горожане, миллионы крестьян, которые утроили население огромных мусульманских метрополисов” .
К середине девяностых явно исламистские правительства пришли к власти только в Иране и Судане. Небольшое количество мусульманских стран, таких как Турция и Пакистан, имели у власти режимы с некоторыми претензиями на демократическую законность. Правительства четырех десятков других мусульманских стран были преимущественно недемократическими: монархии, однопартийные системы, военные режимы, диктаторские режимы либо некая [c.169] комбинация из вышеперечисленного, в основе которой обычно лежит семья, клан и племя, в некоторых случаях – сильно зависящие от зарубежной помощи. Два режима, в Марокко и Саудовской Аравии, попытались установить некую форму исламской законности. Но большинство из этих правительств, однако, не имели никакого основания для того, чтобы утвердить свое правление в терминах исламских, демократических или национальных ценностей. Это были, пользуясь выражением Клемента Генри Мура, “бункерные режимы” – репрессивные, коррумпированные, оторванные от нужд и чаяний своего народа. Такие режимы могут держаться у власти довольно долго; их не обязательно ждет крах. Однако в современном мире вероятность их изменения или краха довольно высока. Поэтому в середине девяностых центральным вопросом становится следующий: кто или что придет им на смену. Почти во всех странах середины 1990-х наиболее вероятный преемник – режим исламистского толка.
