— Мы не собираемся убивать тебя.
— И в это можно верить?
— Фэрли, мертвый ты для нас бесполезен. Я понимаю, что не могу доказать это тебе. Однако это так.
— Вы же не думаете в самом деле, что Вашингтон согласится на эти требования?
— Почему бы и нет? Это очень дешевая цена за твое возвращение в целости и сохранности. — Селим подался вперед. — Поставь себя на место Брюстера. Ты бы сделал это. Так же поступит и он. Живей, Фэрли, не тяни время. Ты прекрасно понимаешь, что именно сейчас время стоит жизни.
Фэрли посмотрел на последнюю строчку напечатанного текста речи.
— «Инструкции будут переданы». Какие инструкции? Вам не удастся успешно провести это, вы знаете.
— Мы уже провели это, не так ли, Фэрли? — В голосе послышалось скрытое самодовольство.
Фэрли попытался разглядеть лицо за поднятой в руке лампой. Он не смог увидеть ничего, кроме смутных очертаний головы Селима, завернутой в полотно. Рука Фэрли потянулась к столу и ухватилась за его край; кончиками пальцев он дотронулся до бумаги и оттолкнул ее в сторону.
— Ты отказываешься?
— Предположим, что да.
— Тогда мы сломаем один из твоих пальцев и попросим тебя еще раз.
— Мне нельзя «промыть мозги».
— Неужели? Допустим, я оставлю это на свое усмотрение. Ты, вероятно, решил, что твоя собственная жизнь принадлежит тебе. Я не могу за это поручиться. Какую боль ты сможешь выдержать?
Фэрли опустил лицо в ладони, чтобы скрыться от тяжелого слепящего света. Он слышал спокойные рассуждения Селима.
— Жизнь каждого из нас, сама по себе, не имеет никакого значения для других, даже для нас самих. С другой стороны, твое существование важно для очень многих людей. Ты имеешь перед ними обязательства, так же как и перед собой, — голос Селима понизился до едва слышного.
Фэрли, съежившись, сидел без движения, поставленный перед выбором решения, которое должно сохранить его жизнь. Второстепенные вопросы о личном мужестве ушли на второй план; сейчас надо было решить, что Важнее, суть в этом. Если ты поддерживаешь какие-либо взгляды, ты должен показать, что ты умеешь их отстаивать. Ты не можешь позволить себе произнести слова, которые делают твои убеждения смехотворными. Даже если никто из тех, кто услышит их, ни на секунду не поверит, что ты сделал такое заявление без принуждения.
Он придвинул напечатанный текст к свету и прищурился от ослепительного блеска.
— «Они должны быть освобождены и переданы в надежное убежище». Убежище где? Ни одна страна в мире не примет их.
— Пусть это будет нашей проблемой. Неужели у тебя недостаточно своих?
Селим слегка отодвинул свет, убрал с его глаз. Фэрли покачал головой:
— «Фашистские подонки», «белая либеральная свинья», «расисты империалисты». Дешевые пропагандистские лозунги, которые ничего не значат. Этот документ будет истолкован как вещание из Пекина.
— Я не просил тебя толковать его. Просто прочитай это.
Фэрли взглянул на тени за кругом света.
— Дело в том, что я занимаю определенное положение в этом мире и, вы понимаете, живой или мертвый я продолжаю представлять это положение. Человек с таким положением не может произнести подобные слова.
— Даже если они правильные?
— Они неправильные.
— Итак, ты отказываешься.
Он предпочел бы, чтобы его глаза могли встретить взгляд Селима, но из-за света это было невозможно.
— При наличии времени мы можем заставить тебя сделать это.
— Возможно. Но я думаю, я достаточно упрям.
— Для этого существуют наркотики.
— Боюсь, мой голос должен звучать естественно.
Некоторое время Селим сидел молча. Фэрли чувствовал себя опустошенным и подавленным. Возможно, отказ будет стоить ему жизни. У него не было сил спокойно принять это. Послышался очень мягкий голос.
— Чего ты хочешь, Фэрли?
— Чего я хочу?
— Давай выслушаем твою сторону — а вдруг мы можем заключить сделку. Какова твоя цена?
— Меня нельзя купить, вам это известно. Человек с моим положением лишен роскоши позволить себя купить.
— Я аплодирую твоему мужеству. Но должна же быть какая-то основа для обсуждения.
— Конечно, она есть. — Он почувствовал безответственное легкомыслие. — Согласитесь отпустить меня.
— И если я это сделаю? — Селим поднял свет, он бил Прямо в глаза. — Ты знаешь, чего мы хотим, не правда ли?
— Я прочитал ваши требования выкупа.
— И?..
— Я понимаю, что с вашей точки зрения они могут казаться приемлемыми. Я так не считаю.
— Почему?
— Моя свобода в обмен на семерых террористов, которые предстали перед судом? Неужели вы действительно думаете…
— Уже намного лучше, — пробормотал Селим.
— Что? — У него возникло внезапное подозрение: он рванулся вперед и повернул лампу в руке Селима.
Свет упал на магнитофон. Но катушки оставались неподвижными. Селим выдернул лампу у него из рук.
— Я включу его, когда ты будешь готов.
— Я буду говорить в микрофон только на своих собственных условиях.
— А каковы твои условия, Фэрли?
— Я буду говорить своими словами, свободно, без ограничений.
— Мы едва ли можем допустить это.
— У вас будет возможность разрезать и склеить ленту. Но я не скажу ничего, кроме того, что я был похищен и что я жив и здоров. Это будет свидетельство, достаточное для того, чтобы послужить вашим тактическим целям. Больше мне нечего предложить.
— О, конечно, ты предлагаешь нам так много — то, что отвечает твоим собственным целям. Ты хочешь дать им знать, что ты все еще жив. Зная, что ты жив, они будут искать тебя более усердно.
— Это все, что я могу предложить. Делайте с этим что хотите.
Селим резко поставил лампу на скамью. Фэрли протянул руку и отвернул ее так, чтобы она светила в стену. Селим не остановил его, остальные, вероятно, не слышавшие большую часть беседы, наблюдали из темных углов, как привидения.
Селим вытащил магнитофон, размотал микрофон и проговорил в него: «Uno, des, tres, cuatro». Прокрутил катушки в обратную сторону и включил воспроизведение: машина послушно повторила: «Uno, des, tres, cuatro».
Селим открутил несколько дюймов ленты так, чтобы следующая запись стерла его контрольные слова. Он протянул микрофон Фэрли.
— Отлично. Мы попытаемся сделать это твоим способом. В любой момент, когда ты будешь готов.
Фэрли взял микрофон у него из рук и поднес ко рту. Он кивнул, длинные пальцы Селима нажали кнопки, включающие запись.
— Говорит Клиффорд Фэрли. Я был похищен, меня удерживает в неизвестном мне месте группа людей, которые не открыли мне своих лиц и не дают какого-либо другого способа установить их личности, за исключением явных псевдонимов. Они не причинили мне физического вреда и, я надеюсь, они не собираются меня убить.
Он опустил микрофон.
— Это все.
— Скажи, что тебя должны убить, если твое правительство не согласится с требованиями выкупа.
Он покачал головой, оставаясь безмолвным, наконец Селим хмыкнул и выключил магнитофон.
— Абдул. — В гараже загорелся свет; Селим выключил рабочую лампу. — Абдул, свяжи его.
Бледнея, он наблюдал, как Абдул вышел вперед с проволокой и стянул ему руки.
— Ноги тоже?
— Пока нет. — Селим встал и протянул руку к рабочей лампе. Он вытащил что-то из ее баллона — диск, за которым тянулись тонкие проволочки. Проволочки сбегали вниз по шнуру лампы в беспорядочный клубок у розетки. Селим поднял деревянный ящик, на котором он сидел. Под ним находился магнитофон, идентичный стоящему на верстаке.
Селим поднял его на скамью.
— Я думаю, для нас вполне, достаточно.
Он начал перематывать катушки, назидательно сказав Фэрли:
— Тебе должно быть известно, что для хорошего выполнения работы требуются два записывающих устройства.
Не было смысла выкрикивать проклятья. Фэрли закрыл глаза. Он позволил им записать свои слова, они так легко одурачили его.
Все, что он произнес за эти последние полчаса, было на ленте.
— Ты превосходно сотрудничал, — сказал Селим. — Мы ценим это. Это действительно так.
Он поставил оба устройства на скамью друг против друга.
— Ахмед, пришло время тебе заняться работой.
Один человек отделился от остальных и вышел из угла — коренастый, с темными коричневыми ладонями. Возможно, этот был настоящим арабом. Селим уступил ему скамью, и Ахмед надел на голову наушники и начал закреплять провода, которые соединяли два магнитофона друг с другом. Его руки двигались с профессиональной ловкостью.
Абдул вытащил изо рта комок жевательной резинки и прилепил его к нижней стороне верстака; он повернулся и схватил Фэрли за руки:
— Пошли, господин избранный президент. Пора возвращаться в твой ящик.
